Причуды моей памяти - Даниил Гранин

Люди моего поколения познакомились с Дмитрием Сергеевичем по-настоящему, когда он стал выступать по телевидению. Он использовал телевидение не для саморекламы и не для рекламы своих научных работ. Случалось, что и до него писатели использовали эфир. Ираклий Андроников, например. Однако в Андроникове говорила потребность не только литературоведа, но и артиста. На телевидении раскрылся его талант рассказчика.

История выхода на экраны Дмитрия Сергеевича — совсем другая. Заслуга его в том, что он использовал телевидение для пропаганды нравственных ценностей. Каких?

Он рассказывал о традициях своей семьи, своего детства. Оказалось вдруг, что все наше общество давно забыло, что такое русская интеллигентная семья. Какие правила были там, какие взаимоотношения со старшими? Как общались друг с другом братья? Что такое отец? Что такое мать? Что такое отношения родителей между собой? Что такое дачная жизнь? Дмитрий Сергеевич обо всем этом бесхитростно рассказывал. Перед нами вставали все прелести этой ушедшей от нас жизни в их нравственном наполнении. Никаких проповедей. Он вспоминал с восторгом (но это была не проповедь) о том, например, что нельзя было обманывать, о гостях, которыми были люди, достойные восхищения. Самые простые вещи.

В то же примерно время, что и Лихачев, появился Сахаров, отчасти Солженицын. Но имя Солженицына всегда было связано с острым политическим конфликтом, это был вызов системе. Сахаров — тоже была политизированная фигура. А Лихачев был прежде всего фигурой нравственной. Это было приемлемо, близко и понятно для большинства.

Он говорил о забытых понятиях. Что такое учтивость? Я испытал это на себе, когда заговорил о милосердии. Забытое слово, почти запретное. Сколько писем ко мне тогда пришло!

Предки. Семейная честь. В квартире Лихачева висели портреты дедушек и бабушек. Этого же нет у нас. Мы боимся своих предков. А он ими гордился.

—

Очень много написано, наговорено, надумано по поводу дуэли Пушкина и его смерти. Ну, дуэль как вопрос чести, и все прочее. Обязательность этой дуэли… несчастный случай… Но все же, все же он ее любил, и любил настолько, чтобы не считаться с возможностью гибели. Вот эта сторона, она как-то нами недопонята. Для него любовь была важнее, чем его творчество, его стихи и слава. Да, честь, конечно. Но была тут еще, по-моему, очень большая составляющая трагедии, это его любовь к ней. Конечно, были дуэли без любви. У Лермонтова, например. Но меня интересует вот эта сторона жизни гения: любовь, которая превыше всего. Эти примеры можно продолжить.

Надежда Яковлевна Мандельштам. До Мандельштама и даже при нем — обыкновенная женщина, казалось бы. Жена, преданная, любящая и так далее. Погибает он, и вдруг эта любовь, смешанная с ненавистью к его губителям, с желанием раскрыть, рассказать, возвышает ее, открывает талантливого писателя. Замечательные у нее воспоминания. Откуда это появилось?

В этом смысле любовь может творить удивительные вещи.

—

Я думаю, что я так и не понял себя. Человек — больше чем его жизнь. Иногда гораздо больше. Человек состоит из упущений, неосуществленных желаний и стремлений, возможностей. То, что осуществлено, — это жизнь. Но огромная часть человека — это неосуществленное.

Толстой когда-то говорил, что есть числитель и знаменатель у человека. Числитель — это то, чем он является на самом деле, а знаменатель — это то, что он о себе воображает. А я думаю, что да, это дробь, но в числителе то, что ему удалось осуществить, а в знаменателе то, что ему не удалось осуществить. То есть то, чем он был. В числителе то, чем он стал.

У каждого человека, вероятно, есть это соотношение, когда он сам куда больше, чем его жизнь. Поэтому сказать, понял он себя или нет, невозможно. Я не могу.

Я мог стать и тем, и другим, и третьим. Я многое потерял, не сумел, или не стал, или не захотел тогда, а потом уже не смог. То есть я состою из множества несбывшихся, неосуществленных людей. И я не знаю, какой бы из них был мне важнее, дороже, какой из них добился бы большего. Не знаю и не могу даже это представить себе.

Поэтому я не могу ответить на вопрос: понял ли я себя? Могу только сказать, что я себя во многом не понял.

Я теперь не понимаю, чего я боялся, допустим, в пятидесятые годы? Чего я боялся? Страхи у нас многое отняли. Я не понял, почему я так примитивно, и грубо, и неполно любил? Теперь только я понял, как я не понимал себя.

В итоге жизни получается всегда величина отрицательная, потому что, как я уже сказал, человек всегда больше, чем жизнь. Возможно, есть какие-то случаи более счастливых дробей.

А гении? Может быть, у них значения числителя и знаменателя максимально сближены? Трудно сказать. Обычно считается, и, наверное, не без основания, что гений успевает осуществить себя полностью. Что ему предназначено, то он и успевает сделать. Возможно, это и так. Но ведь есть гении, которые пережили себя. Ну, допустим, Россини или Артюр Рембо. Писал, писал, перестал писать, стал купцом. Осуществил то, что у него было запрограммировано, программу свою гениальную, или гениевую, осуществил, а потом ушел и все. Есть еще, наверное, такие примеры, я сейчас просто не помню. Так что с гениями трудно.

Есть у гения пророческие черты, а есть провалы и неудачи. Никто этого не понимает. Вот Пушкин. Родился в пошлой семье. Я говорю грубо, но в принципе так. Его не понимали. Дядя его — банальный стихотворец. Почему вдруг в этой среде появляется нечто невероятное? И исчезает, не повторяясь, навсегда. Что такое Моцарт? Тоже появилось нечто божественное и исчезло. Откуда? Почему? Что, сочетание генов? Это беспомощное объяснение.

Это очень странные вещи, но очень важные. Потому что жизнь без гениев была бы неинтересной. Гений — это не пример для жизни, ему нельзя следовать. Таланту еще как-то можно следовать. А гению…

Во-первых, нет никакого соотношения между жизнью гения и его созданиями. Это никак не соотносится. Гений может быть шалопаем, бродягой, пьяницей, распутником, хамом и так далее. А создает при этом гениальные вещи. Но гений может быть и примерным человеком, педантом. Гете, например. Тайный советник, благопристойный немецкий быт.

Я не рискну ничего определенного сказать про гения. Все, что сделал Моцарт, это так прекрасно и так велико, что бессовестно считать, что он мог бы еще многое написать. Может быть. Думается, что если бы Пушкин еще прожил, он написал бы не одну замечательную вещь. Или нет? Это вещи таинственные, которых грех касаться.

Примечания

1

Б. дом — Большой дом (здание КГБ) на Литейном пр.