Акселерандо - Чарльз Стросс

Кувшинка, на которой идет наша история, покрыта травой, а центр диска поднимается пологим холмом, на котором, как горный пик из тяжеловесного бетона, устроился Бостонский Музей Наук. Вырванный из своего фона — пейзажа с автодорогами и мостами через Чарльз-ривер — он выглядит пикантно обнаженным, но даже космолифты, щедро выбрасывающие пассивную материю на орбиту целыми килотоннами, не стали бы напрягаться и поднимать вместе с ним в космос и окружающий пейзаж. Возможно, когда-нибудь потом слепим вокруг него какую-нибудь простенькую диораму из сервотумана — думает Сирхан — но пока музей гордо стоит в уединении и изгнании из быстромыслящего ядра, возвышаясь последней крепью классического образования.

«Трата денег» — ворчит женщина в черном. «И вообще, чьей дурацкой идеей это все было?» Она тычет в сторону музея алмазным наконечником клюки.

«Это достояние» — отсутствующе говорит Сирхан. «И в любом случае, у нас столько ньютонов импульса, что мы можем отправлять культурные миссии куда угодно. Знаете — Лувр уже летит на Плутон?»

«Трата энергии». Она неохотно опускает клюку, с облегчением опирается на нее и строит гримасу. «Это неправильно».

«Вы выросли во время второго нефтяного кризиса, не так ли?» — заводит Сирхан. «Как это было?»

«Как это было? Ну, топливо доходило до полусотни баксов за галлон, ну и что с того, если нашим бомбардировщикам хватало?» — презрительно говорит она. «Мы знали, что все будет путем. Чтоб этим чертовым неуемным постгуманистам было пусто». Ее морщинистое, неестественно старое лицо яростно скалится на него, она разглядывает его из-под волос, выцветших до оттенка прелой соломы, однако Сирхан чувствует здесь подтекст самоиронии, который он не в силах понять. «Таким, как твой дед, будь он проклят. Будь я снова молода, я бы пошла и помочилась на его могилу, вот что я думаю о том, что он сделал… Если бы еще у него была могила» — говорит она почти с гордостью.

Запись в семейную историю: опорная точка памяти, говорит Сирхан одному из своих отражений. История — его призвание, и запись всего происходящего для него — обыденность. Он делает это в двух каналах — сначала сырой сенсорный поток до попадания в сознание (эфферентные сигналы самые чистые), а затем поток сознания и самоощущения — так можно быть уверенным, что плохая память биологического тела его не подведет. А вот его бабушка десятилетиями подряд с примечательным упорством отвергала новые пути, чувства и действия.

«Все записываешь, да?» — фыркает она.

«Я не записываю, Бабушка» — деликатно говорит он. «Я просто сохраняю свою память для последующих поколений».

«Хех… Что ж, увидим» — с подозрением говорит она. Внезапно она издает резкий лающий смешок. «Нет, дорогой, ты увидишь. Меня-то там не будет, так что не разочаруюсь».

«Вы расскажете мне о моем деде?» — спрашивает Сирхан.

«Зачем мне себя утруждать? Знаю я вас, послелюдей, вы же просто можете пойти и расспросить его привидение. И не говори, что не так. Ладно, в каждой истории есть две стороны, детка, и версию этого пройдохи услышало куда больше ушей, чем полагается по чести. Оставил мне твою мать на воспитание, и ничего с него было не взять, кроме кучи бесполезной интеллектуальной собственности. А еще — дюжину исков от Мафии, с которыми тоже надо было разбираться… И чего я только в нем увидела?» Сирхан, с помощью своего модуля-анализатора интонационных подтекстов, видит заметный оттенок неправды в этом утверждении. «Бесполезный, никчемный шаромыжник, чтоб ты знал! Этот дуралей был настолько ленив, что даже не мог завершить ни один свой старт-ап, все ему надо было раздать направо и налево, все плоды его таланта!»

Памела ведет Сирхана медленным шагом, продолжая ворчать и сопровождая свои эпитеты резкими тычками клюки. Они обходят кружным путем вокруг одного крыла музея, и оказываются стоящими у старинной, солидно сконструированной погрузочной площадки. «Даже коммунизм свой он не смог построить как следует…» Она прокашливается. «Добавить ему крепости в руки, взяться за эти вдохновенные грезы об игре с положительной суммой как взрослые люди, и употребить это все на дело… В старые времена ты знал свое место, безо всяких вывертов. Люди были настоящими людьми, работа — настоящей работой, а корпорации просто были вещами, которые делали то, что им говорят, и ничего больше… Потом и она пошла во все тяжкие — и это тоже его заслуга».

«Она? Вы имеете в виду мою, э-э-э… Мать?» Сирхан снова обращает внимание своего первичного сенсория на ее мстительное бормотание. В этой истории еще осталось исследовать некоторые детали и выяснить некоторые точки зрения, и надо сделать это до того момента, когда приставы явятся и конфискуют сознание Амбер. Иначе он не сможет сказать себе с удовлетворением, что работа выполнена, как полагается.

«Он отправил ей нашу кошку. Из всех подлостей, низостей, бесчестий, которые он творил, это было худшим. Это была моя кошка, но он перепрограммировал ее, чтобы увести у меня дочь! И у кошки прекрасно получилось. Дочке было всего двенадцать, а это впечатлительный возраст, и я уверена, ты с этим согласишься. Я пыталась дать ей правильное воспитание. Детям нужна абсолютная мораль, и особенно — когда они живут в изменяющемся мире. Даже если они сами считают по-другому. Самодисциплина и стабильность — ты не станешь без этих двух вещей взрослым. Я вообще боялась, что со всеми своими дополнениями она никогда не сможет понять, кто она, что она станет больше машиной, нежели женщиной… Но Манфред никогда не понимал по-настоящему, что такое детство, в основном — потому что сам так и не вырос. И совал свой нос повсюду».

«Расскажите о кошке» — тихо говорит Сирхан. Он смотрит на дверь погрузочного дока, отмечая, что ее недавно ремонтировали. С краев, как хлопья сахарной ваты, облетает тонкий белый налет израсходованных робопылинок, и из-под него проглядывает блестящая металлическая поверхность, сверкающая на солнце синими переливами. «Насколько я помню, она потерялась без вести».

Памела фыркает. «Когда твоя матушка сбежала, кошка выгрузилась на ее парусник и удалила здесь свое тело. Уж она-то не была тряпкой, единственная во всей этой компании. Может, она просто не хотела, чтобы я привлекла ее в суд как враждебного свидетеля. А может даже — твой дед установил в нее код самоубийства. К сожалению, я не могу ручаться, что это не так. После того, как он перепрограммировал себя, чтобы считать меня своим заклятым врагом, он вполне мог стать на такое способным».

«То есть, когда мать умерла, чтобы избежать банкротства, кошка …решила не оставаться? И она не оставила за собой ничего? Как примечательно». «и как самоубийственно» — чуть не добавляет Сирхан. Если лицо искусственного происхождения загружает свой вектор состояния на межзвездный зонд весом в один килограмм, не оставляя за собой архивных копий, а зонд направляется за три четверти расстояния до Альфы Центавра, и в его конструкции не предусмотрено надежных способов вернуться обратно целиком — этому лицу явно не хватает более, чем нескольких методов в фабрике объектов.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});