Отмена рабства: Анти-Ахматова-2 - Тамара Катаева

Одесса хочет, чтобы за нее все работали, потому что она так уж за всех печется и за всех страдает, — этого много у Ахматовой, хоть она и рано покинула Одессу.

М. Гаспаров. Записи и выписки. Стр. 150 * * *

Гонения 1962 года.

А.А. жила в Доме творчества в двухкомнатном «люксе». Директор Пулковской обсерватории ежедневно присылал ей корзины цветов и машину, которой она отказывалась пользоваться.

Летопись. Стр. 575

Все журналы, сколько их существует в Москве и в Ленинграде, просят стихи.

Л. К. Чуковская. Т. 2. Стр. 486

Портрет Ахматовой работы Н. И. Альтмана после многолетнего пребывания в запасниках Русского музея был выставлен на постоянной экспозиции.

Летопись. Стр. 588

Фотоснимки в газетах были наглядной эмблемой хэппи-энда.

Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 236 * * *

3 января 1962 года она лежит уже месяц после инфаркта. Нельзя даже садиться. Выписывается, тут же отправляется в Комарове, узнает, что там — старый паж, Лукницкий. Приходит к нему в девять вечера. А.А. сразу же объяснила мне, зачем пришла, предлог был явно надуманный. (Летопись. Стр. 574.)

Признавать или не признавать ненаигранность ахматовской царственности — тестовый вопрос. Робость, мешающая по-царски свободно, без надуманных предлогов вступать в отношения с подданными, — эталонный ответ.

* * *

Ахматову в Комарове навещает иностранец, поклонник и исследователь Мандельштама. Сначала Анна Андреевна завела обычный разговор о себе, который скоро резко переменила по ставшей впоследствии ясной причине. Мы сели сначала на маленькой, застекленной веранде. Она сразу же сказала мне, что поэт Георгий Иванов ответственен за всяческую клевету на нее. Неправда, что, как он писал, она вышла из чести у молодых писателей <…> На самом деле все было наоборот. После того как мы вскоре перешли в маленькую комнатку, ее разговор настолько стал касаться исключительно Мандельштама, случайно только отклоняясь в ее сторону, что, когда я просматривал позднее свои записи, эта увертюра поразила меня тем, что единственный раз она слегка напомнила мне примадонну, озабоченную своей репутацией у публики. Четыре года спустя я узнал у Надежды Мандельштам, вдовы поэта, о котором я пришел говорить с А, что она была сокрытой свидетельницей дальнейшей беседы. (Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 154.) Ну, для проказницы Надежды Яковлевны сидеть тайком за занавеской — совершенно в ее стиле, для Ахматовой демонстрировать царскую щедрость дружбы — тоже, тем более когда есть свидетель, который все запишет в строку и простреливает мизансцену цепкими глазками из щелочки в занавеске.

Без свидетелей, конечно, говорить она может только о себе.

* * *

Одиннадцать лет, самых гонимых, во владении Анна Ахматовой была дача в самом престижном ленинградском писательском поселке на берегу Финского залива. «Будка» — таковы были архитектурные стили. Конечно, кому-то из писателей давали и сдвоенные «будки», и даже еще большие по объему, но ведь и руководствовались составом семьи, общественными заслугами. Критерии ведь хоть какие-то должны быть. Вот люди имеют в распоряжении поселок дач — как распределять, не по жребию же? Не по тонкости чувств израненного женского сердца? Возможно, при каких-то общественных устройствах могут материально вознаграждать и самых нонконформистских, индивидуалистических, вредоносных, но чрезвычайно художественно одаренных индивидуумов. Но это должен быть уж какой-то запредельно страшный и антигуманный — судя по его мощи презрения к мелюзге и цинизму оценки абсолютных достоинств подданных, — что нам их смехотворные протесты! — строй.

Наш был пожиже. Заслуженная дама Анна Андреевна? — Да. Ходит на собрания, ведет себя корректно. Кукиш в кармане уж слишком демонстративно оттопырила, власть какую-то почувствовала — мы ее в газете пожурим, стихи правильные следом написала — и ей через год небольшая дачка. Так все чинно, патриархально.

* * *

Немецкий литературный критик был зазван — неожиданными настойчивыми телефонными звонками и полуграмотным телеграфным «официальным» приглашением — на пропагандистское мероприятие, устроенное под Анну Ахматову. О таковом персонаже он не слыхивал, но уж отправился на щедрый зов — на Сицилию, в прекрасную средневековую гостиницу. Солнце сияло, Этна курилась, Греко-римский театр гляделся в мирное море, а я лежал в шезлонге, размышляя о смысле своего пребывания здесь. И тут я увидел, что мимо проходит генеральный секретарь Джанкарло Вигорелли, итальянский литературный менеджер. Был он, как всегда, элегантен, строен, волосы гармонично завиты. Очки сияли. Я окликнул его и спросил, что мне нужно делать. Он изумленно воздел очки горе и развел руками. «Ничего, мой милый, ничего! События и поэты сами придут к вам!» И они действительно шли… Испанцы, португальцы, финны, шведы, русские, румыны, венгры, югославы, чехи, французы, англичане. Целые делегации с председателем, переводчиком и секретарем, растерянные одиночки. <…> Здесь не требовалось представляться друг другу. Достаточно было днем лежать на солнце, вечер проводить в перестроенном из молельни баре, есть, пить, спать — и не платить за это ни гроша. Виски, водка и граппа безвозмездно текли в глотки, закаленные стихами. Кто оплачивал все это? Советское посольство, сицилийская промышленность, римское правительство и, может быть, все-таки мафия? Неужели мы гости мафии? А может быть, Анна Ахматова? <…> В последующие дни не происходило ничего… В конце концов я сообразил, что <…> мы заняты тем, что ожидаем Анну Ахматову — божественную Анну Ахматову. <…> «Анна Ахматова здесь», — услышал я, вернувшись в отель после прогулки на пятый день безделья. Это было в пятницу, в двенадцать часов дня, когда солнце стояло в зените. На этом месте <…> я должен сделать цезуру, необходима пауза, чтобы достойно оценить этот час. (Г. В. Рихтер. Эвтерпа с берегов Невы. По: Л. К. Чуковская. Т. 3. Стр. 498–504.) С компаньо Вигорелли было все согласовано до мелочи, что касается и регламента, и даже атмосферы, долженствующей царить на мероприятии.

* * *

Бродский: всякая встреча с Ахматовой была для меня довольно-таки замечательным переживанием. Когда физически ощущаешь, что имеешь дело с человеком лучшим, нежели ты. Гораздо лучшим. С человеком, который одной интонацией своей тебя преображает. <…> Ничего подобного со мной ни раньше, ни, думаю, впоследствии не происходило. Может быть, еще потому, что я тогда молодой был. Стадии развития не повторяются. (Ахматовские чтения. Вып. 3. Стр. 62.)

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});