Новый Мир ( № 9 2005) - Новый Мир Новый Мир

Вероника Чернышева. Проводы феномена. — “Независимая газета”, 2005, № 124, 22 июня.

В Ростовском государственном университете прошла международная научная конференция “Университеты и интеллигенция в России (конец XIX — начало XXI в.)”. Говорит участник конференции профессор Варшавского университета, глава Восточно-центральноевропейской школы гуманитарных исследований Варшавского университета Ежи Аксер: “В нем [интеллигенте] всегда должен быть элемент антисистемности, анархизма. <…> Интеллигент — это ментальная болезнь. Мы не можем говорить о полуинтеллигентах, четвертьинтеллигентах, хотя в Польше есть такие понятия, мы их употребляем в шутку. Мне понравилась точка зрения одного из докладчиков, что интеллигент — это тот, кто всегда находится между рынком и властью, он всегда занят тем, что невыгодно”. В качестве позитивных примеров настоящих, классических интеллигентов Ежи Акслер называет Дмитрия Лихачева и Юрия Лотмана. “Вряд ли кто-то из близко знавших Юрия Лотмана поспорит, что он по всем параметрам подходил под любое определение интеллигента, в какой бы системе знаний мы ни рассуждали об интеллигенции. Кстати, его притчу про старушку, которая каждый день ходила к морю с факелом и, не обращая внимания на упреки и насмешки, верила, что рано или поздно с божьей помощью море загорится, я бы назвал аллегорией миссии интеллигенции в обществе”.

Да зачем же море-то зажи…?!. Профессор, кажется, сам не понял, что сказал, но попал — в самую точку.

См. также: “Итак, интеллигенции — тем, кто себя причисляет к таковой не по долгу службы, предстоит отрефлексировать собственную неуместность. Что не означает, что она когда бы то ни было вся вообще уместна и востребована. Всегда и везде востребованы хлеб и зрелища. А публичная мысль об Общем Благе... не востребована, но — более или менее . Теперь она оказывается намного более не востребована, чем сравнительно недавно”, — пишет Игорь Немец (“Уходим. Интеллигенты под консенсусом” — “Русский Журнал”, 2005, 10 июня <http://www.russ.ru/culture> ).

Вадим Шефнер. Последний суд. Рассказ. Вступительное слово И. Кузьмичева. Публикация Д. Шефнера. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2005, № 5.

“В шефнеровском архиве сохранился план неосуществленного прозаического сборника, где значатся рассказы, так никогда и не увидевшие свет. Открывает тот сборник рассказ „Последний суд” („Сутяга”), принадлежащий к военному циклу” (И. Кузьмичев).

Составитель Андрей Василевский.

 

“Вопросы истории”, “Гипертекст”, “Город”, “Дети Ра”, “Звезда”, “Знамя”,

“Молодость”, “Футурум Арт”

Михаил Айзенберг. Признаки тихого наводнения. — “Знамя”, 2005, № 6 < http://magazines.russ.ru/znamia>.

И кричит на людей кащей:

почему вода не становится горячей?

и нельзя согреться теплых среди вещей?

Теплые вещи становятся холодней,

дни короче, ночи длинней, длинней.

С этим нельзя смириться.

Ближние клетки сознанья стоят пусты.

Только шакалы воют, поджав хвосты,

в дальних углах умственного зверинца.

Очень цельная у М. А. подборка — сильных, страшных, лирических стихов, которые держат друг друга, как ребра — грудную клетку. Прочитал, и поплыли ассоциации, но автор написал от себя — под отбивкой, — что у него крепкое алиби: они написаны летом и ранней осенью 2004 года. Посмотрите.

Юрий Арабов. Попытка плача. — “Знамя”, 2005, № 6.

Не бывает хороших журналов,

не бывает хорошим кино,

а бывает хорошим журавель,

и бывает хорошим вино.

Не бывает плохой земляники,

даже если кругом темный лес.

А в Москве только Ваня Великий

знает точно, что Плотник воскрес.

Мы свою умертвили свободу

и отправили лес в сухостой,

мы, вино превращавшие в воду,

чтоб веселье кипело рекой.

Что ж ты кашляешь кровью, как Чехов?

Что ты воешь, как зверь, человек?

Не бывает хорошего века,

а бывает коротким лишь век.

Ким Бакши. Одиночество мудреца. — “Дружба народов”, 2005, № 6 <http://magazines.russ.ru/druzhba> .

