Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

Я ударил его ниже уха кулаком в перчатке, и норвежец тяжело упал в воду. Я поймал его за ворот куртки и поволок к берегу, крикнув:

— Помогите, ну?!.

Кто-то подхватил рыбкой нырнувший в воду меч, ещё кто-то взял норвежца за ноги. Санек, расплёскивая воду ладонью, спросил меня:

— Зачем он тебе, князь?

— Попробую уговорить его остаться с нами, — ответил я.

* * *

Норвежец пришёл в себя довольно быстро. Мы как раз спустили его в яму, кинули два одеяла, поставили поесть и воду — и он сперва зашевелился, а потом резко сел. Схватился за висок, быстро посмотрел вокруг, а потом — наверх. Встретился взглядом со мной, странно усмехнулся и что-то сказал.

— Я тебя не понимаю, — вздохнул я и сделал движение, как будто ел и пил. — Давай, я же сказал, что мы тебя не убьём. А потом поговорим… Ингрид, иди сюда, скажи ему!

Но он уже не смотрел на меня, а уставился куда-то в пол между ног. Кажется, ему было холодно, но он даже не пытался закутаться в одеяла.

Я постоял ещё немного, потом вздохнул, пожал плечами и отошёл…

…Норвежец умер ночью. Вернее — под утро, наверное. Это заметила Кристина, которой вздумалось сменить ему воду. Она подняла шум, и меня тоже подняли — с постели.

— Не понимаю, — Санек, уже вытащивший (не сам, конечно!) тело из ямы, сплюнул и ожесточённо развёл руками. — Он не ранен. Олька говорит, что у него просто остановилось сердце!

Олька Жаворонкова кивнула в знак того, что это так. Я присел возле мёртвого — он смотрел в небо спокойными бледными глазами и чуть улыбался.

— Всё ясно, — сказал я. Санек возразил:

— Мне, например — нет.

— Да уж… — кивнул я и встал. — Он просто не захотел жить в плену. И умер… Чёрт побери, я так и не смог ему объяснить, что он нам нужен не как пленный!!! — я перевёл дух и приказал коротко: — Похороните. Как нашего…

…Тем вечером к берегу прибило несколько досок и труп желтоволосого мальчишки лет шестнадцати со страшной раной на груди, которую размыла вода. Труп был ещё свежим.

Ингрид и Джек опознали Эмиля ярла. Мы так никогда и не узнали, что случилось с ним и его отрядом, остаток которого погиб недалеко от нашего лагеря.

Юрий ЛевитанскийКаждый выбирает для себяЖенщину, религию, дорогу…Дьяволу служить, или пророку —Каждый выбирает для себя!

Каждый выбирает по себеСлово для любви и для молитвы,Шпагу для дуэли, меч для битвыКаждый выбирает по себе!

Каждый выбирает для себяЩит и латы, посох и заплаты,Меру окончательной расплатыКаждый выбирает для себя!

Каждый выбирает для себя!Выбираю тоже — как умею!Ни к кому претензий не имею —Каждый выбирает для себя!

* * *

— Ну ты собираешься меня отправлять?

Мы с серёжкой загорали (носами друг к другу, попами вверх, щекой в сложенные руки, пятки над краем обрыва) и вели философскую беседу, на данный момент плавно перешедшую в деловой разговор.

— Собираюсь, — кивнул я. — Завтра пойдёт Север к Идее, он давно просился. Посмотрит, что и как, денька через два вернётся, а там и ты рванёшь… Кого возьмёшь с собой-то?

— Баса возьму, Арийца… Серый с Джеком тоже просятся. Вот впятером и пойдём. За десяток дней обернёмся.

— Угу, — я перевернулся на спину, забросил руки под голову. — Серж, у тебя нет ощущения, что, так сказать, "что-то страшное грядет"?

— Что это ты Брэдбери вспомнил? — мой друг зевнул. — Нет у меня ощущения никакого, кроме ощущения голода, — он рывком сел, помотал лохматой головой: — Брр, а то усну… Интересно, чем нас девчонки будут кормить?

Он вскинул руки над головой и с обрыва махнул в море — только пятки мелькнули. Я, тоже поднявшись, присел на краю, качая ногой и поставив подбородок на другое колено. Сергей внизу бесился, как спятивший дельфин.

Меня грызло беспокойство…

…Оно не замедлило вылиться в реальную форму. Сергей всё ещё плавал, когда я обернулся — подходил Саня.

Он подошёл в полном снаряжении, а если учесть, что ко мне напрямую он последний раз обращался очень давно, то это казалось удивительным. У меня было поганенькое настроение, и я демонстративно закинул бёдра курткой.

— Меня не интересует твоя попка, — хладнокровно сказал Саня.

— Не уверен, — отрезал я.

