Сага о Вортинге - Орсон Скотт Кард

слезинки, проступившие в уголках ее глаз.

Прежде чем он успел вымолвить хоть слово, на плечо его опустилась рука. Он обернулся. Позади стоял Язон.

— Она Присматривала за нашей деревней, Язон.

— Только один раз, — ответил он. — После того как ее брат превратился в камень, она больше никогда не Присматривала.

— Но я помню тот день. Я увидел себя в ее воспоминаниях, увидел, как она входит в меня, и впервые ощутил себя… целостным, что ли? Из того, что ты мне показывал раньше, ничто не было…

— Другие обладают лишь бледным подобием ее силы. А она понимает все, что открывается перед ней.

— Она жила рядом с нами долгие месяцы, а я совсем не знал ее, даже не догадывался… Это она Бог, а не ты.

— Коли речь зашла о богах, то она была самым незначительным из всех божеств. А в конце выяснилось, что она самая великая. Видишь ли, ей удалось понять меня. Она настояла, чтобы именно она заботилась обо мне, когда меня поднимут из моря. Я помню момент пробуждения. Корабельный компьютер, бедняга, с ума сошел, выкрикивая всевозможные предупреждения, — думаю, он никогда не сталкивался с той силой, которая двигала судном Когда мы всплыли на поверхность, я открыл шлюз и увидел Юстицию, Она стояла на воде, и глаза ее были такие же голубые, как и у меня. Она смотрела на меня, и я подумал: «Моя дочь». Ведь прошло всего несколько дней с тех пор, как я покинул Дождь и детей в Лесу Вод. И вот кем они стали. Разумеется, она ненавидела меня.

— За что? Ты-то в чем виноват?

— Действительно, меня не в чем было винить, и она это знала. Поэтому-то она и стала одним из наиболее беспристрастных судей, когда речь зашла о том, чему я могу научить народ Вортинга. Если у кого была причина не доверять мне и сомневаться в каждом моем слове, так это у Юстиции. Она все мне показала; мне разрешили даже взглянуть, как они осуществляют Присмотр, чтобы я увидел их глазами то, что они делают во вселенной. Это было прекрасно, они проявили безмерную доброту, и мир был полон людей, посвятивших себя служению человечеству. Я же проклял их и сказал, что лучше бы меня кастрировали в детстве — мол, тогда бы я не породил таких тварей. Насколько я помню, я страшно расстроился. Они, как ты понимаешь, тоже. Они не могли поверить, что я начисто отверг то, чем они занимаются. Они никак не могли понять — хотя и заглядывали ко мне в разум, — почему я так рассердился. И тогда я все показал им на деле. Я сказал, Юстиция, позволь я сотру у тебя воспоминание о смерти брата. И она ответила…

— Нет! — выкрикнула Юстиция.

Слово было произнесено не на языке Лэрда, но он все понял и без перевода.

— Лицемеры, сказал я им, — продолжал Язон. — Да как вы посмели отнять у человечества всю его боль, в то время как за собственные переживания цепляетесь так упорно? Но кто Присматривает за вами?

— Кто Присматривает за вами? — закричал Язон.

«Никто, — ответили они. — Если мы забудем собственную боль, то как тогда сможем переживать за этих людей, защищать их от страданий?»

— А вы никогда не задумывались, что, как бы они ни проклинали вселенную, судьбу, Господа Бога и прочее, и прочее, они вряд ли поблагодарят вас, когда узнают, что вы лишили их всего, что делает человека человеком?

И они наконец увидели в разуме Язона то, что он ценил больше всего на свете, открыли для себя воспоминания, которые сильнее всего впечатались в его сознание, — все они касались страха и голода, боли и печали. Они заглянули в собственные сердца и увидели, что сохранились только воспоминания о борьбе и достижениях, о жертвоприношениях, подобных тому, что совершил Милосердие, погрузившись в камень и исполнив свой долг, о страданиях, которые пережил Илия Вортинг, когда его жена бросилась в пылающий костер. В их памяти сохранился даже злой Адам Вортинг, страшащийся, что его дядя когда-нибудь найдет его и снова накажет — все эти воспоминания сохранились, — а ведь память о мимолетном удовольствии, как правило, не переживала и поколения. Они поняли, что именно делает их такими, какие они есть, а поскольку они не оставили человечеству возможностей преодолевать зло, то лишили его, таким образом, надежд на величие, на возможность радости.

Полное согласие было достигнуто не сразу. Они спорили еще недели, и даже месяцы. Но наконец, увидев себя глазами Язона, они убедились, что, Присматривая за человечеством, они тем самым умерщвляют его, что люди станут людьми лишь тогда, когда вновь столкнутся с возможностью страдания.

— Но как нам жить дальше? — спросили они. — Ведь мы знаем о грядущей боли, знаем, что можем остановить ее, так что же, нам придется все время сдерживать себя? Такой пытки не перенесем даже мы; слишком долго мы заботились о них, мы ведь любили этих людей!

И им осталось одно: покончить с этой жизнью. Завершить то, чему положил начало Милосердие. Они принесли себя в жертву. И только двое отказались.

— Вы сошли с ума, — заявил Язон. — Я хотел, чтобы вы перестали управлять всем и вся. Я не просил вас кончать жизнь самоубийством.

«Можно быть недостойными жизни, — смиренно ответили они. — В тебе слишком мало сострадания, чтобы понять это».

Юстиция же отказалась приносить себя в жертву, потому что считала себя недостойной умереть за дело Милосердия.

"Но тебе придется жить среди людей, переживать их страдания, — увещевали ее. — Ты будешь постоянно видеть боль, но исцелить ее уже не сможешь. Это уничтожит тебя amp;.

«Может быть, — согласилась Юстиция. — Но это та цена, которую платит справедливость; в конце концов мы снова будем с Милосердием на равных».

Вдвоем они сели на космический корабль и полетели на тот единственный мир, который был известен Юстиции. Мир Вортинга за их спинами, резко изменив орбиту, устремился к солнцу и погиб в одной-единственной яростной вспышке пламени.

Юстиция услышала смерти сотни миллионов душ и вынесла это; почувствовала ужас Дня, Когда Пришла Боль, и справилась с ним; познала ненависть Лэрда, который, узнав о ее силе, стал презирать ее за то, что она ничего не делает, — все это она приняла.

Но страдания Салы проникли глубоко в ее душу, ее боль она вынести не смогла. И она открыла свои чувства Лэрду, позволив ему заглянуть в свою душу и увидеть, что ощущает она в эти мучительные минуты.

— Как видишь, — сказал Язон, — она не я. В