Змея, крокодил и собака - Барбара Мертц

убедительно изображать различные эмоции, то долго не продержится.

Один лишь Сайрус мгновенно оценил серьёзность удара:

– Чтоб тебя! Не переживайте, дорогая, вы сделали всё, что могли. Такие серьёзные повреждения...

– Даже великие таланты Ситт Хаким не смогли бы одержать победу в данном случае, – съязвил Эмерсон. Он бросил на землю нож, который прятал за спиной. – Мохаммед был убит, но не мной. Его прикончили под покровом ночи вот этим ножом.

Другие смотрели на оружие, будто перед ними лежала змея, свернувшаяся в кольцо и готовая к нападению. Первым молчание нарушил Чарли:

– Тогда его намеренно заставили умолкнуть! Это ужасно! Это означает, что среди нас есть предатель!

Лучше действительно не скажешь.

– Мы знали это, – нетерпеливо прервал Эмерсон. – И теперь, когда уже слишком поздно, мы знаем, что Мохаммед был опасен для этого предателя или для главаря. Как, чёрт побери, убийца миновал часовых, Вандергельт?

– Я собираюсь довольно быстро получить ответ, – мрачно процедил Сайрус.

– Мистер О'Коннелл желает сопровождать вас, – продолжил Эмерсон, когда Сайрус встал. Но Кевина совсем не привлекали лавры добровольца:

– Раз уж парень всё равно мёртв, то вполне может подождать ещё несколько минут.

– Вам явно не хватает упорства и рвения, свойственных вашей профессии, мистер О'Коннелл, – заметил Эмерсон. – Я ожидал, что вы горите желанием осмотреть тело, вглядеться в искажённое лицо, исследовать рану, обыскать окровавленную одежду, ползать по земле в поисках улик. Блохи, вши и мухи не остановят человека с такими закалёнными нервами, но советую опасаться скорпионов.

Лицо Кевина немного позеленело.

– Хватит, Эмерсон, – приказала я. – Идёмте, Кевин. Я пойду с вами.

– Chacun a son gout[227], – заметил Эмерсон, усаживаясь на стул и берясь за чайник.

Как и я ожидала, от Кевина вообще не было толку. Бросив лишь один взгляд на неподвижное тело Мохаммеда, он поспешно отвернулся и принялся строчить в блокноте, а я тем временем ползала по полу и выполняла другие действия, перечисленные Эмерсоном. Но посчитала, что вполне возможно обойтись без исследования раны, поскольку пятна на лезвии ножа достаточно ясно извещали, насколько глубоко он проник.

Пока я искала улики, Сайрус допрашивал охранника. Я слышала бо́льшую часть сказанного, потому что голос Сайруса был довольно громким, а голос защищавшегося охранника постепенно усиливался. Часовой категорически отрицал, что кто-либо приближался к нему ночью. Да, он, возможно, задремал, поскольку смены не было, а человек не в состоянии бесконечно обходиться без сна. Но он загородил своим телом вход в убежище, и клялся, что мгновенно проснулся бы, если бы кто-то попытался туда проникнуть.

– Хватит, Сайрус, – позвала я. – Убийца прошёл не через главный вход. Вот, подойдите и посмотрите.

Прорезь в полотняной стене палатки ускользнула бы от моего взгляда, если бы я не искала что-то подобное. Она была сделана очень острым ножом – вероятно, тем же самым, который пробил тощую грудь Мохаммеда.

– Убийце даже не нужно было входить, – сказал я. – Только всунуть руку и нанести удар. Он точно знал, где лежала циновка Мохаммеда. А я оставила горящую лампу, чтобы охранник видел происходящее внутри. Незачем тратить время на поиски улик. Посмотрим, не оставил ли он следы снаружи.

Конечно же, нет. Земля была слишком твёрдой, чтобы на ней оставались следы. Я отпустила Кевина, который только обрадовался этому. Взяв Сайруса под руку, я несколько придержала его, позволив Кевину уйти подальше.

– Теперь вы примете предложенные мной меры предосторожности? – прошипела я. – Чарли нужно обуздать! Вы были готовы принять подобные меры в отношении Кевина...

– И тем не менее, – мрачно ответил Сайрус, – археологи – не единственные, кого жадность способна ввергнуть в соблазн.

По-моему, я ахнула вслух.

– Вы хотите сказать…

– Кто мог знать лучше всех, что вы не устоите перед таким приглашением, как не тот, кто послал его? Мне с самого начала это казалось забавным: для такого крепкого орешка, как О'Коннелл, гораздо естественнее подкрасться к вам, чем просить вас прийти к нему. Он практически заставил вас привести его сюда, и теперь вы сами видите, что случилось – в первую же ночь после его появления.

– Нет, – ответила я. – Конечно же, не Кевин!

Уже не в первый раз эти слова срывались с моих уст. Кевин не мог их услышать, но в тот же миг повернул голову и оглянулся. Возможно, со мной сыграло шутку чрезмерное нервное напряжение, возможно, причиной явилось искажение угла зрения – но на его лице играло хитрое скрытное выражение, более зловещее, чем любое, когда-либо виденное мной раньше на этом лице.

С неумелой помощью Кевина я допросила остальных в попытке установить их алиби. Я не ожидала полезных результатов и не получила их. Все утверждали, что, смертельно устав, спали сном младенцев и отрицали, что слышали что-то необычное. Чарльз клялся, что Рене не мог покинуть палатку, которую они делили, не пробудив его, Рене клялся в том же самом в отношении Чарльза. Я могла – и сказала – то же самое о Берте. Но на это мерзкое деяние требовалось всего пять минут, а то и меньше, и – невиновные или виновные – мы все настолько утомились, что погрузились в беспробудный сон.

Эмерсон наблюдал за мной с угрюмым весельем, которое и не пытался скрыть. А затем сказал:

– Довольны, мисс Пибоди? Я мог бы заранее сказать вам, что это – пустая трата времени. Кто-нибудь, кроме меня, намеревается сегодня приниматься за работу?

Правильно посчитав эти слова приказом, Рене и Чарльз последовали примеру Эмерсона. Равно как и кот.

Я пребывала не в лучшем настроении, пока готовила снаряжение – блокнот и карандаши, мерную ленту и колбу с водой, свечи и спички. День продолжался так же скверно, как начался, и я не понимаю, как смогла это вынести. Эмерсон снова начал называть меня МИСС Пибоди. В тот день он не обращался ко мне за помощью.

Вместо того, чтобы достичь более глубокого взаимопонимания, на что я надеялась, мы ещё больше отдалились друг от друга.

Смерть Мохаммеда до того, как он смог заговорить, тоже обескураживала.

Если бы мне требовалось что-нибудь ещё для дальнейшего упадка духа, с этим успешно справилось бы осознание предстоящей работы. Сайрус вознамерился исследовать новую гробницу. Она не упоминалась ни одним из более ранних посетителей вади, поэтому её можно было называть неизвестной, а ничто не возбуждает воображение землекопа так,