Николай II в секретной переписке - Платонов Олег Анатольевич

Величайшую радость доставило мне твое дорогое письмо. Твои теплые слова были бальзамом для моего сердца. — Да, друг мой, разлука еще больше сближает, так как сильнее чувствуешь, что утрачено, и письма служат большим утешением. Действительно, Он предсказал в точности продолжительность твоего отсутствия. Однако, я полагаю, что ты желал бы иметь больше контакта с войсками, и буду рада за тебя, когда тебе можно будет делать объезды. — Конечно, этот месяц был слишком важным, тебе пришлось вникнуть в работу и планы с Алексеевым, и время было такое серьезное на фронте. — Но теперь, благодаря Богу, все, кажется, идет удовлетворительно.

Скажи Граббе, что я в восторге от его предложения. — Вильчковский очень нуждался в новых бараках и, полагаю, написал ему и Воейкову об этом. Я сказала, что не могу ничего ответить до твоего приезда. — Я давно уже имела это в виду, но благоразумно молчала об этом. Теперь могу только сказать, что я в восторге. Эти бараки близко от станции, и такие просторные, высокие и чистые, новые с иголочки; у нас имеется община, которая только и ждет быть помещенной в них. — Благодари его очень от моего имени.

Старик просил меня принять его в 6 часов завтра, вероятно, с поручениями для тебя или с сообщением о разговоре с Хвостовым. Мне интересно узнать, что он расскажет о заседании в Могилеве. — Какая чудная телеграмма от нашего Друга и какое мужество она придаст тебе! — Конечно, как только С. уйдет, необходимо будет удалить некоторых членов Синода и назначить новых. — Жена нашего Друга приходила, А. ее видела; она такая грустная и говорит, что Он ужасно страдает от клеветы и подлых сплетен, которые печатаются о Нем. Давно пора положить этому конец. — Хвостов и Белецкий — вот люди, которые могут это сделать, только необходимо, чтобы оба Хвостова действовали в полном согласии. — Все должны быть заодно.

Но что ты думаешь относительно Сазонова? Я думаю, что так как он очень хороший и честный (но упрямый) человек, то, когда увидит новый, энергичный состав министерства, он подтянется и опять сделается мужчиной. Атмосфера вокруг него заела его и сделала кретином. — Есть люди, которые становятся выдающимися в тяжелые времена и при больших трудностях, а другие, напротив, обнаруживают тогда свое ничтожество. — Сазонову необходимо сильное возбуждающее средство, и как только он увидит, что работа налаживается, а не распадается, он почувствует себя окрепшим. — Я не думаю, чтобы он был так вреден, как Щ. и С., или даже мой приятель Кривошеин — что с ним случилось? Я горько в нем разочаровалась.

Дорогой мой, если представится случай в поезде, поговори с Н.П. и дай ему понять, что ты рад пользоваться моим содействием. — Он мне раз написал очень тревожное письмо о том, что мое имя слишком часто упоминается, что Горемыкин видается со мною и проч. — Он не понимает, что моя обязанность, хотя я и женщина, помогать тебе, где и когда могу, тем более во время твоего отсутствия. — Не говори ему, что я об этом упоминаю. — Но сведи разговор на эту тему с глазу на глаз.

Муж его кузины в Думе, и, может быть, он иногда пытается сообщать ему вещи в неверном освещении или влиять на него. — Он сказал Акселю Пистолькорсу, что я даю офицерам молитвенные пояски Григ. — какая чепуха! Они все любят эти пояски с различными молитвами, и я даю их каждому офицеру, едущему на войну, и даже двое, которых я ни разу не видала, попросили у меня пояски с молитвой отца Серафима. Мне говорили, что солдаты, которые носили эти пояски в последнюю войну, не были убиты. Я так редко видаю Н.П., что не приходится иметь длинных разговоров. — А он так молод! Все эти годы я его направляла, а теперь он неожиданно вошел в совсем новую жизнь, видит, какие тяжкие времена мы переживаем, и дрожит за нас. — Он стремится помочь, но, конечно, не знает, как за это приняться. — Боюсь, что Петроград наполнит его уши всякими ужасами. — Прошу тебя, посоветуй ему не обращать внимания на то, что будут говорить. Это может хоть кого взбесить! — Мое имя и без того слишком треплется гадкими людьми.

