С любовью, Майкл (СИ) - Slytherin Alexis

Комментарий к Часть 24. Временная петля

*- отрывок из послания апостола Павла Коринфянам 13.1

========== Часть 25. Heal the world* ==========

Лисс стояла в тени дарующего дерева в Неверлэнде и оглядывала территорию ранчо. Майкл бы, наверное, не стал его выкупать, а ей вот захотелось. Какие бы плохие воспоминания ни связывали Джексона с этим местом, для девушки оно было домом многие годы. Здесь она впервые почувствовала, что не безразлична Майклу Джексону. В глазах вновь встали слезы, а грудь сдавило от боли. Как ей теперь жить без него? Ее окликнули, и женщина даже не потрудилась смахнуть свою печаль. Один из молодых телохранителей Майкла, успевший проработать с ним совсем немного времени, подошел к ней.

- Миссис Джексон, - Лисс даже не посмотрела на него, - когда… я только начинал, Билл передал мне кое-что и наказал отдать вам, если… если мистер Джексон умрет. Он оставил это для вас.

Женщина все-таки обратила на телохранителя внимание. Он протягивал ей конверт из плотной бумаги. Лисс приняла его, поблагодарила. Мужчина кивнул и тактично направился обратно к дому. Совершенно измотанная организационными вопросами, женщина села прямо под деревом и разорвала бумагу. Внутри оказалось несколько листов, исписанных почерком Майкла.

Лисс. Лиззи. Элизабет. Ты знала меня лучше всех, но и тебе из-за своей застенчивости я, порой, не мог открыть, все, что у меня было на душе. Моя дорогая, любимая, понимающая жена. Если бы ты знала, сколько всего мне хотелось вложить в слова «Я люблю тебя больше» каждый раз, когда произносил их, глядя в твои глаза цвета хвойного леса. Ты, наверное, скорбишь, а, может, у тебя полно земных дел, и моя память растворится в воздухе, но я в это не верю. Ты лучшее, что случилось со мной за жизнь. И если бы тебя не было, я, наверное, уснул в 2009 от Пропофола с облегчением. Ведь тогда меня никто бы не поддерживал, мне некого было бы ждать, не на кого надеяться. Ты подарила мне смысл, показала, что я могу быть человеком, таким же как все, открыла для меня такие сферы жизни, о которых я и не подозревал. И ничего бы этого не было, не встреть я тебя в отеле.

Лиззи, ты хоть представляешь, какой была моя жизнь до тебя? Я был символом столетия, с шести лет на сцене, алмаз, который заметили и огранили, сделав из него бриллиант. Меня заковали в дорогие металлы, но, по сути, я был холодным и лишь отражал Божий свет. Для меня не было ничего больнее одиночества. Я заполнял себя музыкой, дарил любовь детям, животным, окружающим меня людям. И меня вроде любили в ответ, но… Но. В душе моей вечерами разворачивалась черная дыра, поглощавшая свет, я боялся спать, не хотел просыпаться, потому что среди множества людей практически не было тех, кто остался бы со мной, потеряй я все. Я был звездой, просто поп-королем, мое имя стало нарицательным, и никто не видел за танцующим акселератом маленького плачущего вечерами Майкла. Кроме тебя. Господи, я так поздно понял, что за эту случайную встречу должен на коленях благодарить Творца! Почему я так тобой заинтересовался? Что-то будто сразу сказало мне: не упусти. Она не знает, кто ты, но она смотрит тебе в сердце.

