Чертово колесо - Михаил Гиголашвили

— Марка. Экспертиза. Каталог. Аукцион.

— О'кей! — сказало голубое существо и, с неожиданной резвостью выхватив из рук Нугзара альбомчик, упорхнуло в другую кожаную дверь.

Охранник, еще раз указав на кресло, ушел к стойке, где стал разговаривать с парой душистых старушек в буклях. Нугзар сидел терпеливо, но в глубине души волновался — не подменят ли марку? Ведь старичок предупредил его — «храните ее»! А он отдал первому попавшемуся педику!

Тут другое голубое существо впорхнуло в зал и подлетело к старушкам, так же нелепо, по-восточному, поклонилось и стало что-то щебетать. «Да они тут все, что ли, педерасты?» — подумал Нугзар и с неприязнью стал поглядывать вокруг.

Потом в нетерпении встал, желая выяснить, куда делся человек с его маркой, но голубое существо появилось само и, выпятив задницу и вытянув вперед руки, поднесло Нугзару его альбомчик с маркой.

— Она настоящая. И очень, очень дорогая! — сказало оно с поклоном, делая большие глаза.

У Нугзара отлегло, но он автоматически заметил, что вслед за существом в дверях появились два типа в темных костюмах и стали глядеть на него. Это ему не понравилось. Вспомнились слова старичка о каком-то убийстве в Лондоне. Чего доброго, не начали бы проверять. К Лондону он непричастен, но зато причастен ко многому другому...

— Когда аукцион? — спросил он.

— Мой босс хочет встретиться с вами. У вас есть с собой визитки? Приведите своего адвоката. Где застрахована марка? Наша контора работает с «Ллойде», выгодные условия... — начало петь существо и с поклоном протянуло белый незапечатанный конверт с буклетом. — Краткая информация о наших аукционах!

— Завтра, завтра приду! — Нугзар сунул альбомчик в карман и поспешил покинуть зал — очень уж неприятными казались типы в темных костюмах. От греха подальше!

Оказавшись на улице и незаметно оглянувшись на подъезд, где никого не было, Нугзар двинулся куда глаза глядят. Он сдерживал свои рвущиеся мысли, говоря себе, что ничего пока неясно и неизвестно, все может быть по-другому, рано еще радоваться, надо пока сделать главное: найти переводчика, узнать все об этой марке, спрятать в банк, в сейф, застраховать, нанять адвокатов...

А за грядой этих земных дел высились пики дальних, небесных мыслей, куда он не хотел углубляться, но знал, что неизбежно придет к ним. Ни о деньгах, ни о конкретных суммах Нугзар не помышлял — бездумная, пустая и чистая радость, как в детстве перед каникулами, была сильнее всего. Даже такие важные вещи, как виза, жилье, деньги не беспокоили — если марка подлинная, то можно подождать, перетерпеть. Все ничто перед будущим. Но чтобы найти новое, надо закрыть дверь в старое.

И он свернул в первое попавшееся кафе, попросил чай и бумагу и начал писать. Он обдумывал фразы, строчил, думал. Наконец, после трех испорченных черновиков, остановился на последнем тексте, перечитал его еще раз... Потом вынул буклет из чистого конверта, вложил в конверт письмо, запечатал его и спрятал в карман. Расплатился и побрел в «Кабул», ощущая разбитость и усталость, в номере сразу лег в постель, наотрез отказавшись идти с Сатаной в последний поход по кабинкам Розового квартала.

Наутро начался разговор об отъезде, Нугзар сказал:

— Я остаюсь.

Сатана застыл. Лицо у него сделалось беспомощным.

-Как?.. Тут? А я?

Нугзар строго посмотрел на него:

— А ты поедешь на суд брата, дашь ему денег, возьмешь наши цацки и бабки и вернешься через Ленинград, с помощью Лялечки. И тоже останешься, если захочешь... Денег нам должно хватить на первое время, а там посмотрим...

Что-нибудь придумаем... Да, не забудь выслать мне до востребования пару тысяч долларов. Через кого-нибудь, не сам. На почту не заходи. Отдай Тите, он пошлет. А вот это письмо передай в Тбилиси Мамуду. Скажи, чтоб отвез и отдал на сходку воров, которая скоро будет в Сочи, он в курсе.

Этот план понравился Сатане, тем более что без бабок тут делать нечего, пара штук за кольца уже на исходе, а что да как тут делать — надо кумекать, с бухты барахты, без барахла и бабла, на барахолку сбагрить могут... на тюрьму залететь не хватало!

И они отправились на прощальную прогулку. Сатана заглянул во все порно-магазины, во все бары, где они покупали гашиш или пили пиво, попрощался за руку со всеми барыгами (он точно решил перекидать их всех, когда вернется), отведал дюжину таиландских пирожков и мексиканских лепешек, купил мороженого и даже сделал крюк, чтобы взглянуть еще раз на полицейский участок, стоящий на понтонах прямо на канале, весь из прозрачного стекла, больше похожий на лабораторию, где двое улыбчивых полицейских сидели за компьютерами, а третий пил кофе и читал газету.

