Морское кладбище - Аслак Нуре

здесь почувствовали удар, здесь с криками бежали, выживали и умирали.

– Триста метров, – медленно произнес Гротле, поочередно глянув на остальных двоих. – На старых картах морское дно – белое пятно. Мы, люди, космос и то лучше знаем. Море скрывает реальность, которая по ту сторону всего, что мы видим на суше. Ты вот знал, что в глубине есть организмы, каких мы просто представить себе не можем? Они испускают мерцающий, красочный свет, перед которым блекнет реклама на Таймс-сквер. Каракатицы с восемью сверкающими щупальцами, медузы, при нападении переливающиеся синим, как мигалки полицейских машин. Море – это загадка, быть может, величайшая из всех.

Пока Гротле рассуждал, Рафаэльсен сидел молча и выжидающе. Теперь он встал.

– «Принцесса Рагнхильд» – корабль-кладбище, в том числе юридически. Это означает, что водолазы, нашедшие останки погибшего, должны держаться от находки на почтительном расстоянии. Естественную могилу можно тронуть лишь затем, чтобы перенести тело на кладбище или в иное место погребения, что в данном случае можно исключить.

К этому Джонни приготовился.

– В таком случае я рассчитываю, что тебе знаком и закон о культурных памятниках, статья четырнадцать, где сказано, что водолазам надлежит действовать осторожно, но погружаться к затонувшим судам закон не воспрещает. Кстати, известные корабли, например «Блюхер» и «Тирпиц», находятся под защитой Государственной службы охраны памятников, поскольку их разворовывали дайверы-любители, но судов, затонувших на глубине трехсот метров, это не касается.

– Вы можете использовать подводные дроны, – сказал Рафаэльсен.

Джонни покачал головой.

– Дроны или мини-подлодки не смогут подойти к пробоине в корпусе. Нос на кадрах находится справа. Это означает, что мы видим здесь правый борт. Взрыв тоже случился по правому борту. Нам необходимо спуститься. И единственный реальный способ – экзокостюм.

Ралф Рафаэльсен внимательно взглянул на каждого.

– Улав Фалк из ословской группы САГА и его сын намерены использовать костюм в связи с конференцией, которая состоится позднее в этом году. Почему я должен предоставить костюм вам?

Вот этой минуты Джонни ждал:

– Я работаю над биографией Ханса Фалка.

– Ханс Фалк, – торжественно повторил Рафаэльсен. – Замечательный человек, легенда. Хотя политически мы, если можно так выразиться, несколько расходимся. Замечательный человек.

– Биография Ханса, – продолжил Джонни, – просто прикрытие для того, чем я фактически занимаюсь.

Рафаэльсен приподнял брови:

– И чем же?

– Улав Фалк хорошо с тобой обошелся?

Рафаэльсен нахмурился.

– Ханс попросил меня задать тебе этот вопрос. Поколением раньше Улав отделался крохами от Ханса и его семьи. Нам необходимо спуститься к судну и доказать, что Улав лжет, а тогда Ханс Фалк сможет получить свою законную долю наследства. Улав будет наказан.

Джонни сел, стал ждать. Гротле молчал. Рафаэльсен расхаживал по лодочному сараю. Потом снисходительно улыбнулся, глядя на Джонни.

– Что ж, пошли глянем на посудину. Она у пристани. Ясное дело, черт побери, нам необходимо спуститься к пароходу.

Глава 40. Взрыв произошел в трюме

Наутро Саша отправилась на север, в Будё, а дальше самолетом малой авиации на Лофотены, где взяла напрокат машину.

Путь лежал на запад, мимо красных рыбацких домов, мимо складов рыбообработки, мимо магазинчиков «Микс-киоскер» и голых рыбачьих вешал, силуэтами проступающих на фоне моря, под горными кручами, увенчанными снегами, вдоль утесов, отполированных белопенным прибоем; затем ландшафт раскинулся широкими, плоскими долинами с пятнами весенних полей, туннелями и мостами. Во Флакстаде она остановилась покурить.

