Марь (СИ) - Татьяна Владимировна Корсакова

Стеша.

— Феликс не знает. — Серафим пожал плечами. — Он просто видел карту на его рабочем столе. И там была нарисована красная линия.

— Он запомнил маршрут? Феликс видел конечную точку?

Стеша уже была готова бежать на болото, несмотря на запрет бабы Марфы, сгустившиеся сумерки и едва уловимый запах гари. Начало лета выдалось небывало жаркое. Пожары на торфяниках еще не пылали в полную силу, но ветер уже приносил на своих крыльях горьковатый дым.

— Он хочет выйти к болотному домику. — Серафим вздохнул. — Думает, что один из плавучих островов — это и есть Марь.

— К домику… — Сердце дрогнуло и ухнуло куда-то вниз. — Серафим, мне нужно на болото!

— Тебе не нужно на болото! — Послышался за их спинами голос бабы Марфы. — Ночью на болоте опасно, Стэфа!

— Я не боюсь! — Стеша вскочила на ноги, посмотрела в глаза бабе Марфе.

— А зря! Даже я боюсь болота, Стэфа! — Баба Марфа покачала головой. — А я знаю о нем поболее твоего. — Она втянула ноздрями воздух. На лице ее появилось какое-то полное отчаяния выражение. — Торфяники снова горят. А это значит, что он уже проснулся и входит в силу. И ночь — это его время! Он ночью на болоте хозяин!

— Кто? — спросила Стеша шепотом. — Про кого вы говорите, бабушка?

— Про того, на чье покровительство рассчитывала моя безумная сестра.

— Она говорит про Тринадцатого, — вмешался в их разговор Серафим. — Он тоже ребенок Мари, только нелюбимый.

— Настолько нелюбимый, что она не позволяет ему умереть, — сказала баба Марфа. — Он может лишь ненадолго уснуть.

— И как он выглядит, этот Тринадцатый? — спросила Стеша. — Кто… Что он такое?

— Иногда в небе над болотом появляются крылья, — снова заговорил Серафим. — Крылья из дыма и искр. Это его крылья, Стэфа. Он редко показывается людям, но если коснется живого существа хоть одним своим перышком — быть беде. Он не любит никого, кроме птиц. Говорят, птицы разносят его огонь на своих крыльях.

— Несколько раз загорались дома в Марьино. — Баба Марфа кивнула. — Горящие птицы падали на крыши, залетали в окна. На моей памяти такое было лишь однажды, летом семнадцатого года. Тот дом выгорел почти дотла.

— Какой дом? — спросила Стеша, хотя уже знала, какой. Помнила обожженные, черные от времени и копоти стены графской усадьбы.

— Моя мать заживо сгорела из-за такой вот огненной птицы, влетевшей в окно ее спальни. Пожар не могли потушить до утра. — Голос бабы Марфы звучал ровно и отстраненно, как будто она рассказывала страшную сказку, а не историю своего рода. — А вечером того же дня из своего охотничьего ружья застрелился отец. Не смог пережить ее смерть.

Серафим тоже встал, успокаивающе положил руку на плечо бабе Марфе. А она, ничего не замечая перед собой, продолжила:

— Иногда я успокаиваю себя тем, что для них так было лучше, что при новой власти их судьбы могли быть еще печальнее. Но я так и не смогла понять, за что он поступил с ними так жестоко.

— Это из-за Анны, — сказал Серафим убежденно. — Он хотел ее для себя, сделал все, что она просила, а она сбежала. И он разозлился, тетя Марфа.

— А сейчас? — спросила Стеша. — Сейчас он тоже злится?

— Я не знаю. — Баба Марфа покачала головой. — А ты должна знать одно: угарники — это порождения его ярости. Нет на болоте никого опаснее и беспощаднее угарников. И по ночам они входят в полную силу. В болотный домик они не сунутся, там слишком много воды. Так что за Степу своего можешь не переживать, но сама рисковать не смей. Я тебе запрещаю!

— А фон Лангер? Он знает про Тринадцатого? — От мысли, что Степе ничего не угрожает, сердце снова начало биться.

— Он рассуждает как ученый, — сказала баба Марфа. — Жара высушивает болото, делает его более проходимым и менее опасным. Только это не жара, это Тринадцатый! Таков его способ борьбы с собственной матерью. Это он пытается высушить, выжечь болото до дна и дотла. Такое уже бывало. — Она посмотрела на Серафима. Тот кивнул в ответ. — Поэтому пусть они идут, Стефания! Пусть идут на свою погибель! Не нужно им мешать, девочка!

Над болотом, над острыми вершинами старых елей зажигалось зарево. Оно было похоже на огромные огненные крылья. Оно было бы прекрасным и удивительным, если бы не было таким пугающим.

— Ты пойдешь на болото на рассвете, Стэфа! — сказала баба Марфа, глядя на небо. — Пора найти Степану более безопасное место.

Глава 37

На рассвете в их дом ворвались немцы. Выволокли всех троих во двор, поставили на колени. Напуганная, выдернутая из сна Катюша плакала, Стеша пыталась вырваться, а баба Марфа молчала.

О том, что фон Лангер тоже здесь, они поняли по начищенным до блеска сапогам, остановившимся в метре от них.

— У меня к вам предложение, милые дамы. — Послышался над их головами голос фон Лангера. — Я подарю жизнь двум из вас, если третья согласится провести меня к дому на болоте. И, возможно, подарю жизнь третьей, если она покажет мне еще и остров.

— Герхард, ты глупец! — проскрежетала баба Марфа. — На остров нельзя попасть по собственному желанию. Марь сама решает, кому явить себя!

— Думаю, Марь не преминет явиться одной из своих ненаглядных девочек. — Фон Лангер присел перед ними на корточки, поочередно заглянул в глаза каждой из них, даже плачущей Катюше, а потом дернул Стешу за подбородок. — Ты! — сказал с усмешкой. — Ты пойдешь со мной, юная фройляйн.

— Нет! — Баба Марфа попыталась встать с колен, но стоящий сзади солдат ударил ее прикладом между лопаток, сшибая на землю. — Я покажу тебе остров, Герхард, — прохрипела она. — Стефания не знает…

— Уверен, Стефания знает, — сказал фон Лангер все с той же усмешкой. — И у нее, в отличие от