Третий Рим - Николай Ходаковский

"Во– вторых, момент историографический. Приблизительно в то же время А.Т. Фоменко попал на лекцию о Н.А. Морозове. Как известно, знаменитый народоволец, отбывая 21 г. в одиночном заключении и имея возможность читать в это время только Священное Писание, пришел к следующим, вполне материалистическим выводам. Коль скоро в Новом Завете сбываются пророчества Ветхого Завета, то последний не мог быть написан прежде первого: сначала некоторые события должны состояться, и только потом, задним числом, их можно "предсказать".

Самой ранней книгой Нового Завета, очевидно, является Откровение Иоанна Богослова. Следовательно, все прочие библейские книги были написаны позже него. Поэтому все исторические факты, которые упоминаются в Ветхом и Новом Заветах, могут относиться ко времени не ранее 395 г., которым Морозов датировал Апокалипсис (кстати, именно по показателям солнечного и лунного затмений, которые, как полагал исследователь, описывались в Апокалипсисе в символической форме). Из этого он сделал вывод, что вся ранняя письменная история человечества – не более чем выдумка".

Так утверждает И.Н. Данилевский. А как было на самом деле? Во-первых, Морозов просидел в заключении 29 лет. Из них 21 год он сидел в Шлиссельбургской крепости, где не только имел доступ к тюремной библиотеке с более чем 5 тысячами томов, но и мог заказывать книги из библиотек с воли. Кроме того, он выписывал научные журналы из Англии и других стран. А то, о чем говорит автор, было, когда Морозов сидел в Алек-сеевском равелине Петропавловской крепости, где ему действительно почти год не давали книг, а потом выдали Библию на французском языке. И он действительно занялся текстом Апокалипсиса. И более ничего не успел сделать, так как был переведен в Шлиссельбург, где отошел от истории и занялся другими вопросами.

Из заключения он вынес 24 тома своих работ, из которых по истории был только один – анализ Апокалипсиса. А основной труд, сделанный в этот период, был по строению вещества. За эту работу по выходе из тюрьмы он был избран членом ряда западных научных обществ, получил кафедру у П.Ф. Лесгафта, а после революции стал директором Научного института им. Лесгафта, где работали среди прочих академик Е.С. Федоров, известный кристаллограф, и академик Л.А. Орбели, известный физиолог. Так что исторические труды занимают малую часть научного наследия Морозова. Его наследие составляют работы по математике, физике, химии, астрономии, биологии, метеорологии, воздухоплаванию. Имеется также большое литературное наследство.

– Что вы можете сказать относительно пересмотра Н.А. Морозовым времени написания Нового и Ветхого Заветов?

– А теперь относительно пересмотра времени написания Нового и Ветхого Заветов. Это было сделано в Двинской крепости, куда он был посажен на год в 1911 г. Там он изучил еврейский (это был 11-й язык, который он изучил) и с помощью в основном астрономических методов показал более позднее происхождение Книги пророков. Это свое исследование он и опубликовал после выхода на свободу в книге "Пророки".

А детальный анализ Священного Писания он провел уже после революции и исходя вовсе не из столь примитивных соображений.

Зачем же Данилевский показывает нам Морозова столь примитивно? Ведь в любой энциклопедии можно проверить факты. А все очень просто. Излагая, в общем-то, известные факты таким образом, Данилевский создавал у читателя вполне конкретное представление о Морозове. Сидит, дескать, профессиональный народоволец-террорист (а не учений) 21 год в одиночке. Читает только Библию. Уже возникает подозрение, а мог ли он остаться нормальным после этого? И вот подтверждение. Делается совершенно идиотское утверждение от имени Морозова – и вот портрет ученого представлен в нужном виде. Попутно и А.Т. Фоменко выведен дураком.

Но если наш современник может из известных фактов лепить ту картину, которая нужна ему в каких-то полемических целях, хоть она и не отражает действительности, то почему же "историк" прошлого не мог заниматься тем же самым?… Хотя сразу оговоримся, среди деятелей любой науки всегда найдутся люди непорядочные. История не имеет здесь монополии.

– Вам приходится нередко выступать с рассказами о своей работе. Не могли бы вы описать общее мнение от таких встреч?

