Калейдоскоп. Расходные материалы - Сергей Кузнецов

– А друзья его… ну, эти хиппи?

– А что друзья? Они, конечно, его искали. Они же не верили, что он убийца. Как такое может быть – умненький мальчик, из хорошей семьи, всеобщий любимец. Кто ж поверит?

Ну да, они стали его искать – но не сразу. Потому что сначала вызвали милицию, дали показания, ответили на вопросы, ну, обычные вопросы типа «Когда и где вы познакомились с покойной?», «В каких были отношениях?», «Где может быть Олег Борджевский?» и все такое прочее.

Потом их, конечно, отпустили, и вот они стоят на крыльце райотдела милиции, Лена, Миша, Настя и Светка. Солнце в зените, времени часа два, пыльная улица, идут со станции люди, авоськи, портфели, сумки, всё как всегда – и тут Миша кричит: «Я хочу знать, кто ее убил!!!» – а Света думает, что это уже совсем не важно, кто. Какая разница, Таты больше нет, и ее ребенка тоже, и маленькое сердце, стук которого она так хорошо помнит, уже никогда не будет биться. Пожалуй, думает Света, это к лучшему. Ничего хорошего его не ждало в этом мире.

Они идут по улице, и соседи снова смотрят из-за штакетника, на этот раз, наверное, думают что-то вроде доигрались! или даже вот оно чем кончается… – ну, в смысле про длинные волосы и короткие юбки, и сначала они, все четверо, бесцельно бродят по улицам, а потом начинают проверять то одно, то другое место, хорошо бы найти Олега раньше милиции, ну, чтоб он глупостей не наделал, и все такое, а потом кому-то приходит в голову пойти на пристанционный пруд, взять лодку и сплавать на остров, хотя, конечно, вряд ли Олег стал бы там прятаться, да и вообще непонятно, как бы он туда добрался без лодки, Миша вот – другое дело, к.м.с. по плаванью, озеро переплыть – раз плюнуть, непонятно только, говорят они это вслух или думают, но вот лодка тыкается носом в берег, Миша выскакивает и кричит: «Олег, ты тут?» – и тогда из кустов поднимается Олег, очки разбиты, лицо в крови, губы трясутся, и Света не может поверить, что была влюблена в него все лето, примерещилось, наверное, вот и мама говорит – переходный возраст, а Миша осторожно шагает ему навстречу и говорит: Ну, ты что, чувак? – волны пруда плещут, светит августовское солнце, и голос Олега дрожит, когда он отвечает:

– Это я ее убил, я!

* * *

Сделав два шага по песку, женщина останавливается. С трудом балансируя, снимает левую туфлю, затем правую. Светлая юбка плещется у колен, как волны вокруг прибрежных камней, наполовину погруженных в воду, вот тут, совсем рядом, всего несколько шагов.

Пустынный пляж – и женская фигура у кромки прилива. Туфли в руках, влажный песок под босыми ступнями, соленый воздух щекочет ноздри. Волна за волной заливает щиколотки, ей кажется – море целует пальцы, обнаженные, освобожденные. Кажется: море ласково лижет, нежно проводит влажным огромным языком, колышется, опадает ажурным кружевом, словно сброшенное белье – белое, голубое, бирюзовое.

Много лет назад в совсем другой стране был один мужчина…

Соленый ветер выбеленной вуалью набрасывает волосы на лицо, словно опускает занавес. Вот, похоже, и жизнь прошла, думает женщина. А может – только молодость.

Поднимает голову: бескрайний переливающийся простор, трепещущая шелковая простыня, под ней – рыбы, дельфины, киты; спруты, креветки, кальмары.

Волны – как морщины на коже, сперва мелкие морщинки у глаз, потом бороздки на лбу, складки на животе, трещинки на ладонях. Темные водоросли всплывают непрошеными родинками, пигментными пятнами.

Мне уже пора, думает женщина, мне пора идти.

Но все стоит неподвижно по щиколотку в воде, там, где море вечно впечатывает в песок свой волнистый контур, опять и опять, раз за разом, рисует и снова стирает.

19

1968 год

Проект революции

Обычно вначале – образ, картинка, фотография… может, даже несколько. Утроба лимузина, мягкая, обволакивающая, поглощающая – седой мужчина в дорогом костюме, ведерко с ледяным шампанским, пуленепробиваемые окна, отгораживающие от реальности. Кто он? Миллионер? Президент? Мэр города? Декан университета? Мошенник? Я еще не знаю.

