Ты для меня? (СИ) - Сладкова Людмила Викторовна "Dusiashka"

— Рита, иди-ка сюда, — отозвался, даже не оборачиваясь. — Полюбуйся!

Первым из оцепенения вышел Герман, процедив сквозь зубы:

— Закрой дверь с обратной стороны!

— В общем так, у вас есть ровно десять минут, чтобы привести себя в порядок, одеться. Жду в гостиной. Разговор предстоит…долгий.

Глава 40

Некогда уютная гостиная в данный момент казалась ей колонией строгого режима. Карцером, из которого не сбежать. Не выбраться. Гробовая тишина лишь усиливала внутреннее напряжение. Как и монотонное тиканье настенных часов. Никто из присутствующих не решался заговорить. Нарушить мнимую идиллию. Станислав, вероятно подготавливая нужную речь, нетерпеливо мерил шагами пространство комнаты. Маргарита отсчитывала должное количество капель пустырника, добавляя их в стакан с водой. Герман докуривал вторую сигарету подряд. Все так же, молча. А Лера…

Просто вжалась в спинку дивана, мечтая стать невидимой. Прозрачной. Невесомой.

Не в силах выдержать серьезные взгляды старшего поколения Давыдовых, угрюмо склонила голову, и с особым усердием принялась изучать собственные ногти, отмечая, какими синюшными стали заледеневшие пальцы. Ее вновь лихорадило. Но, это мелочи. Грядущий разговор страшил куда сильнее. Сейчас хотелось лишь одного — провалиться сквозь землю. И как можно глубже. Чтобы не нашли.

— Лера, тебе нехорошо, дочка? — Станислав Юрьевич почему-то решил сосредоточить внимание именно на ее скромнейшей персоне, заставляя напряженно замереть. Затаить дыхание. — Ты очень бледная.

— Его это еще и удивляет! — Возмущенно, с долей иронии в голосе, воскликнула хозяйка дома. — Да бедная девочка на грани обморока, из-за твоей беспардонной выходки!

— Нет-нет, — отозвалась, заламывая пальчики, — я в порядке.

— Вот, видишь, Рита, на грани обморока у нас находишься только ты. — Осадил жену Давыдов. — Пей скорее свои капельки!

— Выпью, не переживай! — Огрызнулась на супруга, крупными глотками осушая спасительную жидкость.

Хранивший до этого момента молчание Герман затушил сигарету, и небрежно швырнул окурок в пепельницу. После, же потянулся к ней. Мягко обхватив пальцами подбородок, приподнял лицо.

— Отец прав, — констатировал факт, продолжая пытливо разглядывать девушку, — ты бледнее больничной простыни. Давай-ка, успокаивайся.

— Но…

— Посмотри на меня! Все хорошо, — прервал строго. — Ну, увидели нас! И что с того? Небеса разверзлись?

Началось! Мамочки, началось!

— По-твоему, все нормально? — Не выдержав, взорвался Станислав. — То есть, в нашей семье, вести себя подобным образом — обычное дело? А ты не охр*нел ли, сын мой?!

Герман в долгу не остался. От его тона мороз расползся по коже, жаля острыми иголками:

— По-моему, тебе стоит меньше шарахаться по чужим спальням!

— А тебе стоило держать свой агрегат в штанах. Подальше от нее!

Давыдов стиснул челюсти столь сильно, что зубами скрипнул. А Станислав Юрьевич все продолжал:

— Что такое, сынок? Не удержался? Да и как тут удержаться? Запретный плод, он ведь, с*ка, до одури сладок. Да? Да?!

— Да! — Гаркнул уже Герман. — Не сомневайся, от ее сладости у меня рассудок мутнеет!

— Я и не сомневаюсь! Своими глазами, конечно, не видел, но доложили в мельчайших подробностях! И о сцене на пешеходе наслышан, и о драке. Где были твои мозги?

— Отец…

— Молчать! — Яростно взревел Станислав. — Из-за ваших концертов, нас едва не сняли с тендера. Даже не представляете, сколько мне пришлось приложить усилий, чтобы уладить это недоразумение!

— Простите, дядя Стас, — пропищала Спирина заикаясь. Осознала вдруг, всю мощь и глубину последствий. Он имел право злиться. Ой, имел! — Все это, чудовищная случайность. Не специально же мы. Мне очень…жаль!

Глава семейства шумно выдохнул, очевидно, пытаясь взять себя в руки:

— А мне, тебя жаль, глупышка.

Сердце пропустило удар:

— В…каком смысле?