Я всегда нравился девушкам, они просто липли ко мне, и я никогда не отказывал им во флирте, всегда шутил и был искренен, учтив, обходителен. Я был джентльменом. Но ни к одной из них я не ощущал того, что люди называли влечением. Мои друзья рассказывали истории о своих романах, о застилающей глаза страсти, о невыносимом желании, и я их не понимал. Эта сторона жизни просто не интересовала меня. А после некоторых травматичных событий я даже думать не хотел о близости с кем-то. Девушки превратились для меня в Билли Джин и Диан. Символично, не находишь? Диана была богиней-девственницей, но современные Дианы только и делают, что пытаются сбросить с себя эту божественную чистоту. Наверное, я, в самом деле, был асексуалом. Любой намек на секс не вызывал во мне эмоций кроме периодического желания передернуться. Это касалось любой девушки. Кроме тебя. Не думай, я не был слепым. Я прекрасно заметил твои глаза тогда на репетиции перед Рождеством. Я понимал, что ты раздевала меня взглядом, как и множество других фанаток, и я до одури боялся, что ты, спустившийся ангел, к которому я вроде бы что-то почувствовал, утащишь меня в ад. Я решил дать тебе шанс, не стал акцентировать на этом внимание и не прогадал. Я почти не сомневался за свою жизнь в существовании Бога. Но у меня было несколько событий, которые меня в этом уверили. Одним из них стало посещение будущего. Ты показала, какой могла стать моя жизнь без тебя. И я разрешил себе чувствовать. Я позволил этим странным, доселе неизведанным эмоциям накрыть меня. Я понял, что такое страсть, но между тем ощутил и ужас, ведь ты была ангелом, а я мальчиком, который понятия не имел, как любить тебя. Оглядываясь назад, я жалею о том, что не позвал тебя замуж. Должно быть, я напугал бы тебя своей поспешностью. И как бы ни называлась с точки зрения веры наша ночь на яхте, для меня она навсегда останется волшебной. Я понял, что физическая любовь не вызывала у меня омерзения. У меня просто никогда до этого не было любимой девушки, к которой меня так бы тянуло.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Лисс, я наглядеться на тебя не мог! Ты можешь сколько угодно ругать себя за выдуманные недостатки, но я видел в тебе только любовь, ласку, нежность. Ты стала для меня подругой, женой, любовницей, матерью. Я на коленях прошу у тебя прощения за свое отвратительное и недостойное поведение в 1992-93 гг. Лишь опустившись на самое дно, проигнорировав все твои предупреждения, я смог услышать твой голос. Могли ли мы избежать тех обвинений? Я не знаю. Может, будь я умнее и слушай тебя – да, но я получил сполна. Господь наказал меня за мою гордость и противодействие его воли. Как я хотел детей, не видя, что дыра в моей груди закрылась, а новые ковырял я сам, не понимая, что брачный союз имеет и другие функции кроме рождения детей. Я был унижен, как унижал тебя. Раздет на посмешище публике, обсасан в суде словно, в самом деле, был извращенцем и педофилом. И как ты, мое сокровище, после всего выстраданного делила со мной эту ношу, как ты каждый раз, наверное, ненавидя меня, ложилась со мной в постель, понимая, что я хочу не любить тебя, не ласкать тебя, а просто сделать ребенка. Как ты прошла это, моя любовь, как сохранила в себе что-то светлое, какие-то чувства ко мне? Ты прорвала их обвинения своей откровенностью, на которую я бы никогда не решился. Ты отвечала им на непристойности, сохраняя лицо, будучи в положении, и глубоко пряча свой стыд. Ты была героиней, и я наконец-то увидел это.

Лиззи, я безмерно благодарен тебе за наших детей. Стоило мне принять ситуацию, как она есть, и Господь тут же одарил нас своим благословением. Я написал каждому: Принсу, Пэрис, Бланкету, Элиоту, Тинкербелл и Майклисс. Я прошу тебя, любовь моя, присматривайся к ней, я видел в ее глазах себя. У нее большое будущее, мои кудри и твои подернутые грустью глаза. Почему я не называл тебя раньше Лиззи? Это имя так сладко перекатывается по моим губам, мне сразу хочется заключить тебя в свои объятия и не выпускать. Все песни о любви альбома Invincible я писал для тебя. Помню, как ты была возмущена, ожидая от меня остросоциальных композиций, а я просто не хотел думать о мире, он для меня сжался до размеров комнаты, в которой сидела ты и читала. И я не мог оторвать глаз от твоей расслабленной позы, задумчивого взгляда и светлых прядей, падавших тебе на лицо. Я был счастлив и хотел поделиться этим счастьем с миром. И мир услышал меня: о, к сорока годам Майкл Джексон пишет о любви, о сексе! Неужели он наконец-то вырос? Но я вырос совсем в другое время, не рядом с тобой в девяностые. Тогда я словно был и ребенком, и взрослым. Мои романтические чувства были чистыми и ничуть не дрожали от того, что ночью ты становилась моей любовницей.

