Едва замаскированная автобиография - Джеймс Делингпоул

— Так ты видишь ситуацию? — говорит Молли.

— Более или менее.

— Не беспокойся, я тебя не брошу.

— Только потому, что только я помню, где находится наша палатка.

— Пусть будет так.

— Послушай, Молли, я ничего не имею против тебя лично. Но я оставил дома Симону, потому что собирался провести время в мужском обществе. И дело в том, что ты не мужчина.

— Ты собирался делать с Маркусом что-то такое, чего нельзя делать со мной?

— Не знаю. Наверно, сильно накачаться наркотиками.

— Я тоже это могу. Ты сам знаешь, — говорит она.

— Да, но то был экстази. Экстази — это мягкий наркотик. Я имею в виду жесткие психотропы.

— Такие? — спрашивает Молли, залезая в карман своей непромокаемой куртки. Она достает оттуда маленькую пластиковую бутылочку с желтокоричневой жидкостью.

— Моча? — спрашиваю я.

— Грибной чай, — говорит Молли.

— Кто его делал?

— Маркус. Я думаю, что он таким способом извинился.

— И ты хочешь попробовать эту штуку со мной?

— Нет, не хочу. Но поддержу компанию.

— Это большое одолжение.

Молли усмехается:

— Я большая девочка.

* * *

Мы направляемся в место, которое Молли обнаружила раньше, когда смотрела «ужасно приятную группу», названия которой, конечно, не запомнила. Это небольшое возвышение, откуда довольно хорошо видно пирамидальную сцену, справа от микшерного пульта. Проблема в том, что движемся мы туда с левой стороны микшерного пульта, а это значит, что нужно пробраться через половину публики на главной сцене. Что еще хуже, Jesus Jones прибыли раньше, чем должны были, их поклонники разбросаны по всей площади и только сейчас собираются в кучу на узких скользких мостиках, ведущих на площадку главной сцены.

Мы с Молли застряли в самой середине, и это несчастье. Стиснутые, замкнутые и беспомощные в центре бурлящего и тяжело двигающегося чудища из тел, кожи, волос, полиэфира, холодных щек, горячего дыхания, острых локтей и вибрирующей плоти. Сдавленные так сильно, что иногда трудно дышать; невозможно управлять скоростью или направлением движения; грязь чавкает под ногами; чувство страха и едва сдерживаемой истерии; «как в Хиллзборо», думают все, не произнося вслух. Как в Хиллзборо.

— Му-у-у, — мычит какой-то шутник, потому что так и есть, мы — стадо в загоне, пинаемое и подгоняемое какой-то невидимой силой, загоняемое в еще более тесное пространство и чувствующее себя как перед убоем.

Я вытягиваю голову, пытаясь найти Молли. Потом я понимаю, что это ее подбородок вонзился мне в щеку, а моя грязная щетина скоблит ее кожу, как наждаком.

Вдруг я чувствую заботу о ней, потому что, если я так напуган, каково же ей?

— Черт. Представь себе, что это происходило бы после грибов, — весело говорю я.

— Мы и так на грибах, — говорит она.

— Верно. Значит, ничего этого нет на самом деле?

Кто-то из соседей, слышавших этот разговор — еще бы они не слышали, когда их уши почти прижаты к нашим ртам? — понимающие фыркают. Я хочу повернуть голову и улыбнуться им, но голову как заклинило. А впереди светят фары — что этот идиот делает? Ему ни за что не провести свой джип службы безопасности через этот проклятый мост.

Затем вдруг скользкое дерево моста под ногами сменяется мягкой грязью, и мы кренимся вперед, потому что толпа впереди редеет, а масса позади продолжает напирать нам в спину. Я спотыкаюсь, потом выпрямляюсь. Мы на свободе.

Почти на свободе. Еще нужно пробраться через ряды фанов, уставивших обалделые взгляды на осветительную и звуковую аппаратуру Jesus Jones. Выступление уже в разгаре, что говорит о том, как долго длился наш кошмар на мосту. Не думаю, что мы много потеряли — скажем прямо, их песни довольно однообразны, — но я все же хочу услышать, как они будут исполнять «Real Real Real».

Молли решительно прокладывает дорогу впереди меня. Я дергаю ее за рукав.

— Ты отсюда ничего не увидишь, — говорит она. Те, впереди кого мы встали, смотрят на нас взглядами, в которых читается: «Да-да, ничего не увидите отсюда, лучше проваливайте и мешайте кому-нибудь другому».

— Смотреть-то нечего, — говорю я. — Давай. Тактический перекур.

Молли неохотно останавливается. Те, чье ограниченное поле зрения мы еще более сократили, кипятятся, а потом успокаиваются, как всегда бывает. Затем я сворачиваю сигарету, что почти невозможно сделать, потому что, хотя Молли держит бумажки в сложенных чашечкой ладонях, ветер задирает край и развеивает гашиш, который я стараюсь накрошить сверху; зажигалка раскалилась и обжигает мне пальцы, пятна от дождя грозят сделать бумагу негодной, мы не можем найти табак — точнее, можем, просто он где-то глубоко под одеждой, в несколько слоев надетой от дождя, но туда не пробраться, потому что руки прижаты к бокам соседями. Но, если очень хочется косяка, чего только не сделаешь, и мы как-то справляемся. Я поджигаю его прямо под начальные аккорды «Real Real Real».

И думаю: что может быть лучше в жизни.

Потому что вот мы все здесь, одна большая, надежная, счастливая семья. Все приняли одинаковые наркотики. Все пришли послушать эту песню. И сейчас Jesus Jones играют ее для нас. Внизу грязь, сверху дождь, ноги устали, колени дрожат, и спина онемела, потому что пришлось очень-очень долго стоять. Но это все не важно. Мы любим Jesus Jones. Мы любим эту песню. Мы любим друг друга. И жизнь прекрасна.

Как мотыльки тянутся в светящуюся голубым неоном шипящую ловушку для насекомых, так и мы — и еще 30 тысяч человек — неумолимо тянемся к сверкающей в темноте сцене, к сверкающим, как галлюцинации, вспышкам голубого, желтого и красного, к голубым лазерам, разрезающим воздух, как в дуэлях Джеди, к вот этому:

— Real real real. Ты чувствуешь себя настоящим?

О да, вполне настоящим. Мы чувствуем себя более настоящими, чем когда бы то ни было. Хотя и совершенно нереальным образом, ха-ха-ха-ха-ха.

Я улыбаюсь Молли. Молли улыбается мне в ответ. Снова как под экстази в «Wag», но сейчас, в каком-то отношении, с большим значением, потому что каждый может быть счастлив под экстази, тогда как наркотики и грибы — они только усиливают то состояние ума, в котором ты уже находишься. Поэтому такие ощущения кажутся даже более настоящими. Real Real Real. Ведь так?

А, хрен с ним, какая разница, главное, что Молли хорошо и мне хорошо — лучше, я уверен, чем было бы с этим козлом, ее братом. Как было бы хорошо, если бы она была моей сестрой. Она и так почти моя сестра, потому что такие чувства я и испытываю к ней — не сексуальные, а нежные, покровительственные, братские, не такие, как к девушке, с которой хочешь встречаться, с такими девушками хочется заниматься сексом, а с Молли я выше этого.