— Да, в прямом. Наша маленькая, доверчивая дурочка. Знаю я все! Алина поведала интересную историю, об их с Германом многолетнем романе, и его неизменных условиях к представительницам противоположного пола. Удобно, ничего не скажешь. Потребительское отношение к женщинам, это… крайне удобно! С ним все более-менее ясно. Но, ты…как ТЫ могла согласиться на столь унизительную связь? А гордость как же, милая? Как мне прикажешь, зная все это, смотреть в глаза твоему отцу?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ей словно деревянный кол под ребра вогнали. Громко всхлипнула, не успев зажать рот ладошкой. Горло стянуло болезненным спазмом.

— Мне легче поверить в то, что он принудил тебя, дочка. Нежели, что ты…по собственной воле.

Герман вскочил на ноги, и, извергая проклятия, заметался по комнате, точно разъяренный тигр, запертый в клетке.

— Ах, ты ж, мелкая пакостливая неблагодарная с*ка! Завтра же уволю…

— Да что ты? В обход моему приказу?

— У меня есть все полномочия! Покровская — сотрудник моего отдела.

— Уже нет. С сегодняшнего дня Аля работает под руководством Антипова.

Давыдов, тяжело дыша, остановился в шаге от отца. Фактически вторгся в его личное пространство:

— Все предусмотрел?

— Как знать? — Многообещающе. С явным превосходством.

Леру затрясло с новой силой. Со стороны все выглядело так, будто сейчас эти двое схлестнутся в жестокой драке. Словно невидимая сила подбросила девушку на ноги. Быстро, очень быстро подлетела к мужчинам, и протиснулась между ними.

— Пожалуйста, Герман…

Тишина. Ноль реакции. Лишь друг друга взглядами пожирают, совершенно ничего не замечая. Вскоре подключилась и Маргарита Алексеевна. Видимо тоже почувствовала, что атмосфера накалена до предела.

— Сынок? — Позвала она ласково. — Стас, хватит! Вы ее пугаете.

Очень четко понимая, что сейчас проще достучаться до Станислава Юрьевича, Валерия схватила его за руки:

— Не слушайте ее, пожалуйста. — Зашептала вкрадчиво. — Алина лжет. У нас все…иначе, нежели она озвучила. Это раньше у Германа не было обязательств перед женщинами. А мне ваш сын…верен!

Собственное признание, озвученное так уверенно, придало сил. Хоть все еще дрожала, плечи распрямила. Твердо выдержала его сканирующий взгляд.

— Ой, ли? — Выдал, скептически качая головой.

— Хоть кем меня считайте! Но, я говорю правду.

— Хм, — триумфальный блеск в глазах. Едва различимый, но реальный. — Раз все у вас столь замечательно, то когда же свадьба?

— Какая?

— Ваша! — С нажимом. — Когда?

— Я не…не понимаю.

На самом деле. В голове стало пусто-пусто. Все мысли, как ветром сдуло.

— В таком случае, пусть твой благоверный нам ответит! Какого числа ты хотел бы узаконить ваши отношения, сын?

Герман разразился лающим смехом, прямо за ее спиной. Только, ни капли веселости в его голосе не ощущалось. Одна лишь горечь. Горечь, с привкусом истерии и…сожаления. Она знала, что он ответит. Боги, знала. Однако сейчас это самое знание причиняло зверскую нестерпимую боль. Если бы могла, непременно вырвала бы сердце из груди, собственными ногтями раздирая плоть. Без наркоза. По живому. Лишь бы больше не болело. Лишь бы больше не чувствовать. Лишь бы не трястись от ужаса, быть отвергнутой им. Снова.

— Я буду рядом с Лерой, до тех пор, пока ей нужен. — Его тихий, вместе с тем суровый голос, подобно лезвию бритвы, разрезал тишину пространства. — И никто мне этого не запретит. Ни ты. Ни ее отец. Ни сильнейшие мира сего! Уверяю, меня на расстоянии от нее теперь и цепи не удержат.

— Так ведь это же замеча…

— НО! О свадьбе забудь. По-хорошему, говорю. Забудь!

— Что все это значит? Я не по…

— Не понимаешь? — Заорал вдруг Давыдов, хватая родителя за грудки. — Чего ты не понимаешь? Чего? Люблю я ее! Ясно? И всегда любил. Ничего не меняется. Все так же подыхаю, от того…как сильно люблю!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ты себя-то слышишь? — Станислав скинул его руки. — Если любишь — женись. Не дури!

— Не могу, — зашипел, морщась от известной лишь одному ему боли. — Потому-то и не могу!