История Византийской империи. От основания Константинополя до крушения государства - Джон Джулиус Норвич

разумеется, соответствовало высочайшим традициям исламского благородства, но было и здравой политикой со стороны султана: гораздо лучше, если дружески настроенный Роман вернется в Константинополь и снова займет трон, чем если престол захватит какой-нибудь неопытный и упрямый молодой человек, который станет думать лишь о мести.

Условия мира были и милосердными, и умеренными. Султан не потребовал обширных территорий, ограничившись лишь Манцикертом, Антиохией, Эдессой и Иераполем, а также выдачей одной из императорских дочерей замуж за его сына. Оставался вопрос выкупа. Алп-Арслан вначале предложил 10 миллионов золотых монет, но, когда Роман возразил, что в императорской казне просто нет такой суммы, охотно уменьшил ее до 1,5 миллиона плюс еще 360 000 в качестве ежегодной дани. Было решено: при первой же возможности император вернется в Константинополь, чтобы не лишиться трона в свое отсутствие. Итак, через неделю после битвы Роман отправился домой. Султан проехал с ним первую часть пути, а на оставшуюся дал ему в сопровождающие двух эмиров и сотню мамелюков.

В Константинополе весть о поражении стала вторым сокрушительным ударом за этот несчастливый год. В прошлом апреле, всего через месяц после отъезда Романа на Восток, норманны под командованием Роберта Гвискара[69] захватили Бари. Это был конец пятисотлетнего присутствия Византии в Италии. Вести из Бари по крайней мере не вызывали сомнений; те же, что доходили из Манцикерта, были совершенно сумбурными и неясными. Все сходились только в одном: Роман больше не может оставаться василевсом. Кто же займет его место? Одни выступали за Евдокию, другие высказывались в пользу Михаила, ее сына от Константина Х; третьи считали главной надеждой империи брата Константина, кесаря Иоанна Дуку. В конечном итоге именно Иоанн перешел к действиям, хотя поступил так якобы не от своего имени. К счастью, за ним стояла Варяжская гвардия. Он разделил ее на две группы; одна под командованием его недавно вернувшегося сына Андроника прошла по дворцу, провозглашая Михаила императором; вместе со второй он пошел прямиком в покои императрицы и арестовал ее. Все закончилось очень быстро: перепуганную Евдокию изгнали, обрили и заставили принять монашеский обет; Михаила VII Дуку надлежащим образом короновали – церемонию в храме Святой Софии провел патриарх. Оставалось лишь разобраться с Романом Диогеном.

Перемещение Романа после отъезда из лагеря сельджуков трудно отследить. Он, конечно, пытался собрать остатки своей некогда большой армии, намереваясь пойти с ней на столицу; однако кесарь Иоанн был к этому готов. После двух поражений бывший император сдался Андронику Дуке, согласившись отказаться от всех притязаний на трон и уйти в монастырь; в ответ он получил от своего преемника гарантии, что ему не причинят вреда. Андроник, видимо, считал, что его решение посадить ослепленного Романа на мула и с позором провезти 500 миль (804,6 км) от Аданы до города Котиай не причинит тому вреда, хотя оно выглядит странной интерпретацией данного им обещания. Однако в свете того, что произошло дальше, этот вопрос становится излишним. Иоанн Скилица[70] пишет: «Романа, словно разлагающийся труп, везли на дешевой вьючной скотине; его лишили глаз, голова и лицо его кишели червями; после этого он прожил еще несколько мучительных дней, издавая отвратительное зловоние, и наконец испустил дух. Его похоронили на острове Проти, где он ранее построил монастырь».

Это оскорбление было не последним. За несколько дней до смерти Роман получил письмо от своего давнего врага Пселла, который поздравил его с тем, что тот лишился глаз; патриарх назвал это большой удачей и верным признаком того, что Господь всемогущий счел его достойным небесного света. Когда Роман лежал в предсмертных муках, эта мысль должна была подарить ему глубокое утешение.

Битва при Манцикерте стала величайшей катастрофой для империи за все 750 лет ее существования. Унижение было серьезным, так как поведение армии в этой битве стало сочетанием предательства, паники и позорного бегства. Судьба императора тоже не имела себе равных со времени пленения Валериана персидским царем Шапуром I в 260 году[71]. Однако истинная трагедия заключалась не в самой битве, а в ее последствиях. Если бы Роману позволили сохранить трон, он бы выполнил договор, заключенный с Алп-Арсланом, а тот возобновил бы поход против фатимидского Египта. Даже если бы Романа сменил более достойный император, причиненный империи ущерб можно было уменьшить: новый Никифор Фока или Иоанн Цимисхий, не говоря уж о Василии II, за несколько месяцев уладил бы ситуацию, ведь сельджуки начали систематические вторжения в Анатолию только летом 1073 года, то есть спустя два года после битвы. К тому времени вряд ли можно было их за это винить: отказ Михаила VII принять обязательства по подписанному Романом договору дал им для этого законные основания, а хаос внутри империи и крах прежней оборонительной системы, основанной на военных резервах, обеспечили тюркам полное отсутствие сопротивления со стороны византийцев.

В Анатолию хлынули многотысячные туркменские племена сельджуков, и примерно к 1080 году сын Алп-Арслана Мелик-шах уже контролировал территорию 30 000 кв. миль (ок. 77 700 кв. км), которую назвал Румским султанатом в знак признания того, что когда-то она входила в состав Римской империи. Византия по-прежнему владела Западной Малой Азией и побережьем Средиземного и Черного морей, однако она мгновенно лишилась главного источника зерна и почти половины людских ресурсов. В битву, из-за которой произошла эта потеря, вообще не стоило вступать, и ее легко можно было выиграть. Даже после поражения оставалась возможность избежать его последствий, но правящие круги в Константинополе, ослепленные самодовольным интеллектуализмом и маниакальным честолюбием, упустили все представившиеся для этого шансы. При этом они замучили мужественного и честного человека, стоившего больше, чем все они, вместе взятые, который при их верности и поддержке мог бы спасти ситуацию. Они же нанесли империи удар, от которого она больше не оправилась.

Продолжение царствования Михаила VII стало такой же катастрофой, как и его начало. Римская церковь неуклонно распространяла свое влияние за пределами Адриатики, в тех землях, на которые Василий II некогда заявил права сюзерена. Влияние империи ослабевало, и все больше проблем стали доставлять венгры и печенеги. Через пятьдесят лет после смерти Василия все его достижения на Балканах рассыпались в прах. Внутренняя ситуация была немногим лучше. Инфляция выросла до такой степени, что золотая номисма[72] потеряла четверть своей стоимости. Вскоре императора стали называть Михаил Парапинак («Минус четверть»), и это прозвище пристало к нему до самой смерти. Начались мятежи военных. Первый инспирировал норманнский кондотьер Руссель де Байоль, которого отправили в числе смешанного войска из франкской и норманнской кавалерии против сельджукских мародеров в Анатолии. Оказавшись на подконтрольной туркам территории, он обманул возложенное на него доверие и с 300 последователями основал самопровозглашенное независимое норманнское государство. Если бы Михаил