— Я скоро вернусь! Лац-луц! Синг-синг! Орера! — объявлял он в толпе, и люди, не понимая его, все равно улыбчиво кивали головами.

Около вокзала встретились с группой, отправились к поездам. Но когда Сатана в очередной раз обомлело обернулся на витрину порно-магазина, то увидел, что его друг исчез.

А Нугзар, издали посмотрев, как Сатана помогает девушкам влезать в вагон, нашел, по совету портье, на вокзале бюро переводчиков и узнал, что переводчика можно заказать на час и на сутки. «Проститутки они, что ли?» — удивился Нугзар и заказал на час, да побыстрее.

Скоро он сидел за столиком кафе с пожилым русским переводчиком, который, нацепив совиные роговые очки и открыв каталог, начал вслух переводить текст под фотографией «Тифлисской уники». Оказалось, что среди самых редких марок, вроде «Британской Гвианы», «Голубого Маврикия» или «Перевернутого лебедя», эта марка занимает особое место. История такова.

С середины XIX века резко увеличилась корреспонденция, проходящая через Тифлисскую почтовую контору. Тифлис того времени — центр Закавказья. Здесь — резиденция наместника, пересекаются торговые и военные пути. Шла очередная Кавказская война. Через город перебрасывали войска, ехали офицеры, купцы, чиновники. Поток документов и переписки оказался так велик, что, по приказу князя Барятинского, впервые в империи ввели шестикопеечные почтовые марки (тогда они еще назывались бумажными штемпельными печатями). Но не было времени для подготовки: гравер наскоро изготовил клише, с которых в типографии отпечатали блеклые, почти бесцветные марки («Краску, как принято, разворовали» — от себя добавил желчный переводчик с лошадиным лицом). Вскоре эти марки были упразднены и заменены на другие. Короткое обращение и малый тираж сделали «Тифлисскую унику» одной из самых редких в мире. Сейчас известны всего несколько таких марок: две — в Швейцарии, у коллекционера Микульского, а где другие — неизвестно...

А Нугзар, слушая переводчика, воочию представлял себе все, о чем тот говорил. Стройные офицеры и дамы в пышных платьях гуляют по Головинскому проспекту, как его называла бабушка. На балконах бородатые мужчины в черкесках играют в нарды, фрачное чиновничество пьет шампанское и судачит о всякой всячине. Солдаты маршируют в сторону Ортачала. Неизвестный распиздяй-гравер, обжигаясь горячим хачапури, косо и криво царапает на листе рахитичную двухголовую птичку. Ему лень дописывать слова — и так сойдет!.. Потом типографщики, тайком поменяв краску на вино и шашлыки, шлепают разведенной чернильной бурдой неказистые марки поносного цвета... «Спасибо вам, дорогие, за родную лень и разгильдяйство!» — мысленно поблагодарил Нугзар неизвестного пьяницу-гравера и типографских воришек.

Потом расплатился с переводчиком, купил сувенирную лупу и ночью в «Кабуле» долго сравнивал свою марку с каталогом, все более убеждаясь, что сходство неоспоримо, а это значит, что в его жизни скоро наступят большие перемены.

Он ходил по номеру большими шагами, прихлебывая виски и вслух разговаривая сам с собой, не в силах сдержать чувств, что редко с ним происходило. Ощущение было, как в день выхода на свободу. Важное и неважное мешалось в голове, а на задворках маячили какие-то белые облака, голубая вода моря, счастливый смех, английские побасенки вместе с запахом свежепоглаженного белья и натертого мастикой паркета отчего дома... И это тоже была ломка — но не болезненно-уродливая и хваткая, а радостно-счастливая и безмятежная.

Однако ночью ему приснился неприятный сон: его выгоняют из какой-то квартиры, где ему очень хорошо, а он — голый!.. Стоит на лестничной площадке в растерянности и смуте. Ему мало лет, он мальчик, но знает, что это верх неприличия, так уже случалось в детском саду, когда у него летом лопнули сзади трусики и он, пунцовый, просидел целый день, не вставая, в углу, а пришедшую мать упрямо заставил пойти домой и принести другие штанишки, хотя она и говорила, что ничего не заметно и прорезь не видна...

43

Кока, Художник и рыжий Тугуши уже четвертый час сидели в садике напротив стадиона «Динамо». Без сигарет и денег, голодные и злые, они угрюмо всматривались в сумерки, почти потеряв надежду дождаться Борзика, которому отдали последний полтинник на кокнар. Борзик каждый божий день ездил в какое-то азербайджанское село, к черту на рога, откуда возвращался опухший и разомлевший от кайфа. Да, он-то в кайфе, а ты жди его часами, пока он там не шваркнется пару раз по полной программе!..