Правила первокурсницы (СИ) - Сокол Аня

Нож Оуэна звякнул, рыцарь выругался, двери остались закрытыми.

— Ненавижу! — выпалила вдруг Гэли и ударила рукой по гладкой стене. — Как же я все это не-на-ви-жу! — С каждым произнесенным слогом, подруга ударяла кулаком по стене.

— Прекрати! — рявкнула Дженнет, но Гэли словно не слышала.

Я ощутила холод, который поднимался все выше и выше по ногам, будто сквозняк пробежал по комнате. Вот только это было далеко не так.

Крис продолжал ругаться, нож уже занял положенное место на поясе. Рыцарь отступил от двери на пару шагов, а потом, взяв короткий разбег, ударил плечом в створки.

Я поняла, что больше не чувствую коленей, не чувствую ни изгиба кресла, ни ткани юбки.

«Восходящий паралич», — сказала целительница.

Какие отвратительные слова!

— Помочь? — рядом с Оуэном встал сперва Альберт, а потом и Мэрдок. Следующий удар они нанесли все вместе. Жаль, что дверь осталась равнодушна к такому усиленному вниманию.

— Крис, — едва слышно позвала я, когда мужчины ударили по створкам в третий раз.

Но Оуэн услышал, разобрал тихие слова сквозь покаянный голос Цецилии, сквозь яростные выкрики Гэли. Обернулся. Взгляд синих глаз остановился на мне, и то, что он увидел, заставило его забыть о двери, о том, что мы заперты, забыть об окружающих, о демонах, Аэре, разломе… В два шага он оказался рядом и сжал мои ледяные пальцы своими.

— Иви?

— Не уходи, — попросила я. — Просто побудь рядом, пока… — Я закусила губу, чтобы не расплакаться, надо быть сильной. Кто только придумал эти глупости? Мы никому ничем не обязаны. Никому кроме себя. И тем, кто нам дорог. Только им и больше не кому, да простят меня девы. — Мне просто очень страшно, — призналась я, глядя в синие глаза, и слезы все-таки потекли по щекам. — Не уходи.

Его взгляд изменился. Ярость погасла, сменившись тревогой, а потом паникой.

— Эй, — он сжал мои пальцы, — все будет хорошо, — повторил Крис, и его голос был таким мягким, таким непривычным. Слишком непривычным. Тот, кого называли жестоким бароном, никогда так не разговаривал. Именно поэтому я ему не поверила в первый и последний раз. Сейчас Крис бы сказал все, что угодно, пообещал луну с неба. Любую из лун. Совсем как папенька, когда маменька проплакала битых два часа, после того, как Аньес пролила жидкость для завивки волос на ее любимое выходное платье. Граф Астер поклялся уволить неумеху-островитянку и скупить все платья в модных лавках Льежа. О последнем он впоследствии сильно сожалел, учитывая его прижимистость, так как графиня Астер воспользовалась этим обещанием с лихвой. А вот первое проигнорировала, и горничная продолжала изредка уничтожать платья к вящей радости графини и дорогих модисток. Девы, как же больно от этих простых воспоминаний. Все бы на свете отдала, чтобы еще раз увидеть, как матушка отчитывает Аньес.

— Иви, — Крис взял мое лицо в ладони и вытер пальцами соленую влагу. — Никуда я от тебя не денусь, даже если в один из дней ты решишь меня прогнать. Никогда и никуда.

— В нашем случае «никогда» обещает быть недолгим. — Я попыталась улыбнуться, но у меня не получилось.

Кристофер это понял, он вообще всегда понимал меня без слов. Рыцарь наклонился к лицу и поцеловал меня. Вот так просто в присутствии людей, в свете лампы. И сделал это так естественно, словно делал это всегда, словно это посторонние должны стыдиться, а не мы. Его поступок ужасал и вместе с тем вызывал восхищение. Именно это я бы и хотела унести с собой в вечность, мягкость мужских губ и тепло рук, а не свои соленые слезы и сожаления.

— Значит, это все? — спросила Мэри, опускаясь на пол рядом с креслом, в котором сидел Вьер.

— Все? — уточнила Дженнет, в ее голосе слышался вызов, и вместе с тем он дрожал.

— Все? — Обернулась к нам Гэли.

Ответом им была тишина.

— Ну раз так… — с несвойственной ему грустью проговорил кузен, коснулся пальцами железной руки, что там звякнуло, а потом на его ладони оказались два продолговатых цилиндрика. — Берег на крайний случай. Совсем крайний, — пояснил он, глядя на недоуменное лицо Мэрдока. — Когда мне станет совсем нечего терять. Нечего и некого, — добавил Альберт, выделив голосом слово «мне».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Дженнет посмотрела на кузена с одобрением, а еще в ее глазах мелькнуло что-то такое… Что-то знакомое. Где-то я уже видела подобный взгляд. Неужели в зеркале? Не может быть…

— Одни эгоисты кругом и ни одного альтруиста, — прошептала Мэри.

