Пересмешник - Алексей Пехов

Безусловно, в какой-то степени они были правы. Скажи я им раньше, и, возможно, ничего бы не случилось, и Талер остался бы жив. Но в меня слишком сильно вбили недоверие в эффективность работы инспекторов, чтобы я мог перебороть себя и поверить, что криминальный отдел хоть раз сможет найти настоящих виновных.

Да, я пристрастен. Да, то о чем я говорю – не разумно и не всегда является правдой. Но попробуйте переубедить безвинного лучэра, много лет просидевшего в магически запечатанной одиночной камере, что следователи знают свое дело. Боюсь, у вас ничего не получится.

– Никакую. Я рассказал вам все, что знаю о Ночном Мяснике, – сухо произнес я.

Это, действительно, было так. Я, как мог, пересказал им речь пророка и высказал все свои предположения.

– Носящие красные колпаки. Как вы думаете, почему они пришли туда? Зачем им убивать старика?

– Я слышал, что вы высказывали теорию, будто Ночной Мясник принадлежит к этой секте. Я так не думаю. Возможно, преступники сочли, что раз пророк так точно говорит об убийствах, которые произойдут, то, как только он попадет в руки Скваген-жольца, то предскажет что-нибудь еще. Например, где следует искать уцелевших Носящих колпаки.

– Ваша теория не выдерживает критики, чэр.

Я остался к этому заявлению равнодушен:

– Как вам угодно. Но вы не будете отрицать, что преступники, которые в отличие от меня целенаправленно искали пророка, обнаружили его гораздо раньше, чем криминальный отдел.

Фарбо подвигал тяжелой челюстью, передумал отвечать на это, поднял воротник плаща, хотя дождевые капли продолжали литься ему за шиворот:

– Этот пророк… Пламя полностью уничтожило тело. Теперь его не опознала бы даже родная мать. У нас нет никаких зацепок, кроме ваших слов. – Он всем видом показывал, что не слишком полагается на них. – Если у меня возникнут вопросы, я задам вам их позже, чэр.

– Как вам будет угодно, – я не счел нужным касаться шляпы.

Он, втянув голову в плечи, защищаясь от дождя, и сгорбившись, пошел вдоль серых памятников к воротам, то и дело оскальзываясь на влажной земле. Я вспомнил кое о чем и догнал его, уже выйдя с кладбища:

– Старший инспектор, позвольте полюбопытствовать. Сколько лет было Грею?

Фарбо не стал скрывать, что удивлен таким вопросом, и нахмурился еще больше прежнего:

– Сорок два.

– То есть, он тридцать шестого года?

– Да… наверное. Почему вас это интере…

Он осекся, прищурился и улыбнулся:

– Значит, вы тоже уже поняли?

– Что все жертвы Ночного Мясника одного года рождения? Да. Теперь понял. Старик говорил, что были и другие убийства. Сколько из них вы смогли скрыть от общественности?

Фарбо холодно посмотрел на меня:

– Я не разглашаю такие сведения, чэр эр’Картиа.

Попрощавшись, он сел в казенную коляску, укатил прочь, а я остался стоять в одиночестве возле маленького кладбища и продолжал думать о Талере, пока Стэфан не решился подать голос:

– Год Темной луны.

– Что? – отвлекся я.

– Год Темной луны, мой мальчик. Я был прав.

– Только никому это не поможет, – сказал я. – В городе таких людей могут оказаться тысячи. За всеми уследить не удастся.

– Ты не понимаешь. Он знал о своих жертвах. Во всяком случае, год их рождения.

– Не считай меня глупее, чем я есть. Это и так понятно, что убийства не случайные. Он знал, кого надо убивать. Другой вопрос, чем дался ему этот год?

Анхель сочла, что сегодня особый случай, и мелодично сказала:

– С этим годом связывают много мистического и религиозного.

– Ну, да, – согласился Стэфан. – Религиозные фанатики только и делают, что упоминают его в своих проповедях и жалких книжонках. Год Темной луны – до неприличия затасканное знамя. Так что Ночной Мясник мог его выбрать по любому поводу. Причин масса, и гадать, какая из них истинная, все равно, что спускаться в катакомбы и уговаривать тамошних жителей вылезти на солнце.

– В катакомбах давно уже никто не живет. Они замурованы и полузатоплены еще лет двести назад.

– Это ты так думаешь. Вообще по текстам Забытых апокрифов[36] считается, что Всеединый появился в этом мире именно в год Темной луны.

– Бесполезная информация, мой амнис.

– Теперь случившееся тоже стало для тебя личной местью?

– Мясник? Нет. А вот Красные колпаки – да. Им не стоило убивать Талера. Если я смогу испортить этим подонкам жизнь, то сделаю это незамедлительно. Жаль, что старик находился в наркотическом бреду. Ты и правда считаешь, что он бывший священник?

– Это возможно, мой мальчик. Хотя ничто не говорит и об обратном. Старую рясу можно найти в мусоре.

Я посмотрел на дорогу, тающую в дождливой дымке, словно кусок сахара в кипятке:

– Одно могу сказать точно, эта церковь не была его приходом. Она закрылась гораздо раньше, чем пророк появился на свет.

Ко мне подкатила большая дорогая карета, запряженная четверкой лошадей. Дверца распахнулась, и я увидел Данте. Его алые глаза осмотрели меня с ног до головы, и мой друг явно не остался доволен увиденным, потому что скривился:

– Залезай, Тиль. Тебе совершенно противопоказано пить в одиночестве.

Заведение «Слезы Белатриссы» находилось на самом западном краю Квартала исполнения желаний, совсем рядом с трущобами и улицами, куда лучше не заходить даже в светлое время суток, не говоря уже о ночи.

Вместе с тем, несмотря на неудачное место, «Слезы Белатриссы» считался одним из самых дорогих борделей Рапгара, на взгляд Данте, превосходившим и «Небесный вечер» в Сердце, и «Старину Иеззу» в Старом парке, и «Королевскую гавань» в Золотых полях. Я был с ним не слишком согласен, так как во всех вышеперечисленных заведениях были свои плюсы и минусы.

Что касается «Слез», то в этом прибежище разгульного порока, куда попасть можно только по большим связям и с очень толстым кошельком, было чем занять себя. По сравнению с ним популярное казино «Тщедушная ива» – место, где собираются нищие отбросы общества. «Слезы» – закрытый клуб для тех, кому хочется хорошенько отдохнуть от тяжелой работы, власти, публичности, многочисленных жен, любовниц и друзей, но не попадаться на глаза нежелательным людям и прессе.

Данте, у которого здесь имелись собственные апартаменты, сегодня счел, что развлечения с азартными играми и доступными женщинами – это не для нынешнего дня, приказал принести кальвадос «Яблоневый сад» для меня, абсент для себя и еду, к которой я даже не притронулся.

Я не люблю напиваться, хотя бы потому, что для этого требуется потратить слишком много хорошего алкоголя, а толку чуть, да и на следующий день я начинаю ненавидеть и без того несчастный мир. Так что со времен выхода из «Сел и Вышел» я слабовольно напился лишь один раз – в ночь, когда погиб Талер. И больше не желал повторяться, так что, наполнив одну рюмку до краев, едва отпил от нее.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});