Вихри Мраморной арки - Конни Уиллис

— Тавви, — шепнул он, скользя губами от бедер к шее. — Я почти забыл, какая нежная у тебя кожа.

Браун вроде как говорил сам с собой. О чем?! Не мог он жить без вжих-вжиха все лето — иначе сейчас рвался бы в бой, а не вел себя так, словно ему совершенно некуда спешить.

— Почти забыл… совсем не похоже на…

На что не похоже?! Я взъярилась. Что же там такое у него в спальне?! И чем оно лучше меня?!

Я раздвинула ноги пошире, чтобы Брауну было удобнее. Он недовольно приподнял голову и снова начал медленно чертить языком дорожку по коже. Он что, думает, я могу ждать вечно?

— Давай же! — шепнула я, пытаясь бедрами направить его в нужное русло. — Входи, Браун! Я хочу вжихаться! Пожалуйста!

Браун поднялся на ноги — так резко, что я треснулась затылком о каменный пол. Натягивая одежду, он выглядел… виноватым? сердитым?

Я села.

— Какого хрена?

— Ты не поймешь. Я все думаю о твоем отце.

— О моем отце?! Да что за херня, Браун?!

— Слушай, не могу объяснить. Просто… не могу.

И он ушел. Взял и ушел. Распалил меня так, что я вот-вот кончу, — и что в итоге? Шишка на затылке — и только.

— Нет у меня никакого отца, мудила! — крикнула я ему вслед.

Я кое-как оделась и стала выдергивать белье из машины — с нерастраченной на Брауна яростью. В дверях прачечной появилась Арабел, все с тем же отчаянным выражением лица.

— Нет, ты видела?! Как мило! — Простыня зацепилась за ручку машины и е треском разорвалась от очередного рывка.

— Нет, но могу себе представит — если Браун вел себя так же, как Септ. — Она с несчастным видом прислонилась к двери. — Наверное, они все резко поголубели за лето.

— Очень даже может быть. — На самом деле вряд ли. Иначе Браун не врал бы про новенького соседа. — и не говорил бы такие странные вещи про моего папашу.

Собрав выстиранное белье в кучу, я прошла мимо Арабел.

— Не волнуйся, ты у меня кандидат номер один, если вернемся к лесби-штучкам.

Как-то не особенно она этому обрадовалась.

Моя придурковатая соседка еще не спала — таки сидела на кровати, вытянувшись в струнку. Похоже, безмозглая клуша вообще не шелохнулась, пока меня не было. Я расстелила кровать, второй раз за вечер разделась и нырнула под одеяло.

— Как надоест, туши свет, подруга.

Она подскочила к выключателю — в ночнушке времен студенческой юности старикана Молтона, а то и древнее.

— У тебя неприятности? — спросила Зибет, вытаращив глаза.

— С чего бы это? Не меня ведь вырвало. Уж если у кого и должны быть неприятности, так это у тебя, — мстительно добавила я.

Зибет сползла по стене.

— Мой отец… ему обо всем расскажут? — Она снова начала то краснеть, то бледнеть. Интересно, куда на этот раз приземлится блевотина? Хороший будет мне урок — не срывать злость на соседке по комнате.

— Конечно, нет. Вообще забудь, никаких неприятностей. Подумаешь, парочка гребаных простыней.

Она меня словно не слышала.

— Если у меня будут неприятности, папа за мной сам приедет. Обещал, что вернет меня домой.

Я села на кровати. Первокурсницы обычно умирают от тоски по дому — во всяком случае, те, кого ждет любящая семья, а не мешок денег и пара поганых юристов. Зибет же просто трясло от страха. Сегодня, похоже, у всей общаги съехала крыша.

— Нет у тебя никаких неприятностей, — повторила я. — Не переживай.

Она все еще цеплялась за стену, словно та была ее последней опорой.

— Да послушай ты! — Мария-мастурия, сейчас ее удар хватит — и я буду виновата. — Все в порядке. Твой папочка ни о чем не узнает.

Похоже, Зибет немного отпустило.

— Спасибо, что выручила. — Она забралась в кровать, а свет так и не погасила.

Вжихнутый Иисус, за что мне это? Я встала и щелкнула гребаным выключателем.

— Ты — хорошая, — тихо сказала Зибет в темноте. Точно свихнулась. Я поудобнее устроилась под одеялом — поласкаю себя перед сном, раз уж по-другому не вышло. Только тихонько — не хватало мне новой истерики Зибет.

Неожиданно комнату заполнил энергичный голос:

— К молодым людям Молтон-колледжа, мужественным моим сыновьям обращаюсь я…

— Что это? — прошептала Зибет.

— Первый вечер в Аду, — ответила я, в тридцатый раз вылезая из постели.

— Пусть все ваши благородные дерзновения увенчаются успехом, — продолжал старикан Молтон.

Я включила свет, достала из дорожной сумки пилочку для ногтей, забралась на кровать Зибет и потянулась к селектору.

— К юным женщинам Молтон-колледжа, возлюбленным моим дочерям… — Ну вот — наконец-то заткнулся. Пилочка и шурупы полетели в дорожную сумку. Я вырубила свет и улеглась в постель.

— Кто это? — шепотом спросила Зибет.

— Наш отец-основатель. — Я внезапно вспомнила, какую реакцию слово «отец» вызывает у обитателей этого психованного места, и торопливо добавила: — Сегодня ты его слышала последний раз. Завтра подложу туда какую-нибудь заглушку и вставлю шурупы на место — сестра-хозяйка ни о чем не узнает. До конца семестра будем жить в блаженной тишине.

Ответа не последовало — соседка уже спала, негромко похрапывая. Ну вот, и тут я просчиталась. Отличное начало семестра!

* * *

Администратор было прекрасно осведомлен о вечеринке.

— Вам известно точное значение слова «арест», не так ли?

Старому козлу лет сорок пять — возраст любимого папаши. Выглядит он неплохо — наверное, не слезает с тренажеров, чтобы соблазнять первокурсниц подтянутым животиком. Этак можно и грыжу заработать.

Наверняка он, подобно папаше, вжихнул в свое время сперму в баночку — обеспечить продолжение династии. Вжихнутый Иисус, такое нужно запрещать законом.

— Вы ведь на особом попечении, Октавия?

— Верно. — Иначе мирилась бы я с таким гребаным имечком, как же!

— Ни отца, ни матери?

— Нет. Оплаченная суррогатная мать. Временное имя до двадцати одного года. — Я внимательно следила за его выражением лица. Уже не раз эти слова вызывали у людей страх.

— Значит, оповещать некого — не считая ваших юристов. Исключить вас невозможно, а накладываемые аресты не оказывают надлежащего воздействия. Впрочем, мне затруднительно даже предположить, какие еще исправительные меры следует принять.

Ну да, ну да. Я не сводила с него взгляда, а он — с меня. Гадает, наверное, не его ли я возлюбленная дщерь — вдруг случилось, что вжихнутая в баночку сперма обернулась девицей, перед которой он теперь распинается.

— Как вы назвали сестру-хозяйку?

— Мразью.

— Мне и самому пару раз очень этого хотелось.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});