— Да и слава девам, — рассмеялся железнорукий. — Если бы я применил эти штуки раньше, мы бы сейчас не разговаривали.

— Те самые? — спросил Вьер.

— Те самые, господин тиэрец. Последнее средство, способное разнести всех и вся. — Цилиндрики упали с его ладоней на пол и покатились к полированным стенам. Раздалось тихое шипение…

— Закройте глаза! — выкрикнул Вьер. — И молитесь, чтобы хоть кому-то повезло, потому что это не магия, а взрыв в замкнутом пространстве…

Договорить он не успел. Шипение стало громче, заглушая его слова. Я успела увидеть, как Альберт толкнул Дженнет в сторону. Странно, но герцогиня не велела держать ему руки при себе. Или совсем не странно? Я успела услышать, как вскрикнула Мэри. Успела заметить, как Крис встал так, чтобы закрыть от меня один из разрушительных зарядов. Или меня от него.

Цилиндрики раскатились в разные сторон, один ударился о стену. Шипение смолкло, а потом…

Мир рассыпался. Разлетелся острыми осколками, с пронзительным скрежетом, от которого так и хотелось закрыть уши, разошелся в стороны. Мир упал. И мы упали вместе с ним. Упали все вместе и каждый по отдельности. Краткий миг полета, удар, который выбил из тебя дух, удар, который вполне мог стать последним, а затем тишина. Черная, ватная. Не знаю, как тишина может иметь цвет, как ее вообще можно видеть и чувствовать. И, тем не менее, я ощутила все это разом и…

Поняла, что стою на коленях и опираюсь руками об пол. Поняла что под ладонями, рассыпаны острые камни или стекло, которое немилосердно впивалось в кожу. Я повернула голову и ударилась затылком о стену. От избытка чувств едва слышно выругалась, словно папенькин конюх, поистине общение с пришельцами из разных темных и не очень мест плохо на меня влияло.

Хриплое эхо подхватило звуки, отскочило от стен и гулко пробежало куда-то вперед, заставив меня вздрогнуть, заставив меня вскочить на ноги и обернуться. Тьма была там. Я оперлась рукой о каменную стену и призвала огонь. Зерно пламени вспыхнуло на кончиках пальцев, осветив неровный базальт стен. То ли пещера, то ли подземный ход. И как меня угораздило?

Пол под ногами угрожающе загудел и задрожал. Тьма шевельнулась, словно раздумывая напасть сейчас или выждать время. Она казалась живой, словно болотная топь, только сейчас эта топь висела в воздухе и тянула ко мне призрачные отростки…

Воздух с шипением вышел из полураскрытых губ, страх обдал холодом плечи. Я знала, что ждет меня после прикосновения тьмы. И это знание пугало до дрожи в коленях. Страх придал сил. Огонь погас, и я побежала. Бросилась вперед, изредка касаясь руками базальтовых стен и ломая ногти, коридор был узким, но не настолько узким, чтобы тьма остановилась, чтобы отказалась от добычи именно сейчас, когда она слышала каждый удар моего сердца. Она знала, что уже победила, она хохотала эхом шагов. Она предвкушала то, как рано или поздно настигнет беглянку.

Я бежала, то и дело оглядываясь и сбивая дыхание, бежала как сотни раз до этого. И мысленно молилась, чтобы хоть кому-то удалось уйти. Тайные нити, тайные коридоры — наш единственный шанс на спасение. Последний шанс уйти и сделать вид, что ничего не было. Нам придется делать вид, что ничего не произошло, потому что если люди узнают… Мысль едва не парализовала. Раскрытие замысла было во стократ хуже, чем сам ритуал. Поэтому они все будут молчать. Хоторн будет молчать, Оуэн вряд ли что-то понял, остальные напуганы до смерти, и этот страх сотрет из памяти все лишнее. Опасения вызывали лишь двое. Трид… С этого станется похвастаться содеянным. А еще мальчишка Муньеров. От его взгляда мурашки бежали по коже, словно на тебя смотрел не человек, а зверь. Звереныш. Они все предпочли бы видеть на ритуале старого волка, но девы распорядились иначе. Девы… Вряд ли они теперь услышат чьи-либо молитвы. Поэтому они будут молчать даже наедине с собой. И лишь на смертном одре кто-то наверняка не сдержится и попробует облегчить ношу, что берет с собой на тот свет, кто-нибудь расскажет сыну. И это тайное знание перейдет по наследству, но потомкам будет легче, ведь они ничего не сделали. И именно им, возможно, выпадет шанс все исправить. Им, а не нам. Если эти потомки у нас будут, что, учитывая тьму за спиной, весьма маловероятно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})