– Следует сказать, что очень трудно говорить с людьми, пока они не поймут, что у нас другая хронологическая сетка. Поэтому первое возражение бывает такое: "Вот вы говорите, что это событие было тогда-то, а вот книжка по истории, в ней все не так". Трудно разбивать сложившиеся у людей стереотипные мнения. Давит масса имеющихся материалов по традиционной истории. Отсутствует представление, что история, как и всякая наука, должна развиваться. Какой-то исследователь однажды сказал, что "это было так". Твердых и непреложных доказательств нет, есть только мнение. Если стоять на нем и отрицать возможность другой точки зрения, то, значит, история основана на вере. Но наука не может быть основана на вере!

И в то же время очень большой интерес к проблеме хронологии, к нашей версии истории. Это заметно. Это затрагивает всех. Хотя, конечно, при таких встречах люди стремятся прежде всего говорить о том, что известно им лично, а известно им мало, и мы всегда пытаемся удержать дискуссию от скатывания к мелким подробностям.

Михаил Михайлович Постников

М.М. Постников – крупный российский ученый, доктор физико-математических наук. Он один из первых в нашей стране воспринял идеи Н.А. Морозова и их развивал, оставаясь в целом, как С.И. Валянский и Д.В. Калюжный, сторонником его хронологии. В связи с этим взгляды М.М. Постникова на проблемы новой хронологии представляют значительный интерес. Недавно он выпустил книгу "Критическое исследование хронологии Древнего мира".

– Почему, по вашему мнению, современники не восприняли идеи Н.А. Морозова?

– Положения Н.А. Морозова были полностью отвергнуты учеными-историками, по существу, без всякого анализа, и понятно почему. Впечатления, представления и мнения, которые человек получает где-то в самом раннем детстве, так называемый импринтинг, очень твердо усваиваются, и их очень трудно изменить. Так дело обстоит, например, с религиозными представлениями. То же самое происходит и при обучении студентов. На первом курсе сообщаются некоторые факты, и эти факты помещаются в очень глубокой памяти, и студент ими пользуется, совершенно не задумываясь, справедливы они или нет. Он их воспринял на первом курсе без всякой критики. Сообщено было профессором, и поэтому надо сдать экзамен, а не критиковать. Потом уже к этому он не возвращается.

Все, что помещено в память посредством импринтинга, очень трудно выкорчевывается. Это мы знаем на примере религии, когда после того как где-то в раннем детстве человеку сообщены основные принципы веры, он остается верующим и взрослым, хотя рационально он это уже не обдумывает, атеистическую критику не воспринимает, а если он, паче чаяния, вдруг начинает рационализировать, то, как правило, веру теряет.

Этим объясняется также ярость, с которой борются с инакомыслящими. Их сжигают на кострах или убивают в религиозных войнах. Это проявления одного и того же психологического механизма. Мы просто боимся изменить импринтированные идеи и стараемся против этого, как можем, бороться. Этим же объясняется, почему наука так консервативна. Идеи и результаты, которые получены, очень трудно изменить. Наука не терпит новых идей, она с ними борется. Новые идеи принимаются только тогда, когда они высказаны или поддержаны авторитетным ученым, и чем радикальнее идея, тем выше должен быть его авторитет. И чтобы новые идеи победили и стали общепринятыми, нужны очень большие усилия и долгое время.

– Когда вы пришли к мысли о переосмыслении хронологии истории?

– Я познакомился с книгой Н.А. Морозова году в 65-м, но мои попытки обсудить его соображения с профессиональными историками ни к чему не привели. Все кончалось более или менее площадной руганью и утверждениями типа "этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!". Самым вежливым образом отреагировал Л.Н. Гумилев, заявив: "Мы, историки, не лезем в математику и просим вас, математиков, не лезть в историю!" Он в принципе прав – науку должны развивать специалисты, и только специалисты, но вместе с тем специалисты должны четко и убедительно отвечать на недоуменные вопросы профанов и разъяснять им, в чем они не правы. Как раз этого я не мог добиться от специалистов-историков.

Пришлось мне самому разбираться, в чем тут дело, и постепенно я пришел к выводу, что Н.А. Морозов во многом прав и ошибается не Н.А. Морозов, а наука история, которая где-то в XVI в. повернула не туда в результате работы Скалигера и Петавиуса.

Мое чтение литературы по истории обнаружило удивительный феномен – практически в каждом абзаце любого сочинения по истории античности пристрастный морозовский взгляд обнаруживает подгонки и логические скачки, совершенно незаметные ортодоксальному читателю. Это более всего убедило меня в справедливости точки зрения Н.А. Морозова.