А иногда – какой-то навязчивый узор, скажем, гексагональная сетка, пчелиные соты, шестиугольники, пригнанные один к одному. Или совсем простая картинка, как из детской книжки: резной лист пальмы – крупный, чуть изогнутый, напоминающий перо экзотической птицы, – лист пальмы на фоне выбеленно-синего неба, не зеленый, а черный, резкий контур, словно вырезанный из бумаги. Шевелится под ветром, и, кажется, кто-то прощально машет рукой. Длинные пальцы, смуглые, почти черные, резкий контур на фоне белой скатерти столика, пальцы поигрывают авторучкой, солнечные зайчики от хромированного колпачка – рифмой к бликам на темно-зеленых волнах залива.

Полуденный час в приморском кафе. Пять круглых столиков на веранде, старые афиши на стенах, официант в белом льняном костюме приносит бутылку местного пива, запотевшую, как из телерекламы… а вот, кстати, и включенный телевизор виден в приоткрытую дверь кухни.

Они сидят за соседним столиком, я хорошо их вижу: мужчина средних лет – голубые джинсы, расстегнутая цветастая рубашка, чуть-чуть седины в волосах, конский хвост, бородка, – и смуглая девушка в коротком платье, с пятью нитками бус на длинной шее, фенечки на запястьях, ремешки сандалий обхватывают щиколотки. Длинные стройные ноги, чуть-чуть полноватые выше колен, ниже бахромы подола. Левая ступня едва касается пола, выложенного шестиугольными плитками. Перед девушкой стопка брошюр – или листовок; одну из них мужчина только что отодвинул от себя.

– Политика, – медленно говорит он, – меня больше не интересует.

У него глубокий голос, грудной, размеренный. Голос человека, который привык, что его слушают и слышат.

– Политика – это обман. Инструмент, который использует бюрократия, чтобы обмануть нас, сделать из нас роботов и рабов! Не политика должна быть нашим оружием – а революционное действие!

Аудитория отвечает громом аплодисментов и криками. В комнате десятка два человек, СДО, МОУБ, «Движение 22 марта», FSM, анархисты, троцкисты, маоисты. Сильно накурено, и, возможно, натренированный нос различит сладковатые нотки марихуаны в многолетнем запахе табака, въевшемся в деревянные панели стен, блеклые обои, истоптанный ковер с шестиугольным узором. Я кричу вместе со всеми, восторг поднимается вдоль позвоночника подобно энергии кундалини, устремляется к высшим чакрам. Маленькая Моник (тогда еще совсем маленькая, всего лишь крохотный зародыш) мирно, как в колыбели, спит в обволакивающей глубине моей матки. Мой ребенок, думаю я, вырастет красивым и умным… он объездит весь мир!.. и будет музыкантом… и художником… и поэтом… и будет счастлив… да, конечно, это главное, пусть будет счастлив!

Мой ребенок, думаю я, будет жить в мире после революции.

Аплодисменты не успели стихнуть, когда вскакивает рыжеволосая девушка – черный свитер с глухим воротом подчеркивает большую грудь, взгляды парней невольно скользят по округлым очертаниям.

– Действие – да, но какое действие? Не следует забывать, что кризис производительных сил в капиталистическом обществе с каждым днем обостряется, автоматизация неизбежно влечет за собой массовую безработицу, которая охватывает все более широкие слои трудящихся. В борьбе против пауперизации буржуазия прибегнет к фашизму и подавлению рабочего движения. И потому главная цель реформы образования – изгнание из университета двух третей студентов.

– Но зачем это нужно буржуазии? – кричит худощавый студент в круглых, как у Джона Леннона, очках. – Буржуазия хочет сохранить элитарный характер образования! Что случится, если мы добьемся своих целей, и дети рабочих смогут учиться в университете? Буржуазия обесценит университетское образование! Потому что в условиях капиталистического производства обществу не требуется столько образованных людей! Только революция может освободить общество и дать достойную работу всем образованным детям рабочих!

Рыжеволосая девушка продолжает, не слушая его:

– В этих условиях мы считаем, что акции, подобные захвату здания администрации, следует расценивать как авантюристские провокации, результат, если не цель, которых – пособничество полицейским силам, стремящимся обезглавить студенческое профсоюзное движение.

Лицо раскраснелось, румянец заливает широкие скулы, чуть припухшие губы дрожат от возбуждения.

– Вы принимали участие в гражданском движении? Были активистом?

Мужчина кивает. Еле заметная улыбка легко прячется в густой бороде.

– Поэтому я здесь, – говорит он, – туда мне путь закрыт.

– А я могу узнать ваше имя? – Девушка щелкает авторучкой, и звук далеко разносится в ленивом воздухе сиесты.