Черная маска - Дженнифер Блейк

— Если я и был в замешательстве, то по единственной причине. Я боялся: вдруг твои уловки сработают так хорошо, что мне придется стоять и смотреть, как тебя насилуют.

— Ты подумал, что я бросаю тебя ради Мартина, признайся?!

— Если бы это могло спасти твою жизнь, я ничего не имел бы против. Но мне сразу все стало ясно. Черт возьми, Летти, я верил тебе! Я знаю тебя и ни на секунду не усомнился в том, что ты делаешь. Иначе я бы не оказался наготове.

Он был прав, и когда Летти осознала это, с плеч ее свалилась огромная тяжесть. Она смущенно взглянула на него, и этот признак неуверенности впервые дал Рэнсому надежду.

— Дело только в том, что мне невыносимо смотреть, как ты сражаешься вместо меня, — сказал он тихо. — Какими бы ни были твои приемы.

— Мне тоже пришлось стоять и смотреть, как вы дрались, — заметила Летти. — мне это было легко?

— Ты не просто стояла и смотрела. Ты была наготове — и ждала.

Она посмотрела на него каким-то отсутствующим взглядом.

— Я чуть не убила его. Он был так близко, и этот револьвер… Я ничего не чувствовала. Как если бы это была ядовитая змея, которую необходимо убить. Я хотела его убить, правда!

— Я знаю.

— Я никогда не думала, что способна на это. А ты?

— Я научился этому на войне.

Летти опустила голову и отвернулась. Подобрав юбки, она поднялась еще на две ступеньки, ступила на крыльцо и прислонилась спиной к обструганному кипарисовому столбу. Рэнсом последовал за ней, но она не смотрела на него. Взгляд ее был устремлен куда-то в пространство.

— Все-таки жаль, — пробормотала она наконец. — Во мне нет ничего, что должно быть у настоящей леди. Ни изысканности, ни утонченности…

— Мне не нужна никакая леди, мне нужна ты. И тебе, должно быть, это известно.

На губах у нее появилась скупая улыбка, но глаза оставались безрадостными.

— Конечно, известно. Я же не дура, хотя, наверное, и вела себя, как дура. Как легко ты меня обводил вокруг пальца! И как, наверное, смеялся…

— Никогда! Клянусь!

— Ну, не надо. Весь этот спектакль: «Вы поцелуете меня, мисс Летти?», «Вы можете меня еще чему-нибудь научить, мисс Летти?» Когда я думаю об этом, мне хочется…

— Хочется чего? Кричать? Ударить меня? Ну, давай! Давай, и покончим с этим. Я не могу смотреть на тебя, когда ты такая.

Голос его был тихим и напряженным. Он прямо смотрел ей в лицо, и в глазах его была боль. Но Летти едва взглянула на него.

— А эта ночь на пароме? «Плата за жизнь Джонни»… Ты назначил эту плату, и я, как безмозглая идиотка, заплатила! Так легко, все было так легко… — Она опять сжала руки в кулаки и поднесла их к глазам.

Цепь, на которой Рэнсом держал свои чувства, лопнула. Он схватил ее за запястья и притянул к себе.

— Прекрати! Не делай этого с собой! Не делай этого с нами…

Летти билась в его руках, но не могла освободиться.

Наконец она сжала губы в тонкую ниточку и яростно посмотрела на него.

— Я делаю это не с собой и не с нами, ты, подлец! Я делаю это с тобой! Какого справедливого и доблестного рыцаря, воюющего со злом, ты из себя изображал! Такого доброго, чистого, утонченного и галантного. Но то, что ты сделал со мной, не было поступком джентльмена.

— Нет, не было, — сказал он спокойно, хотя лицо его побледнело. — Я действительно стремился делать то, что справедливо, но никогда не изображал из себя святого. Я пытался извиниться, пытался исправить…

— О да! — усмехнулась она. — «Выходите за меня замуж, пожалуйста, мисс Летти».

Рэнсом встряхнул ее так, что шпильки вылетели, и волосы рассыпались по спине. Заключив Летти в стальные объятия, он запутал пальцы в шелковых локонах и прильнул к ее губам, наслаждаясь их сладостью. Он прижимал ее к своему мускулистому телу, как человек, который боится, что сокровище, которое oh так долго разыскивал, отнимут у него.

Летти вдруг почувствовала прилив нежности и горячее желание. Оно нарастало, захлестывало, и в конце концов она обняла его за шею, решив отдаться этому чувству в последний раз. Это не могло повредить.

Рэнсом целовал уголки ее губ, щеки, подбородок, вздрагивающие веки. Прижавшись подбородком к ее виску, он прошептал:

— Господи, Летти, ты сводишь меня с ума!

— Тебе его и без меня не хватало, — сказала она еле слышно и попыталась отстраниться, но он не дал ей этого сделать.

— О нет, я был не так уж глуп, пока ты не приехала. С того самого момента, когда я впервые увидел тебя — всего лишь тень в комнате, которая должна была быть пустой, — с того самого момента, когда я впервые прикоснулся к тебе, я потерял контроль над собой и самого себя. Ты — мое возмездие, моя справедливая кара за все эти годы, когда я думал, что любовь — это глупости, а мужчины, которые теряют голову из-за женщин, бесхребетные слабаки. Ты нужна мне так сильно, что я готов пойти на любую уловку — даже низкую, коварную и позорную, — лишь бы заполучить тебя.

— У тебя получается так, будто в том, что между нами произошло, виновата я.

— Нет, нет! Я, только я виноват, что влюбился в упрямую и своевольную северянку-янки!

— А я ведь никогда и не изменюсь, — произнесла она куда-то в воротник его рубашки. — Я никогда не впишусь в рамки образа кроткой женщины Юга, как Салли Энн.

— Салли Энн — прекрасная женщина. Но я предпочел бы кого-нибудь потемпераментней.

Летти усмехнулась, чувствуя, как постепенно тает лед ее недоверия и подозрительности.

— Она бы показала тебе темперамент, если бы услышала эти слова! Она бы выцарапала тебе глаза.

— Очень может быть.

— Да, но настоящая леди сделала бы это так, чтобы все правила приличия оказались соблюдены. А вот я этого не умею…

— Я разрешаю тебе вести себя сколь угодно неприлично. Ты вольна поступать, как хочешь, быть такой, какой хочешь, не опасаясь осуждения. Я не присваиваю себе права судить тебя или кого-либо другого. Ты мне нравишься такой, какая есть. И мне не надо, чтобы ты хоть как-то менялась ради меня.

Летти посмотрела на него, нахмурившись.

— Но ты же сам назвал меня своевольной.

— А разве не так? Как еще можно называть женщину, которая скачет ночью во весь опор в мужской одежде, набитой подушками? Впрочем, можно сказать по-другому: эта женщина очень храбра, у нее отважное сердце.

Лоб Летти разгладился. Она внимательно вглядывалась в лицо Рэнсома, словно для того, чтобы навсегда запечатлеть его в памяти. Потом, уступая какому-то внутреннему чувству, она прикоснулась кончиками пальцев к его недавно рассеченной губе, к старым ссадинам в углу рта и на подбородке, к темному шраму на виске. Странно, но, несмотря на все это, он казался ей очень красивым.