Я хочу рассказать тебе и о годах, когда тебе пришлось уйти. Это было самое трудное решение в моей жизни. Но позволь я тебе остаться, стань я причиной твоей смерти, и даже дети не удержали бы меня на этом свете. Лисс, я умирал. Я хотел умереть. Я мечтал, как ты кашлять кровью, я не ел, не спал, я сидел на наркотиках, Лиззи! Каждый вечер я принимал снотворное, и мне снилось, как ты ласкаешь меня. Это бывало очень редко, но порой я не мог сдержаться и представлял тебя рядом с собой. Как же я себя ненавидел после этого! Мне хотелось разбить себе голову, причинить боль, почувствовать хрупкость своей жизни. А потом опять начались суды. И ты об этом знала. Я все забыл. Я был в таком трауре по тебе, что забыл о Башире, о домогательствах. Я попытался начать жить, но вновь рухнул, словно кто-то ставил мне подножки. Лиззи, я с радостью принимал то, что со мной делали в камере заключения и в допросной. Единственное, чего я не мог допустить им на меня повесить – это твое убийство. Это было последней каплей, разозлившей меня. Я с содроганием вспоминаю тот период. Принсу тогда пришлось вырасти слишком быстро, он видел, в каком я был состоянии. Я еле ходил, на слушания меня приводили чуть ли ни за руку, потому что мне приходилось принимать тонны медикаментов. Однажды он ударил меня по лицу, выдал пощечину с силой взрослого мужчины, потому что я был никем. Майкл Джексон стал наркоманом, и Принс не мог видеть меня в таком состоянии. Он сказал, что мать бы передернуло, увидь она меня таким, и я ужаснулся. Я очень медленно отказался от лекарств. Это далось мне чрезвычайно трудно. Мы уехали. Сначала в Азию, затем в Ирландию. Несколько лет тишины меня успокоили, я начал вспоминать твои наставления, твою просьбу сделать This is it. Лисс, я чуть не умер, готовя шоу. Мое тело казалось изношенным. У меня болело все, но каждый день я говорил, что со мной все в порядке, танцевал и пел. Меня всегда караулил врач, он давал мне кислород, когда становилось совсем невмоготу. Я просил у него снотворное. Я хотел спать. И не мог. Но к Пропофолу больше не прикасался. Пути Господни неисповедимы. В тот самый день, когда я должен был умереть, я попал в больницу с кровотечением из язвы. Ты бы выдала мне подзатыльник, ведь я забывал поесть. Меня спасли чудом. Наверное, это твои молитвы и твоя любовь держали меня на земле. В клинике Пэрис спросила меня: нельзя ли побыстрее вернуть маму? Они не верили, Лисс, они устали за столько лет. А я верил. Как одурманенный, сумасшедший. Порой, я сам себе казался психом, придумавшим красивую сказку. Но я видел перед собой плоды нашей любви, и это отрезвляло мне мозг. Лиззи, прошу, прости меня, что я не дождался тебя. Еще десять лет я боялся просто не пережить. Я ведь, в самом деле, хотел умереть. И я бросился во все тяжкие. Старый, умотанный, но вновь подтвердивший свое звание поп-короля, отработав такое количество концертов, которое даже не переставлял, что могу. Я выходил на сцену и говорил: смотри, Лисс, это я танцую и пою для тебя. Лисс, это твоя любимая песня. Лисс, ты помнишь, как тебе нравилась Dangerous, это была наша первая песня с сугубо личным смыслом. И эти мысли придавали мне сил. Я падал практически без чувств за сценой. Порой, меня уносили на себе телохранители с врачом на пару. Но все это было для тебя, и я танцевал. Хотя порой мне это напомнило пляски на похоронах. Моих похоронах, Лиззи.