— Это твои проблемы, а я как раз и пришёл тебя от них избавить, — Саня оперся локтем о выступ скалы. — Дело в том, что мы уходим.

— Кто это "мы"? — через плечо уточнил я.

— Мы — это я, Сашок, Сморч и Наташка, — в тон мне уточнил Саня.

Я встал. И развернулся к нему лицом. Несколько секунд мы мерили друг друга взглядами — и нехорошие же были у него глаза…

— С какой стати ты это решил? — спросил я.

— Нам не нравится то, что ты делаешь, — Саня чуть прищурился. — Всё это плохо кончится, но раз уж ты забил мозги большинству, то я уведу тех, кто верен мне.

— Ты дурак, — "откровенно" сказал я. В кавычках — потому что я так не думал, а ляпнул просто то, что мне пришло в голову. И Саня это понял — он презрительно усмехнулся и отбрил:

— Ты вспомнишь эти слова потом.

— Чёрт с тобой, убирайся, — я вновь сел и свесил обе ноги. Но чувствовал — Саня не ушёл. И ждал, что он скажет ещё — он не мог уйти, больше ничего не сказав.

— Мы были друзьями, Олег, — послышался его голос, и я, повернувшись, увидел его большие глаза, в которых была печаль. — И я предупреждаю тебя: игра в рыцарей не доведёт до добра. В этот мир надо встраиваться, а не пытаться его перестроить.

Я отвернулся. Мне просто стало неинтересно, что ещё может сказать Саня, и он, очевидно, понял это.

Потому что ушёл.

* * *

Вообще-то у нас весьма однообразная жизнь, если подумать непредвзято. Ни книг, ни кино, ни телевизора… Только то, что сами для своего развлечения изобретём, да и тут фантазия ограничивается отсутствием материальных средств. Хотя — никто из нас особо не был избалован игрушками, а руки имелись у всех, так что устроить, например, теннис из самодельных ракеток и кожаного мячика с воткнутыми перьями для нас было делом плёвым. Кроме лироарфогуслей (с понтом просто "гуслей") Баса появились несколько самодельных свирелей, на одной из которых, вспомнив свою учёбу в музыкальной школе, самозабвенно насвистывал Вадим. Кто-то (я так и не узнал — кто) склепал почти настоящий футбольный мяч с волосяной набивкой — его же использовали и во всех остальных играх, требовавших мяча. Рикошетировал он весьма неожиданно, был увесистым и инерционным, но это только придавало игре шарм — всегда можно было попытаться ухайдакать игрока противника прямым попаданием… Правда, девчонки восстали на футбол, когда поняли, что игра этой самоделкой непоправимо калечит обувь. Мальчишки стали играть босиком, и слабый пол унялся — очевидно, наши ноги их не очень беспокоили… Арнис вырезал из дерева шахматы, а Олег Крыгин, позавидовав ему, но не имея таланта резчика, соорудил домино и шашки. Колькин — старый — набор шахмат тоже не бездельничал.

Наконец, никто не отменял тренировок, и я с удовольствием замечал, что многие подтягиваются в фехтовании до меня… хотя и мой уровень рос. Я всё больше понимал, что становлюсь способен на весьма впечатляющие вещи — например, в прыжке сломать ногой выставленную навстречу жердь и, приземляясь, рассечь другую палашом…

Но, если честно, больше всего мне хотелось просто загорать (купаться я так и не полюбил) — одному или в обществе Танюшки. Жаль, что нечасто получалось… Но иногда мы заплывали на небольшой островок, где на клочках земли между каменных глыб росли оливы с серебристой листвой, выбирались на плоские каменные козырьки и… Впрочем, случалось, что мы просто спали голова к голове, болтали или бродили по островку, наслаждаясь одиночеством, солнечным теплом и тишиной, в которую вплетался шорох прибоя. По характеру мы с Танюшкой идеально подходили друг другу — хотя и говорят, что сходятся противоположности, но мы были похожи: спокойные, но способные на резкие, почти неконтролируемые вспышки гнева и ярости; умеющие говорить и молчать; даже ростом почти одинаковые…

…Мы сидели плечо в плечо на камне над небольшим озерцом дождевой воды, похожим на зеркало в рамке из багрового гранита. У наших ног в ровной, спокойной поверхности отражались мы сами: одинаково обнимающие руками коленки, с почти одинаково длинными волосами, тёмными и уже начинающими завиваться на висках и на концах сзади у меня, русыми и прямыми у Танюшки. Последнее время она заплетала их в тугую косу (мне не очень нравившуюся, но удобную), а я перехватывал кожаной повязкой, но сейчас, после купания, волосы у нас были распущены — сохли.

— Подрезать пора, — она провела пальцем по моей шее. Я невольно дёрнулся, Танька повторила жест и хихикнула. Я недовольно спросил: