Исход - Леон Юрис

— Вы уже сказали ей про отца?

— Нет еще.

— Хотите, я пойду с вами?

— Нет, я лучше сама.

— Хорошо.

— Только неплохо будет, если вы потом придете.

— Я буду здесь.

Китти поднялась с табурета и поцеловала Сазерленда в щеку.

— Спокойной ночи, Брюс.

Карен все еще танцевала, когда в номер вошла Китти.

— Помнишь Одетту в последней сцене? — спросила девушка.

— Поздно уже, и ты устала, как негр на плантации.

— Ах, какой чудесный день! — вздохнула Карен, опускаясь на постель.

Китти прошла в ванную, переоделась на ночь. Она слышала, как Карен напевает мелодии балета.

— Господи! — зашептала Китти. — За что же ей такое наказание?

Она закрыла лицо руками и беззвучно заплакала. Потом она лежала в темноте с широко раскрытыми глазами. Вдруг Карен встала, подошла к кровати Китти, опустилась на колени и положила голову ей на грудь.

— Я очень, очень тебя люблю, — прошептала она. — Родную мать, и то не могла бы любить больше.

Китти отвернулась и погладила девушку по волосам.

— Иди спать, — сказала она, сдерживая слезы. — Завтра будет утомительный день.

Китти лежала без сна, курила сигарету за сигаретой, вставала, ходила по комнате. Каждый раз, когда она смотрела на спящую девушку, у нее сжималось сердце. Было далеко за полночь, а она все сидела у окна, прислушиваясь к шуму прибоя и глядя на Яффу, еле видную за поворотом. Лишь под утро Китти погрузилась в беспокойный сон.

Она проснулась усталая, с тяжелым сердцем и синевой вокруг глаз. Попыталась начать тяжелый неизбежный разговор, но не могла решиться. Они молча завтракали на террасе.

— А где генерал? — спросила Карен.

— У него какие-то дела. Придет попозже.

— Какие у нас планы на сегодня?

— О, всякие.

— Китти… это связано с моим отцом, верно?

Китти опустила глаза.

— Я все время догадывалась.

— Я не собиралась тебя обманывать, дорогая. Я…

— Что… расскажи мне все… Что с ним?..

— Он очень, очень болен.

Карен стала кусать ногти, ее губы задрожали.

— Я должна его видеть.

— Девочка, он не узнает тебя.

Карен выпрямилась и посмотрела в сторону моря.

— Я так долго ждала этого дня.

— Карен, не надо…

— Каждую ночь с тех пор, как началась война, уже больше двух лет, я видела один и тот же сон. Лежу, бывало, в постели и стараюсь представить, что мы с ним встретились. Я знала совершенно точно, как он выглядит, что мы скажем друг другу. В лагерях и все эти месяцы на Кипре я каждую ночь видела это… отец и я. Понимаешь? Я все время знала, что он жив и что мы с ним увидимся.

— Карен, подожди! Все будет совсем не так, как в твоем сне.

Девушка задрожала, ее ладони взмокли. Она вскочила:

— Веди меня к нему!

Китти крепко стиснула ее руку:

— Ты должна приготовиться к ужасному.

— Пожалуйста, Китти… пойдем.

— Знай, что бы ни случилось, что бы тебе ни пришлось там увидеть, я с тобой. Я буду с тобой, Карен. Помни!

— Я буду помнить.

И вот Карен и Китти сидят перед доктором.

— Вашего отца пытали в гестапо, — сказал он Карен. — В начале войны они хотели заставить его работать на них и прибегали к самым жестоким мерам. И все же им пришлось отказаться от своего плана. Он просто не мог работать на фашистов, хотя и подвергал этим вашу мать и братьев смертельной опасности.

— Я вспоминаю, — сказала Карен. — Как-то вдруг не стало писем. Я все приставала к Ааге, не случилось ли что с родными.

— Его отправили в Терезиенштадт, это в Чехословакии, а мать и братья…

— О них мне все известно.

— Его отправили в Терезиенштадт в надежде, что он передумает. Только после войны ваш отец узнал, что случилось с женой и сыновьями. Его мучила совесть, он винил себя в том, что задержался в Германии, из-за чего ваша мать и братья попали в западню. Когда он узнал про их судьбу, его ум помрачился.

— Но ведь он поправится?

Доктор посмотрел на Китти.

— У него депрессия, крайняя меланхолия.

— А что это означает?

— Карен, твой отец вряд ли поправится.

— Я вам не верю! — закричала девушка. — Я хочу видеть его.

— Вы его помните?

— Очень мало.

— Сохраните лучше о нем воспоминание, какое у вас есть, не советую смотреть на него теперь.

— Она должна его увидеть, доктор, во что бы то ни стало, — сказала Китти.

Доктор повел их вниз по коридору и остановился перед дверью. Сопровождавшая их сестра отомкнула замок. Доктор оставил дверь открытой.

