Путинбург - Дмитрий Николаевич Запольский

всегда здесь за себя плачу. У них хоть рубль взять — не отмоешься!

— Ага. То-то твой зам себе дом в Репине за миллион отгрохал!

— Так то же нормальные деньги, наши. Дань. Ты же систему знаешь!

Витя всегда умел смотреть на собеседника как охотничья собачка — печальным взглядом. Если бы у него был хвостик, он бы его поджимал и вилял кончиком. Конечно, если собеседник — не подчиненный.

Кто бы мог тогда подумать, что Путин полюбит хозяина «Старой таможни» как родного! И что станет Пригожин[590] не только придворным ресторатором, но и одной из самых циничных и жестоких тварей в стране. Впрочем, угадать было нетрудно. Гнида остается гнидой, даже взлетев на самый верх.

***

Таня была из многодетной семьи: восемь братьев и сестер. Самая старшая. В 17 лет мама сказала: иди работай! Кем хочешь, но помни: нам нужны деньги. Отец-водопроводчик спился окончательно, пособия на детей копеечные, а покупать нужно не только еду, но и учебники, и школьную форму, и путевки в летний лагерь, и еще много чего. Таня не хотела торговать собой, силенок улицу подметать тоже не было. А мечтала она о карьере актрисы. В соседней квартире жил народный артист и депутат Олег Басилашвили, напротив — бывший директор ГТРК «Петербург — Пятый канал» Бэлла Куркова, тоже депутат Верховного совета РСФСР.

И Таня пошла работать официанткой. Впоследствии она, достаточно набожная девушка, будет ставить свечки в церкви за то, что сосед выслушал ее и набрал по телефону Путина, когда она в крови и слезах позвонила в его квартиру поздним августовским вечером и молча рухнула на пороге без сил. Ее насиловал охранник ресторана в подсобке за то, что она сказала своему пятнадцатилетнему брату никогда больше не приходить к ней на работу и вообще не приближаться к плавучему ресторану напротив Меншиковского дворца.

Насиловали ее по приказу хозяина.

— Лучше убей, — кричала Татьяна, — утопи! Но не трогай!

Но охранник с хозяином только гоготали в ответ:

— Утопим, но сначала приведи братика!

Ее привязали к штурвалу в рубке парохода-ресторана и загнали внутрь горлышко от итальянской бутылки из-под ликера Galliano — длинное и узкое. Она звала на помощь, кричала так, что слышали гуляющие по Университетской набережной. А потом хозяин сказал:

— Ну что ты ревешь? Вот тебе тысяча долларов, чтобы не обидно было.

И отслюнил ей десять купюр.

Ни охранник, ни хозяин не удовлетворили свои физиологические желания — они получили удовольствие от самого акта насилия. Таня знала, что в плавучем ресторане такие порядки: увольнявшимся поварам ломали пальцы, чтобы они не могли работать на конкурентов, но выплачивали за это огромные компенсации. Ей это казалось дикостью, бредом, извращенной фантазией.

Официанты и другая обслуга знали, что их хозяин — человек чудовищной жестокости. Они слышали про его дружбу с Путиным — точнее, не столько про дружбу, сколько про тесную связь, про нечто, что скрепляло их намертво. И не верили слухам. Все-таки невозможно такое представить: человек с ядерным чемоданчиком, держащий в страхе и повиновении свою свиту, небожитель, всесильный и всемогущий лидер страны — и жалкий холуй, способный поджарить котлету по-киевски, виртуозно взмахивающий отбитой в блин куриной филешкой! Что их объединяет? Что сплавило эти две судьбы: штирлица, ставшего по иронии судьбы руководителем огромной державы, и засиженного в зонах кота-сутенера, торгующего малолетними мальчиками и ставшего тоже всесильным на своем ржавом кораблике, обмазанном свежей краской прямо поверх кровавых пятен коррозии? А может, эти самые мальчики и сплавили? Потому что других версий просто нет!

Почему Пригожин ощущает свою безнаказанность настолько, что может так обращаться со своими работниками: насиловать, увечить, уничтожать? Таня поняла, что изнасилование было не просто актом мести, а некой сакральной жертвой — ее тело «обменяли» на брата. Тот учился в кулинарной школе и как-то раз, случайно зайдя к сестре днем на работу, попался на глаза боссу. Хозяин усадил его за отдельный столик и поведал, что ему нужен ученик — именно такой, юный и симпатичный. И что у брата будет блестящая карьера: босс сделает из него шеф-повара, он будет работать на «самой главной кухне страны», у него будет свой кабинет в Кремле и своя спальня. И у него тоже будет свой повар!

Таня взяла эту тысячу долларов у хозяина. С омерзением положила в карман джинсов, залитых кровью, и отнесла маме, которая так обрадовалась, что даже не обратила внимания на избитую изнасилованную дочку. И Таня нашла в себе силы позвонить в соседнюю квартиру, сказав сквозь замочную скважину:

— Дядя Олег! Я вас умоляю, спасите брата!

Басилашвили набрал Путина, и они долго говорили. Неизвестно о чем. Дочка Басилашвили Ксюша потащила Таню в ванную комнату. Кричала папе, что срочно нужно вызвать полицию, ехать на экспертизу, писать заявление, но папа остановил ее:

— Не бойся за брата, ему просто больше не надо там появляться. Да и тебе, судя по всему, тоже. А в полицию звонить, наверное, бессмысленно. Впрочем, как знаешь. Я сделал все, что мог.

Таня больше не вышла на работу. И в полицию не заявила — оставила эту историю в глубине себя. Рассказала мне ее только один раз, заливаясь слезами. Она училась на моем курсе в Государственной академии театрального искусства. Стала актрисой, но ненадолго — вскоре вышла замуж и родила сына. Потом еще. И еще. Сейчас у нее пятеро. А брат стал шеф-поваром на плавучем ресторане, но не в России, а на огромном круизном лайнере, что приписан к кипрскому порту. Содержит старую маму и сестре помогает детей поднимать, ибо муж у нее тоже актер и зарабатывает мало.

Кораблик тот пригожинский вроде как списали на берег. Басилашвили окончательно переехал на дачу в Репино. Ну а охранника сбил грузовик. Странно сбил. Вроде как патологоанатомы сомневались, что его смерть наступила в момент удара. Короче, темная история. Как и все, что связано с Пригожиным и его боссом…

МОЛОДЫЕ БЫЧКИ

В цеху стояла Царь-мясорубка. Черная, огромная, рычащая. Размером с трехэтажный дом. Очень похожая на обычную домашнюю, которую струбцинкой прикручивали к краю кухонного стола. Только кривой ручки не было у нее и раструб был не шире корпуса. Но если обойти ее и посмотреть внимательно, были видны огромные ножи, крутящиеся как лопасти вентилятора. Внутри огромный архимедов шнек, толкал здоровенные брикеты к ножам. Сами брикеты забрасывали сверху два дядьки бомжеватого вида в застиранных медицинских халатах, напяленных поверх замызганных куртяшек. Стояли они на площадке, трясущимися