Её звали Делия (ещё одна отходная жанру ужасов) - Виталий Иволгинский

здорово? — старик явно пребывал в хорошем настроении.

— Ну, я просто сижу, лечу, никого не трогаю, — Гэлбрайту на самом деле не хотелось разговаривать, но не игнорировать же своего попутчика...

— Fabelhaft! — воскликнул старик по-немецки.

Затем, выглянув в иллюминатор, он снова повернулся к нему.

— По каким делам вы летите? — с каким-то подозрением спросил его старик.

— По личным, — сухо ответил ему Гэлбрайт.

«Не говорить же этому старику, что рядом с ним сидит полицейский инспектор», — подумал он про себя. Старик снова издал радостное восклицание по-немецки и, сказав пару добрых слов в адрес поданного ему вина, снова задремал у иллюминатора. Гэлбрайт только сейчас заметил, что пока он разговаривал со стариком, молодой парень продолжал молча сидеть, вжавшись в стул. Инспектор сразу начал стоить предположения на этот счёт — из его мыслей вытекало, что либо этот парень был психически болен, либо же он просто витал сейчас в облаках, но не небесных, а наркотических…

Произнеся про себя слово «наркотических», Гэлбрайт внезапно заметил мимолетное сходство между дремлющим стариком и тем самым доппельгенгером, которого ему удосужилось увидеть в портлендском метро накануне смерти своего друга Фаркрафта. Сходство включало — но не ограничивалось, — рукой старика, свисавшей с сиденья, а также тем фактом, что — очевидно, под воздействием алкоголя — его нижняя челюсть начала опускаться вниз. Правда, в отличие от того таинственного доппельгенгера, по этому старику было ясно, что он просто задремал, в то время как видение в портлендском метро, напротив, производило впечатление спящего подобно мертвецу...

Отдавшись этим мыслям, Гэлбрайт не обратил внимания на то, что полёт уже подходил к концу. В салоне самолёта загорелся синий свет, и инспектор испытал странное ощущение — его внутренние органы, казалось, подпрыгнули внутри тела, как будто он падал с большой высоты в пропасть... Когда самолет наконец приземлился, из невидимых пассажирам динамиков раздался голос пилота, который сказал, чтобы люди не спешили вставать со своих кресел, но Гэлбрайту, если честно, надоело сидеть на одном месте. Он не встал, но, вопреки приказу, отстегнул ремень безопасности (что как раз и было запрещено делать). Спустя долгих десять минут тот же голос, искаженный динамиками, наконец соизволил сообщить пассажирам, что пилот прощается с ними и желает им всего наилучшего.

Инспектор встал, но от выхода до самолёта было ещё далеко — поскольку он сидел в самой задней части самолета, ему пришлось потратить дополнительное время на то, чтобы продвинуться вперёд шаг за шагом, стараясь не задевать остальных. Гэлбрайт не мог избавиться от ощущения, что в данную секунду он был камнем, который медленно несут по реке, с той лишь разницей, что эта река была живой и имела пестрый цвет, а сам камень, будучи также живым существом, чувствовал усталость и злость. Когда Гэлбрайт наконец подошёл к выходу из самолета, стоявшая там стюардесса улыбнулась инспектору и сказала:

— Всегда к вашим услугам.

Инспектор невольно взглянул на неё с какой-то грустью. Он подумал о том, как, должно быть, устала эта хорошенькая девушка, судьба которой была стоять вот так в тесном помещении почти двенадцать часов в сутки и всем своим существом выражать совершенно незнакомым людям свою готовность выполнять их просьбы. Да, думал он, хорошо, что мужчин не берут в стюардессы — ибо лично сам Гэлбрайт не смог бы целый день стоять с маской лжи на лице, притворяясь, что ему небезразличны люди, которым в любое другое время он бы даже руки не протянул, не говоря уже о том, чтобы выполнять их прихоти…

Выйдя на пандус, он невольно вздохнул с облегчением — приятно было наконец оказаться на свежем воздухе. Спускаясь, он заметил, что небо было затянуто тучами. Он недовольно нахмурился — не было абсолютно ничего хорошего в том, чтобы по прибытии в другую страну сразу попасть под дождь и промокнуть, — а поскольку Гэлбрайт не взял с собой зонт, то это были более чем оправданные опасения...

Затем последовала долгая и утомительная суета в лондонском аэропорту Хитроу — инспектор даже не хотел сосредотачивать на этом свои мысли, ведь в любом случае всё, что ему нужно было делать, это следовать за толпой других пассажиров и повторять их действия. Поэтому мозги он включил только тогда, когда, уже с чемоданом в руках, он стоял у выхода из аэропорта. Гэлбрайт огляделся в поисках такси. Хорошо, что в этот день, несмотря на погоду, у входа была целая толпа. Инспектор двинулся вперёд и довольно скоро увидел мужчину, который стоял рядом со своей машиной и курил сигарету.

— Здравствуйте! — начал Гэлбрайт, подходя к нему. — Не могли бы вы подбросить меня до «Стэйт оф Сноу Лэйк»?

Таксист тут же сел в машину, а инспектор поставил чемодан на соседнее сиденье и устроился поудобнее.

— Вы имеете в виду отель на Куинсборо Террас? — спросил его водитель, включая зажигание.

— Да, — коротко ответил Гэлбрайт.

Такси начало медленно выезжать из аэропорта. Инспектору стало интересно, каким же окажется этот отель, в котором ему забронировали номер дорогие господа покровители из полицейского управления Портленда...

— Почему вы выбрали такой паршивый отель? — внезапно послышался хриплый голос.

Гэлбрайт вздрогнул — но это был всего лишь водитель такси, который, продолжая держать руки на руле, подмигнув ему в зеркало заднего вида. Этот неожиданный вопрос вырвал инспектора из водоворота его мыслей и на некоторое время он перестал думать о своих проблемах.

— Паршивый? Что вы имеете в виду? — удивился инспектор реплике водителя.

— Разве вы не смотрели на рейтинг отеля, когда бронировали в нём номер? — водитель, казалось, упрекал своего пассажира.

— Хмм... Меня волновала исключительно его цена, — отмахнулся Гэлбрайт. Не он выбирал этот отель…

Таксист, услышав его ответ, пустился в громкие пространные размышления по поводу того, что господин иностранец допустил ошибку, причём говорил он это с интонацией, с которой учитель отчитывает провинившегося ученика. Гэлбрайту надоело выслушивать эти разглагольствования.

— Послушайте, я просто не люблю туристов, — ответил он фамильярным тоном, — и если этот отель так плох, как вы утверждаете, то это означает, что я, по сути, буду там один.

— Ах вы мизантроп! — ответил его собеседник почти с отеческой интонацией.

Гэлбрайт не смог удержаться от смеха над