Мы сегодня утром были в церкви, потом я каталась, и после Красного Креста посетила Силаева. Его жена так похожа на своего сына Рафтополо — даже смешно. — Их маленькие дети прелестны. — Теперь наши 5 цыплят у Ани в Большом Дворце; они там играют с Ритой X. и Ириной Толстой. Какая радость — через 3 дня, Бог даст, ты вернешься к нам — это чудесно!

Дорогой мой, радость моя, ожидаю тебя с таким нетерпением! — Прощай, дорогой, благословляю и целую без конца, с глубокой и искренней преданностью все сильнее с каждым днем. Спи хорошо. — Я все-таки напишу тебе еще завтра, если выедут тебя встречать, так как, может быть, придется что-либо сообщить после разговора моего с Горемыкиным.

Дорогой Ники, навсегда твоя нежно любящая старая женушка

Аликс.

“Любовь всегда растет”

Решительные шаги Царя, предпринятые на фронте, остановили неблагоприятный для России ход войны. Прежде всего был разрушен замысел противника вывести Россию из войны. Немецкое наступление было остановлено. В октябре русская армия закрепилась на рубеже Рига, река Западная Двина, Двинск, Сморгонь, Барановичи, Дубно, река Стрыпа. Крупный успех был достигнут на Югозападном фронте, в районе Тарнополя и Трембовли, была вновь возвращена часть Галиции, взяты десятки тысяч пленных.

Еще 15 сентября в ставке Царь провел заседание Совета Министров, где ясно высказал свое требование министрам — посвятить все силы ведению войны и не допускать участия в политической борьбе до полной победы. Уступки так называемому “прогрессивному” (масонскому) блоку он считал недопустимыми. Министры, не согласные с этим, должны были покинуть кабинет. 26 сентября были уволены погрязшие в интригах против Распутина и политики Царя обер-прокурор Синода Самарин и министр внутренних дел Щербатов.

Тем не менее “прогрессивный” блок в лице его руководителей продолжал интриги против царской власти, требуя создания “министерства доверия”, т.е. подбора царских министров из ставленников масонских кругов.

Отправляясь работать в ставку. Государь взял с собой сына Алексея. Выехав 1 октября, Царь на следующий день объехал фронт и только 3 октября остановился в ставке, где пробыл неделю, а затем вместе с сыном отправился на Юго-Западный фронт: Бердичев, Ровно, Волочиск, Тарнополь, Киев.

15 октября в Киеве царская семья собралась вместе (Царица с дочерьми объезжала лазареты), а 19 октября также вместе вернулись в Царское Село.

Царское Село. 1 октября 1915 г.

Мой любимый,

Ты прочтешь эти строки, когда поезд унесет уже тебя от нас. Этот раз ты мог уехать с более спокойным сердцем, так как дела, по-видимому, налаживаются, слава Богу, как внутренние, так и внешние, и наш Друг здесь и благословил твое путешествие. Да ниспошлет св. праздник Покрова свое благословение на наши войска и дарует нам победу, и да прострет Пресвятая Дева свой омофор над твоей страной! Всегда так больно провожать тебя, а теперь еще и Бэби уезжает в первый раз в жизни. Это не легко — это ужасно тяжело! Но за тебя я рада, что ты не будешь один, и наш маленький будет горд путешествовать один с тобой, без женщин. — Совсем большой мальчик! Я уверена, что войска обрадуются, когда узнают, что он с тобой, наши офицеры в госпитале были в восторге. — Если ты будешь делать смотр войскам за Псковом, то, пожалуйста, возьми его с собою в автомобиле. Я так надеюсь, что ты осмотришь войска, даже если их там мало. Это доставит радость и удовлетворение. — Телеграфируй словечко из Пскова о своих планах, чтобы я могла следовать за тобой в мыслях и молитвах. — Любимый мой, как мне каждый раз больно тебя отпускать, хотя теперь у меня есть надежда скоро тебя увидеть! Тебя огорчит, что я приеду за Алексеем, но не раньше чем через 10 дней, я думаю.