Ветер Атлантики был здесь другим, оставлял на лужах длинные полосы. Джонни все еще не ответил на ее сообщения.

Неподалеку от Москенеса пошел снег. Сперва сыпал на переднее стекло крошечными снежинками, но скоро сгустился, и Саше пришлось сбросить скорость, чтобы не слететь с узкого мостика на въезде в поселок Рейне. В конце концов она все же добралась, куда надо, припарковалась и сквозь снежную круговерть поспешила по указанному адресу, к красному рыбацкому дому на самом берегу, окруженному рыболовными ботами и вешалами. «Военный музей Рейне» – гласила вывеска.

Краевед Бьёрн Карлсен был похож на певца-кантри Вилли Нельсона[105] – невысокий, проворный семидесятилетний мужчина с седыми волосами, собранными в хвост. Он повел ее в свой музей, явно гордясь и радуясь, что может все тут показать.

Стены заставлены стеклянными витринами с манекенами в норвежской, британской, советской и немецкой форме – норвежские анораки Милорга, британские бомберы, красноармейские зимние плащ-палатки, всевозможное снаряжение германского вермахта, люфтваффе и военно-морского флота, парадные мундиры и форма альпийских стрелков. Среди них размещались статуэтки, сервизы, медали, судовые хронометры, оружие, вербовочные плакаты, факсимиле газет, бляхи, черно-белые фотографии в рамках. С потолка свисали чучела воронов, чаек и морских орлов.

– Внушительное собрание, – сказала Саша.

Карлсен остановился возле нескольких акварелей.

– Как вы думаете, кто их написал? – спросил он высоким, хрипловатым голосом и тотчас, не дожидаясь ответа, сказал: – Адольф Гитлер, в сороковом году.

– Господи, – сказала Саша, подняв брови.

– Они попали ко мне несколько лет назад, когда после смерти одной старой дамы в Баварии ее родственники расчищали чердак. Искусствоведы и так называемые эксперты, понятно, мне не верят, но я заткнул им рот.

Сашу вдруг охватили сомнения, стоило ли вообще ехать сюда, на север.

Она не обращалась к врачам-любителям, так зачем слушать историков-любителей?

Следом за Карлсеном она прошла в его контору, тоже до отказа набитую всякими безделушками и сокровищами. В комнате чувствовалась морская атмосфера- кругом модели судов, гипсовые куколки в капитанской форме.

– Давайте перейдем прямо к катастрофе «Принцессы Рагнхильд», – сказала Саша. – Я читала свидетельские показания. Из них ясно следует, что судно подорвалось на британской мине в Вест-фьорде и затонуло.

– Свидетельские показания! – воскликнул Карлсен. – Ими только камин растапливать. Вы вправду им верите? Их давали во время оккупации, перед нацифицированным судом. Народ боялся за свою жизнь и говорил то, что хотели услышать немцы.

– Возможно, – сказала Саша, – но что у вас есть против них?

– Погоди минутку. – Карлсен вышел из конторы и через несколько минут вернулся. – Это очевидец, шкипер Кнут Иннергорд, с грузового судна «Батн-фьорд».

– Я помню это имя из свидетельских показаний, – секунду подумав, сказала Саша.

– Во-первых, – сказал Карлсен, – Иннергорд и его экипаж были героями. Даже в документе Салтенского суда написано: «В общем и целом они подняли на борт „Батн-фьорда“ примерно сто сорок живых людей, из которых семеро скончались по пути в Будё. Больше половины из них были немецкие солдаты». Сто сорок человек! – воскликнул Карлсен. – Одна из величайших героических акций в Норвегии за годы войны. И никакого признания. Про Кнута Иннергорда или про «Батн-фьорд» в книгах по истории нет ни слова. Наград он не получил. Хотя его героизм не подлежит сомнению. Сомнения, однако же, возникают