В оковах страсти - Дагмар Тродлер

Я посмотрела на него и медленно кивнула. Матушка была бы в ужасе.

— Но… — Он медлил. — Вам ведь ясно, что вы должны быть подвергнуты этому Господнему испытанию? И неважно, кому пообещал вас отец — сомнения в вашей невинности после истории, которую я услышал, может выразить каждый. И ваш святой долг — развеять это сомнение перед Богом и людьми!

— Да, достопочтенный господин, — прошептала я и опустила голову.

— Так что же угнетает вас, дитя? С каким камнем на душе вы вынуждены вести борьбу? — Он пристально взглянул в глаза. — Не причиной ли тому слуга-язычник? Говорите, Элеонора… не следует ли мне исповедовать вас?

Огромный комок застрял у меня в горле, не давая вздохнуть.

— Чумное дыхание грехов так и кружит над вами, бедная фройляйн.

Увидев, что я продолжала молчать, он схватил мою руку и сжал ее.

— Господь позаботится о вашей потерянной, сбитой с толку душе, дитя мое, вам нужно время перед судом Божиим, чтобы вновь обрести себя, и я хочу помолиться за вас, чтобы вы вновь обрели покой.

Он ободряюще погладил меня по горячей щеке.

— И когда все будет позади, вы станете покорной дочерью и сделаете то, что требует от вас отец. Будете хорошей супругой господину фон Кухенгейму, такой, как была ваша мать вашему отцу, и…

— Нет, — с трудом переводя дыхание, промолвила я, — я не смогу, господин, я не смогу подчиниться, я не хочу…

Лицо его помрачнело.

— Только что я призывал вас к покорности и сдержанности, а вы вновь поднимаете свой голос. Вы разочаровываете меня, Элеонора! Вам не следует делать этого — женщина должна покоряться мужчине и смиренно принимать все его решения! Покоритесь своей повинной судьбе и подумайте о том, сколь серьезным наказаниям я смогу подвергнуть вас!

Он покинул меня, и я слышала, как он обратился ко всем:

— Суд Божий должен состояться в пятницу утром после главной мессы. Она должна быть острижена, облачена во власяницу и подвергнуться испытанию водой в присутствии всех здесь собравшихся. В пруду, недалеко от замка. А до этого она должна поститься и молиться, как это и положено по закону Церкви. Да будет Господь с тобой, бедная фройляйн. — Он посмотрел на меня. — Мы будем молиться за вас.

В зале стало шумно. Не все представляли теперь, как должны относиться ко мне, старались не встречаться со мной взглядом, отводя глаза, когда я, покидая зал, проходила мимо, так и не сумев сосредоточиться ни на одной разумной мысли. «Она сделала это?», «Она обесчещена?», «Вы верите ее словам?» — то и дело раздавался за моей спиной шепот. Одна женщина поспешно осенила себя крестом, прежде чем отвернуться от меня. Никто не осмеливался заговорить со мной, казалось, что грозный упрек Кухенгейма сделал меня неприкасаемой…

Расходились и члены суда. Слуги расставляли столы для вечерней трапезы.

На подкосившихся ногах я опустилась на скамейку возле колодца. Надо мной промчался, сметая все на своем пути, смерч. Мой мир превратился в руины. То, что до сих пор я могла предотвратить гордостью или слезами, произошло — отец обещал меня мужчине и определил день свадьбы. И жизнь моя будет такой же, как у всех женщин: подвяжу волосы, покрою голову накидкой и буду носить на бедре пояс супружеской верности. Я буду подчиняться, каждую ночь спать с ним, каждый год рожать ему детей, до тех самых пор, пока, как мать, не умру от этого…

Мороз пробежал по моей коже. Когда это было решено? Лет мне более чем достаточно, чтобы наконец начать выполнять обязанности супруги. Казалось, что никого не волновало, что жених не знатного рода, пока он вписывался в планы свободного графа.

Как шкурка окорока, земли Кухенгейма прилегали к территории Зассенбергов. Вассал мог похвалиться плодородными полями и богатыми рыбой озерами, а земля его холмов на краю Эйфелевых гор была столь хороша, что на ней даже удалось возделать виноградники, чтобы из выращенного винограда производить сухое, но очень вкусное вино. Один из предпочитаемых кайзером путей из Аахена в Трир проходил через замок Кухенгейма, и рассказывали, что повелитель уже дважды был у него в гостях.

Я вспомнила плотную, коренастую фигуру рыцаря. Белокурые волосы, красный нос. Блеклые, ничего не выражающие глаза, кулаки, которые могли энергично взяться за работу… Самодовольный верноподданный, смотревший отцу в рот и в любой миг готовый представить в его распоряжение свой меч и людей — всего лишь за несколько моргенов земли и руку его дочери. Эта рука гарантировала ему прочное место за зассенбергским столом, в непосредственной близости от свободного графа. Еще одним подхалимом больше, одним из тех, кто всегда вызывал у меня отвращение. Своенравные, несговорчивые, грубые, с луженой глоткой… Точь-в-точь такой должен стать моим супругом! Я не могла сказать, что было для меня хуже: шок от нежданного решения отца или от унижения!

Как один-единственный вечер может изменить жизнь! Ухмыляющиеся лица людей мелькали передо мной — сначала они считали меня колдуньей, а сейчас я для них блудница! Опозоренная, обесчещенная… В отчаянии я начала тереть лицо, пока не покраснела кожа.

Волнами расходился шум начинавшегося праздничного пиршества. Ворота замка были открыты настежь, прислуга бегала через двор с емкостями, наполненными медовым напитком, спотыкаясь о грубые камни. К нескончаемому грохоту котлов из кухни присоединялась бесконечная болтовня служанок и бряцанье ключей от шкафа с пряностями фрау Гертрудис. Нет, я не могла превозмочь себя и пойти на кухню, ловить на себе пристальные любопытные взгляды или даже отвечать на вопросы! Тем, что случилось со мной, я вовсе не хотела делиться ни с кем, и сбежала в конце концов в единственное место, где меня уж точно никто не станет искать — на конюшню.

Тепло, исходящее от навоза и лошадиных тел, заполнило меня, тяжелый запах затуманил мой мозг. Животные одиноко пережевывали сено. Большой гнедой конь, иноходец, которого конюх выдрессировал для меня, а рядом — серая лошадь, чуть не погибшая зимой. Она тихим ржанием поприветствовала меня. Я прислонилась к стене конюшни и на мгновение прислушалась к неторопливым, спокойным звукам, издаваемым лошадьми при пережевывании сена.

Сделка отца мрачной угрозой повисла надо мной. Замужняя! — стучало в моей голове. — Замужняя! Продана…

Даже кара Господня казалась мне не столь страшной в сравнении с тем, что уготовил мне отец. Я часто слышала, как удавалось людям пройти сквозь огонь, воду и медные трубы. Господь брал их под свое заступничество, и они спасались. Для меня избрали путь через воду. Лишь невиновный мог погрузиться в водные глубины. Я ни секунды не сомневалась в том, что выдержу испытание. Неуверенно, на ощупь продвигалась я вдоль стены. Маленький мальчик, присматривающий за жеребенком, завидев меня, убежал во двор. В нос мне ударил запах кожи: я подошла к закутку, где хранились седла. Моя нога наткнулась на ком соломы, на котором, собственно, все и начиналось. Тот вечер, когда Эрик сообщил мне о том, что узнал в Хаймбахе, ясно предстал передо мной. Опустившись на солому, я закрыла руками лицо. Вот куда привел меня этот вечер…