Знаменитые писатели Запада. 55 портретов - Юрий Безелянский

Когда грянула Первая мировая война, Гашек отнюдь не стремился на фронт, постоянно ссылаясь на свое «плоскостопие». Вспомним разговор в полицейском управлении из романа:

«— Я думаю, — скептически заметил долговязый, — что так, ни за что ни про что, человека не вешают. Должна быть какая-нибудь причина. Такие вещи просто так не делаются.

— В мирное время, — заметил Швейк, — может, оно и так, а во время войны один человек во внимание не принимается. Он должен пасть на поле брани или быть повешен дома! Что в лоб, что по лбу…»

Тем не менее сам писатель попал в Офицерскую школу, а далее отправился на фронт, сражался в частях австро-венгерской армии. Если вы думаете, что Гашека одолевали патриотические чувства, то вы сильно ошибаетесь. «Кусок поджаренной ветчинки, полежавшей в рассоле, да с картофельными кнедликами, посыпанными шкварками, да с капустой!.. После этого и пивко пьется с удовольствием!.. Что еще нужно человеку? И все это у нас отняла война!»

В романе Гашека есть удивительно трогательная сцена прощания Швейка с сапером Водичкой, тем самым, который сказал: «Такой идиотской мировой войны я еще не видывал!» Друзья назначали свидание «в шесть часов вечера после войны» (вот откуда слямзило название советского фильма!), в пивной «У чаши», и при этом обсуждая, есть ли там девочки, будет ли драка (обязательное условие хорошо проведенного вечера) и какое будет пиво — смиховское или великопоповицкое. Швейк и Водичка глядели вперед, в окончание войны, уславливаясь: «Приходи лучше в половине седьмого, на случай, если запаздаю! — А в шесть часов прийти не сможешь?! — Ладно, приду в шесть!»

Война — это бойня, и не всем удается вернуться домой живым. Ярославу Гашеку повезло. В первых же боях он получил даже серебряную медаль «За особое стойкое поведение в бою», и удивительная ирония: взял в плен несколько русских солдат.

Медаль за храбрость Гашек получил 13 августа 1915 года, а 23 сентября, всего лишь через 40 дней, сам сдался в русский плен у галицкой деревеньки Хорупаны. В советской биографии Гашека этот факт интерпретирован так: чтобы не принимать участие в империалистической войне против славянских братьев.

И снова вспомним роман, то место, где Швейк упорно стремился попасть в Будейовице, чтобы нагнать свой полк, но почему-то шел в противоположную сторону. Его, разумеется, поймали, как дезертира. Но он выкрутился. «Самое лучшее, — сказал Швейк, — выдавать себя за идиота».

Так что мотивы плена не совсем ясны. Ну, а дальше началась длительная российская одиссея. В родном полку Гашека сочли пропавшим без вести, и в пражских газетах незамедлительно появились некрологи. А Гашек тем временем пребывал в лагере для военнопленных. В июне 1916 года он объявился в Киеве в качестве писаря 7-й роты 1-го добровольческого полка имени Яна Гуса, который по идее царского правительства должен был воевать против Австро-Венгрии. Кто-то из чехословаков воевал, а Гашек проявил себя уже как журналист и стал даже главным редактором газеты «Чехослован». Знание русского языка помогло ему выдвинуться среди пленных чехов.

Большевистский переворот 1917 года Ярослав Гашек воспринял с воодушевлением. Переехал в Москву, где в марте 1918 года вступил в Чехословацкую коммунистическую секцию РКП(б) и в ряды Красной Армии. Как отмечают наши справочники, призывал чешских легионеров встать на защиту Советской власти. Занимал ответственные посты, вел большую партийную работу, сотрудничал во фронтовых и гражданских газетах Сибири. В своих фельетонах громил интервентов, Колчака, контрреволюционное духовенство и буржуазию. Короче, не бунтарь-анархист, а пламенный большевик. И тех же самих анархистов, только русских, отряд Гашека подавил в Самаре. Но вскоре Самару захватили белочехи, и Гашек оказался в весьма затруднительном положении: какую сторону принять? Ударился в бега и выдавал себя за «полумного сына немецкого колониста из Туркестана». Словом, швейковал.

Когда красные стали побеждать, то в их рядах снова оказался Ярослав Гашек, ему был доверен пост коменданта Бугульмы, о чем он впоследствии у себя на родине весело рассказывал. После Бугульмы — Уфа, Челябинск, Омск, Красноярск. В апреле 1920 года в Иркутске Гашека избирают депутатом городского совета. Он издает газеты на немецком, венгерском, русском и бурятском (!) языках. Только успел приобрести себе дом на берегу Ангары и зажил с русской женой, как ему в конце 1920 года предложили вернуться в Чехословакию. Не раздумывая, он согласшается, давно истосковавшись по пиву и кнедликам. И если честно, то давно надоела политика, и уже не вдохновляло, что

У моей миленки в ж…разорвалась клизьма:призрак бродит по Европе —призрак коммунизма.

Но именно «призрак» в образе Коминтерна сделал Гашеку такое предложение, от которого он не мог отказаться: вернуться в Чехословакию и поддержать тамошнее коммунистическое движение, возглавить отдел «Кладненской гвардии». То есть стать разведчиком, шпионом, резидентом. Олл-ля-ля! — подумал Гашек и уже 26 октября 1920 года получил в кассе 1500 немецких марок, паспорт на имя австрийца Мозеса Штайдля, проездные документы и визы в Эстонию и Польшу.

В Кладно, однако, Гашек не поехал, а приехал сразу в Прагу, никаким коммунистическим движением не захотел заниматься, а вернулся к своему богемному образу жизни, с пивом, с друзьями и кнедликами. А сосиски, а шкварки!.. Может быть, тут сказалась еще и чешская специфика. Немецкие революции в пивных начинаются, а чешские — заканчиваются. Гашеку только и оставалось, как рассказывать друзьям истории о том, как он был комиссаром в России.

Все было бы хорошо, но возникли трудности на семейном фронте. Дело в том, что со своей чешской женой Ярмилой Майеровой не разводился, но при этом из России привез новую жену Александру (Шуру) Львову, работницу уфимской типографии. А помимо жены, сибирские пимы, медный самовар, балалайку. По приезде на родину Ярослав Гашек как-то быстро остыл к своей русской жене, а она его продолжала трогательно любить. Вспоминая его, она писала в одном из писем: «Помимо литературного творчества, необычность души Гашека сказывалась в том, что у него отсутствовало чувство ответственности».

Двоеженец Гашек стал перемещаться от одной жены к другой, не зная, на ком следовало бы остановиться. Ярмила, встречаясь с Гашеком где-то в парке, приводила с собой его 9-летнего сына, но говорила мальчику, что этот «дяденька» — всего лишь журналист. Гашек, желая понравиться сыну, кривлялся и рассказывал смешные анекдоты. Маленький Рихард смотрел на него, смотрел, а потом не выдержал и сказал: «Пан журналист, ну вы и дурак!» Ярослав Гашек не обиделся, напротив, был счастлив: «Моя кровь!»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});