Как мы пережили войну. Народные истории - Коллектив авторов

Судьба моих родителей, – это судьба одна из миллионов в нашей стране во время войны, но в ней, как мне кажется, отразилась, как в капле воды, судьба всего нашего народа, хлебнувшего столько горя, страданий, лишений, испытаний, но не захлебнувшегося, а выстоявшего и преодолевшего все на своем пути. И хотя у каждого этот путь был свой, но вел он к одной цели – к победе.

У моей матери на фронте погиб брат, родителей расстреляли фашисты вместе с другими мирными жителями деревни, в которой они жили во время войны на Украине. И ни одну семью не обошла война. Но несмотря ни на что, они выстояли, они «Пережили войну!». И я в свои 73 года могу сказать, что все лучшее, что есть во мне, взято от моих родителей. С детских лет они учили нас добру, честности, справедливости, порядочности, сострадательности. Я благодарна своим родителям и горжусь ими.

Людмила Егина

Черная собачка

Летом 1943 года мама с бабушкой возвращались из эвакуации домой. Маме было пять лет. Бабушке – 23 года. Из Майкора (Пермский край) в Воронежскую область добирались без билетов, едва ли не на перекладных – сначала баржа, потом поезда, поезда, поезда.

В Майкоре бабушку уговаривали остаться еще хотя бы на несколько месяцев – Сталинград только освободили, все было слишком шатко, зыбко, страшно. Но они поехали – совсем маленькая девочка и совсем молодая женщина. Две тысячи километров пути. Фанерный чемодан. В мешок зашитая одежда. Бутылка с засахаренным медом – бабушка совала туда карандаш и давала облизать маме. Сладкий, граненый, твердый вкус. Еще у бабушки был с собой табак – самая верная валюта, вернее водки. За табак их пускали в вагон проводники – но мама запомнила только одного, старого, седого. Он дал ей попить и погладил по голове. Лето сорок третьего уродилось жарким.

На одной из станций они остановились надолго. В городе был госпиталь, в котором – бабушка твердо знала – лежал ее двоюродный брат Валик. Сын врага народа. Разведчик. Сутки, зимой, пролежал раненый в ногу, в воронке, ждал, когда за ним вернутся свои. Свои вернулись, как обещали. Ногу удалось спасти, но Валик все равно умер – от туберкулеза, уже после войны, в Ленинграде, в котором в блокаду умерла от голода его мать. Отец Валика вернулся из лагеря в 1953 году. Дожил до 1980 года – я хорошо его помню. Лысый, беззубый, молчаливый. Рассказывал только, как пил отвар из сосновых иголок – от цинги. Было невкусно, но – помогло. Госпиталь был на окраине города, и бабушка оставила пятилетнюю маму на вокзале – одну. Настрого велела не отходить от вещей. Мама не отошла. Это был очень долгий и очень жаркий день, который мама запомнила во всех страшных красочных подробностях. Мягкий мешок, твердый чемодан, незнакомые люди. Очень хочется пить. Солнце. Женщина на перроне в босоножках – с грудным ребенком. Во рту у ребенка – соска. Мама никогда до этого не видела ни маленьких детей, ни сосок, ни босоножек. И потому решила, что носы у обуви отгрыз ребенок, потому что был голодный. Мама хорошо знала, что это такое – быть голодной. И пока не догадывалась, что самый страшный, бесхлебный, сорок шестой год – еще впереди. Лебеда, брюква, желудевые пышки. Последняя жатва смерти после победы.

Бабушка вернулась на вокзал только к вечеру, серая от усталости и пыли – мама спала, крепко прижав к себе вещи, ни в каком смысле не имеющие цены. Ничего не пропало, кроме Валика, которого в госпитале не оказалось. Перевели. Бабушка принесла с собой игрушку – маленькую черную собачку, самодельную, тряпичную. Весь остаток пути мама не выпускала собачку из рук – и больше всего радовалась, что у нее такой веселый, задранный, похожий на запятую хвостик.

Она очень долго прожила в доме – эта черная собачка. Почти до меня. Но потом куда-то исчезла. Наверное, просто устала.

Марина Степнова

Местные жители называли нас «выковыренными»

Когда началась война, мне уже исполнилось 12 лет. Я была в гостях у отца (родители развелись) под Ленинградом – он работал инженером по водоснабжению на Назиевском торфопредприятии, недалеко от станции Жихарево, в направлении Волховстроя. 22 июня мы с отцом пошли на озеро, навстречу нам попался какой-то местный работяга, сказал: «Лексеич, куда идешь – война началась». На следующий день я поехала в Ленинград. Мы с мамой жили на углу проспекта 25 Октября и Знаменской улицы (ныне Невский проспект и улица Восстания) – там стояла красивая церковь Знамени, ее взорвали за два месяца до начала войны. На фундаменте этой церкви стоит метро «Площадь Восстания». А церковь собираются восстанавливать, только пока непонятно – где.

Я не помню, чтобы была паника. На коммунальную кухню мама меня не пускала. Но однажды, когда ввели карточки, я услышала, как одна соседка говорила маме: «Я по карточкам столько хлеба получила, сколько никогда не покупала».

Поскольку отец работал на Назиевском торфопредприятии, он настоял, чтобы мама отправилась в эвакуацию с этим предприятием.

Валерия с отцом

Нас с мамой повезли в Свердловскую область, на станцию Адуй. От этой станции начиналось Лосиное торфопредприятие, которое состояло из трех поселков. Мы попали в 3-й поселок. Приехали в августе, а с середины года мама устроила меня в школу. 6-й и 7-й класс я проучилась на этом поселке. 7-й класс был там выпускным. В 8-м классе я училась уже на 1-м поселке, километрах в семи от 3-го.

В школе были эвакуированные дети из Москвы, Минска и Ленинграда. Местные жители называли нас, эвакуированных, выковыренными, но относились к нам неплохо. Лучше всех относились к ленинградцам. Москвичей считали «воображулями».

Мама сначала устроилась на работу в охрану, потом чернорабочей, ходила работать на второй поселок, а я ходила собирать валежник для дома. Тогда я впервые взяла в руки топор.

Помимо занятий мы обеспечивали школу дровами – старшие рубили высокие сучья, младшие их подбирали.

В мае, в 7-м классе, мы ходили на сушку, укладку торфа для завода, который поставлял оружие на фронт. Под большой сильной струей воды промывали торф, размытая масса торфа превращалась в полужидкую массу, которая под большим давлением выливалась на специально подготовленные участки. Когда излишки воды из этой массы испарялись или уходили в землю, тогда пускали фрезерные машины – они разрезали ее на прямоугольники, подобные кирпичам. Потом мы должны были из них укладывать змейки. Кирпичи были очень тяжелые, торф сырой, работа неквалифицированная. Кирпичи клали друг на друга, чтобы проветривались. Это называлось змейка. Когда проветривались, то из змеек клали клетки, потом укладывали в штабеля – это уже делали старшеклассники. Штабеля клали так, чтобы торфушки (специальные работницы, завербованные из других областей Предуралья) могли их погрузить в состав и отправить на Верхний Иссецкий завод (ВИС), который работал на оборону.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});