Карен вошла в помещение, напоминающее келью. В комнате стояли стул, этажерка и кровать. Она оглянулась вокруг и застыла на месте. Кто-то сидел в углу на полу, босой и непричесанный, прислонившись спиной к стене, обхватив руками колени и тупо глядя на стену.

Китти шагнула к этому человеку. Он был небрит, лицо в рубцах. Внезапно Карен почувствовала облегчение. Это недоразумение, подумала она. Какой-то посторонний несчастный человек. Это не отец. Он просто не может им быть. Ошибка! Она с трудом подавила желание выскочить вон и закричать: неужели вы не видите, как ошибаетесь, это недоразумение! В углу сидит не Иоганн Клемент, не ее отец. Отец живет где-то в другом месте и ждет встречи с ней. Карен остановилась перед больным, пристально посмотрела в его потухшие глаза. Она почти ничего не помнила, но это был не тот человек, о встрече с которым она мечтала.

Там был камин и запах трубочного табака. Там был большой добродушный бульдог, которого звали Максимилиан. В комнате рядом плакал ребенок. «Мириам, сходи посмотри, что с Гансом. Я читаю девочке сказку, а он мешает».

Карен Хансен-Клемент опустилась на колени перед неподвижным калекой.

В доме бабушки в Бонне пахло свежеиспеченным пирожным. Она всегда пекла его, готовясь встречать родных в воскресенье.

Несчастный продолжал смотреть на стену, словно был один в комнате.

«Ты только посмотри, какие смешные обезьяны! Кёльнский зоопарк лучший в мире. Когда же снова карнавал?»

Она пристально разглядывала его от босых ног до рубцов на лбу. Ничего… ничего похожего.

«Жидовка! Жидовка!» — это орет ей вслед толпа, и она с разбитым в кровь лицом бежит домой. «Будет, Карен, не плачь! Папа не даст тебя в обиду».

Карен дотронулась до его щеки.

— Папочка? — сказала она.

Человек не шевельнулся, даже не заметил ее.

Притихшие дети в поезде; говорят, что их везут в Данию, но ей безразлично — очень устала. «До свидания, папочка. Возьми мою куклу, она будет смотреть за тобой». Она стоит в тамбуре, не сводя глаз с отца, а он становится все меньше.

— Папочка! — закричала Карен. — Это я, Карен, твоя дочь. Я уже большая, папочка. Неужели ты меня не помнишь?

Врач крепко держал Китти, которая стояла в дверях, дрожа всем телом.

— Пустите меня! Я ей помогу, — умоляла Китти.

— Оставьте ее, — ответил врач.

А Карен наконец вспомнила.

— Да, да! Это мой отец! Это мой папа. Папочка! — рыдала она, обнимая его за шею. — Пожалуйста, скажи мне что-нибудь. Поговори со мной! Я умоляю!

Человек, который когда-то был Иоганном Клементом, заморгал глазами. На лице появилось выражение любопытства — он почувствовал, что его обнимают. Какой-то проблеск появился в его глазах, словно в нем кто-то пытался пробить окружающий мрак, — но лишь на мгновение, потом взгляд снова потух.

— Папа! — закричала Карен. — Папочка!

Только эхо оттолкнулось от стен пустой комнаты. Сильные руки врача оторвали Карен от отца. Ее осторожно вывели из комнаты, дверь снова заперли, и она навсегда рассталась с Иоганном Клементом. Девушка разрыдалась в объятиях Китти.

— Он меня даже не узнал. Боже, Боже… да что же это такое? Почему он меня не узнал? Боже, ответь… ответь!

— Все хорошо, дитя мое, теперь все хорошо. Китти с тобой.

— Не оставляй меня, Китти, никогда не оставляй!

— Нет-нет, деточка… Китти никогда тебя не оставит, никогда!

ГЛАВА 9

Весть об отце Карен дошла до Ган-Дафны быстрее, чем они успели вернуться. Дов Ландау был потрясен — впервые с тех пор, как Мундек держал его в объятиях в бункере гетто, он обнаружил, что может сочувствовать не только себе. Сострадание, которое он испытывал к Карен Клемент, стало лучом света, который пробил наконец его мрачный мир.

Она — единственный человек на свете, к которому Дов чувствовал доверие и привязанность Почему же именно ей выпало на долю такое? Как часто в том вонючем лагере на Кипре Карен уверяла, что ее отец жив! Удар, который обрушился на нее, причинил глубокую боль и Дову.

Кто же теперь остался у Карен? Только он да миссис Фремонт. Бывало, ему хотелось ненавидеть и Китти, но он сдерживался потому, что Китти добра к Карен. Теперь, когда нечего больше надеяться на отца, миссис Фремонт, может быть, увезет Карен в Америку.

Кто он Карен? Жернов на шее, и только. Он мешает ее отъезду — ясно, что Карен его не бросит Значит, оставалось только одно…