Сан Феличе - Александр Дюма

Каждую неделю дон Антонио попрекал кума, что тот еще не выгнал ученика, и всякий раз Джансимоне отвечал, что выгонит его на будущей неделе; но неделя проходила, и в воскресенье дон Антонио снова видел фра Микеле, неотступно стоящего у окна.

Наконец, под нажимом дона Антонио, Джансимоне в один прекрасный день решил сказать своему ученику, что они должны расстаться, и притом как можно скорее.

Весть об увольнении пришлось повторить фра Микеле дважды, после чего, решительно и проницательно устремив взор в смущенные глаза хозяина, юноша спросил:

— А по какой причине должны мы расстаться?

— Ну вот еще! — возразил шорник, напуская на себя строгость. — Осмеливаешься спрашивать? Ученик допрашивает хозяина!

— Я имею право, — спокойно отвечал фра Микеле.

— Право! Право!.. — пробурчал шорник удивленно.

— Да, право. Ведь мы заключили договор…

— Никакого договора мы не заключали, — прервал его Джансимоне, — я ничего не подписывал.

— И тем не менее, мы его заключили: для этого не требуется бумаги, пера и чернил; среди порядочных людей достаточно слова.

— Среди порядочных… Среди порядочных… — забормотал шорник.

— Разве вы не порядочный человек? — холодно спросил фра Микеле.

— Порядочный, конечно! — ответил Джансимоне.

— Так вот, повторяю, раз мы с вами порядочные, значит, у нас есть договор о том, что я обязан у вас работать как ученик, а вы со своей стороны должны научить меня своему ремеслу и, пока я не дам вам повода для неудовольствия, не имеете права прогнать меня.

— Верно. А если ты даешь повод для неудовольствия? Что тогда?

— А я давал повод?

— Ты их даешь поминутно!

— Какие же?

— Какие, какие!..

— Я помогу вам припомнить, если они имеются. Разве я лентяй?

— Этого я не говорю.

— Буян?

— Нет.

— Пьяница?

— Уж этого-то нет, пьешь одну воду.

— Безобразник я?

— Этого еще только не хватало, несчастный!

— Так что же, если я не безобразник, не пьяница, не буян, не лентяй — какой же я даю повод к неудовольствию?

— Мы не сходимся в характерах.

— Не сходимся в характерах? — повторил подмастерье. — Да ведь у нас с вами сейчас первая размолвка. К тому же скажите мне, чем у меня плохой характер, и я исправлюсь.

— Надеюсь, ты не станешь отрицать, что ты малый упрямый.

— Потому что не хочу уходить от вас?

— Значит, ты признаешься, что не хочешь от меня уходить?

— Конечно, не хочу.

— А если я тебя выгоню?

— Если выгоните — это дело другое.

— Тогда уйдешь?

— Уйду. Но так как вы тем самым окажетесь человеком несправедливым и нанесете мне незаслуженное оскорбление, которого я не прошу…

— Ну, и что тогда? — спросил Джансимоне.

— А то, — отвечал юноша, ничуть не возвышая голоса, но посмотрев на Джансимоне каким-то особенно пристальным взглядом, — что я вас убью, и это так же верно, как то, что меня зовут Микеле Пецца.

— Он, чего доброго, и вправду убьет! — воскликнул шорник, шарахнувшись в сторону.

— Вы ведь не сомневаетесь в этом, не так ли? — заметил фра Микеле.

— Право, не сомневаюсь.

— Поэтому, любезный хозяин, раз уж вам попался такой ученик: не буян, не пьяница, не лентяй, уважающий вас всем сердцем, всей душой, — не лучше ли вам самому пойти к дону Антонио и сказать ему, что вы слишком порядочный человек, чтобы прогнать от себя бедного малого, которым вы можете только похвалиться? Вы с этим согласны?

— Да, — ответил Джансимоне, — это будет, пожалуй, самым справедливым.

— И всего безопаснее, — добавил молодой человек с легкой иронией. — Итак, вопрос решен, не правда ли?

— Я же сказал.

— Руку?

— Вот она.

Фра Микеле сердечно пожал руку хозяина и принялся за работу так невозмутимо, как будто ничего не произошло.

XXXIII

ФРА МИКЕЛЕ

На другой день, в воскресенье, Микеле Пецца собрался, по обыкновению, к обедне; он не пропустил ни одной службы с тех пор, как стал мирянином. В храме он встретился с родителями, почтительно поклонился им, проводил их из церкви после обедни домой, попросил и получил их благословение на брак с дочерью дона Антонио, если сверх ожидания тот согласится выдать за него девушку; потом, чтобы ни в чем не упрекать себя, он явился к дону Антонио с намерением просить руки Франчески.

У дона Антонио в это время сидели его дочь и будущий зять; он крайне удивился, когда увидел гостя. Кум Джансимоне не решился рассказать ему о том, что произошло между ним и подмастерьем; он, как и прежде, только попросил дона Антонио потерпеть еще немного и обещал исполнить его просьбу на будущей неделе.

При появлении фра Микеле разговор оборвался так круто, что вошедшему нетрудно было догадаться: речь шла о семейных делах, в которые его отнюдь не собираются посвящать.

Пецца весьма учтиво поклонился всем троим и попросил у дона Антонио позволения поговорить с ним наедине.

Милость эта была оказана ему не так уж охотно; у потомка испанских завоевателей мелькнула мысль, не опасно ли оставаться с глазу на глаз с молодым соседом, а ведь он еще не подозревал, до какой степени решительным нравом отличается этот благочестивый юноша.

Он зна́ком велел Франческе и Пеппино удалиться.

Пеппино подал невесте руку и ушел, насмешливо улыбнувшись фра Микеле.

Пецца не вымолвил не слова, ничем не выразил своего неудовольствия, хоть ему казалось, что множество гадюк терзает его, как они терзали дона Родриго, заточенного в склепе.

— Сударь, — обратился он к дону Антонио, как только дверь затворилась за счастливой парой, должно быть безжалостно потешавшейся над бедным влюбленным, — не правда ли, нет надобности говорить вам, что я люблю вашу дочь?

— Если нет надобности, — насмешливо возразил дон Антонио, — так зачем же толковать об этом?

— Нет надобности для вас, сударь, а для меня есть, потому что я пришел просить ее руки.

Дон Антонио расхохотался.

— Тут, сударь, ничего смешного нет, — совершенно спокойно продолжал Микеле Пецца, — я говорю серьезно, а потому имею право, чтобы и мне ответили без шуток.

— Еще бы, чего уж серьезнее, — ответил каретник, все так же издевательски. — Господин Микеле Пецца удостаивает дона Антонио чести просить у него руки его дочери!

— Я не имел намерения, сударь, оказывать вам особую честь, — отвечал Пецца все так же невозмутимо. — Я считаю, что честь тут взаимная и в руке вашей дочери вы мне откажете; я знаю это наперед.

— Зачем же ты в таком случае напрашиваешься на отказ?