Специалист по древней и современной культуре Армении — о великом ученом, специалисте по космосу, предсказателе и подвижнике академике Григоре Гурзадяне. Нет пророка в своем отечестве. Григор ушел из Армении, как Толстой из Ясной Поляны. Тем временем по книгам этого астрофизика в Америке (там их издают в престижнейших издательствах) защищают диссертации и проводят семинары. Академик прав: со стороны, увы, виднее…

Ефим Бершин. Маски Духа. (Роман-с из жизни осколоков). — “Дружба народов”, 2005, № 6.

Полифоническое, лоскутное (или, если хотите, постмодернистское) произведение сердито-романтического автора яростных и нежных стихов, журналиста, солдата, издателя, бездомного писателя и немолодого отца пришлось мне всем, кроме одного: некоторой избыточности приема. Очень уж крутой замес: даже по названию видно — две заглавных буквы в двух словах (пусть и мистически нагруженных), подзаголовок с реверансом…

Но все-таки читать очень интересно. В центре повествования — лирический герой Ефим (сиречь сам Фима Бершин) и его самый родной друг Женька (надо полагать, Евг. Блажеевский; Ефим не очень-то позаботился, чтобы мы это поняли сразу). Далее: отношения с четой Синявских и полуреальным Абрашкой Терцем; города Одесса и Париж, Юрий Левитанский, Виталий Дмитриев, Бахыт Кенжеев, Пушкин, Рейн (не река), Приднестровье, выстрелы и смерти, летающая на метле Инна Лиснянская… — Бог знает что! Осколочная, местами более чем сюрреалистическая субстанция пронизана к тому же очень тщательными и пронзительными философскими и лирическими отступлениями. Это и реквием, и заклинание, дорогие тени и признания в любви, трогательные мемуары, запеченные в анекдоте, и анекдот, спровоцированный мемуаром. И — главное — не очень-то глубоко спрятанное печальное одиночество пожившего и повидавшего на своем веку поэта, пусть и свалившего все на Пикассо (осколки), его душевная вымотанность и теплящиеся надежды. “И тут же бесконечная усталость сковала тело. Словно обреченное бегство последних лет, расстрелянные города, гибель друзей, взорванные кладбища и сиротливые церкви спрессовались в единый миг, сковав тяжелым свинцом почти бесполезное тело. Но даже не в этом была трагедия. Трагедия была в том, что маска жизни все еще светилась на лице — смеющаяся маска, украденная когда-то со стены пропитанного лицедейством театра. И ее любили. В этом и заключалась главная трагедия — еще любили. В этом и жила последняя надежда — любили. Хотя меня уже почти не было”.

Отдельное спасибо, Ефим, за точное и живое поминание Бориса Викторова: мы были к нему привязаны, как и вы.

Петр Вайль. Лосев: шестая книга. — “Знамя”, 2005, № 6.

Публикуется как текст краткого доклада по случаю присуждения малой премии Аполлона Григорьева (два других лауреата — прозаики Александр Кабаков и Анатолий Королев).

“<…> Позднее зрелое начало Лосева отмечает каждый пишущий о нем — и правильно отмечает: вряд ли еще найдется поэт такого калибра, публикующий первую подборку в 42 года и первую книгу в 48 лет. Позднейшим исследователям трудно придется без ювеналии. <…> Лосев в жизни остро смыслит и остро чувствует. В одном из лучших стихотворений книги „Как я сказал” — „Стансы” — детское послевоенное воспоминание звучит так просто, доходчиво и трагично, как умеет Лосев, а еще уж не знаю кто:

Седьмой десяток лет на этом свете.

При мне посередине площадей

живых за шею вешали людей,

пускай плохих, но там же были дети!”

Простите, но читательская — опять-таки! — ассоциативная память работает как прилив. Лосевская интонация напомнила мне сорокапятилетней давности стихи Коржавина “Дети в Освенциме”: “Я жив. Дышу. Люблю людей, / Но жизнь бывает мне постыла, / Как только вспомню: это было. / Мужчины мучили детей”.

Генрих Габай. О доблестях, о подвигах, о славе… — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2005, № 5 <http://magazines.russ.ru/zvezda>.

Г. Габай (1923 — 2004) последние годы жил в Нью-Йорке, а эта маленькая проза — о войне, о радисте Гоге, которому мама присылала в письмах огрызки карандашей (в самолетах они вечно терялись, выпадали в разные отверстия, нечем было записывать радиограммы), — могла бы войти в любую хрестоматию по теме . Хорошая и свежая.