Кристалл роста к русскому экономическому чуду - Максим Олегович Окулов

строительно-монтажным работам в различных отраслях;

– на 64 % по железнодорожному строительству;

– на 55 % по промышленному строительству;

– на 39 % по гидротехническому строительству.

В специализированном исследовании «ГУЛАГ: экономика принудительного труда» указывается, что повышение производительности труда в исправительных учреждениях является насущной проблемой, поскольку этот показатель в производственных структурах МВД на 40–50 % ниже производительности в соответствующих отраслях народного хозяйства»{529}.

Система подневольного труда характеризуется низким организационным уровнем, что является еще одним фактором ее неэффективности. Так, например, заместитель начальника ГУЛАГа Щекин по результатам деятельности Молотовского управления исправительных учреждений за 1948 год отмечает в своем отчете, что если простои из-за отказов заключенных работать составляют 4 тыс. человеко-дней, то вследствие необеспеченности вещевым довольствием – 115 тыс. человеко-дней, из-за непредоставления работ – 343 тысяч, отсутствия конвоя – 59 тыс. человеко-дней{530}.

В целом весь мировой опыт свидетельствует о крайне низкой эффективности подневольного труда. Не является исключением и система подневольного труда в период с 1929–1955 годов, которая с учётом расходов на её содержание вовсе убыточна.

Убыточность системы подневольного труда

Затраты на содержание системы подневольного труда заключенных превышают ее отдачу в экономику страны:

– «В 1940 году бюджет ведомства был сведен с дефицитом в 500 млн рублей, причем…, если бы не его производственная деятельность, его содержание обошлось бы дополнительно в 3 млрд рублей»{531};

– в 1948 году, согласно сводному балансу доходов и расходов МВД, доходы по этой статье составляют 6,8 млрд рублей, а расходы на содержание превышают 8,5 млрд рублей{532}, то есть убыток системы по году составляет 1,7 млрд рублей;

– в 1954 году, в первом полугодии расходы на содержание исправительных учреждений превышают доходы на 448 млн руб.{533}

На протяжении всего периода предпринимаются различные попытки повысить производительность подневольного труда заключенных, чтобы сделать систему не убыточной. Однако даже введение зарплаты заключенным как наиболее эффективного рычага материального стимулирования не решает проблему убыточности ГУЛАГа. Так, в справке главной бухгалтерии ГУЛАГа по итогам выполнения производственного плана за I полугодие 1954 года отмечается, что план по накоплениям недовыполнен на 25,2 %, план по доходам от трудоиспользования заключенных выполнен лишь на 91 %, а фактические расходы по содержанию лагерей и колоний превысили доходы от предоставления рабочей силы на 448,1 млн руб., или на 50,6 млн руб. более плана{534}.

Об убыточности системы подневольного труда пишет в докладной записке заместитель начальника финансового отдела ГУЛАГа Рубанова во второй половине 1953 года: «Содержание лагерей и колоний в течение ряда лет не окупалось доходами от трудового использования заключенных»{535}.

Виктор Николаевич Земсков дает следующую оценку относительно экономической эффективности спецпоселений: «Спецпоселенцы внесли значительный вклад в развитие производительных сил северных и восточных регионов ‹страны›. Однако экономический эффект от этого был весьма сомнительным по причине убыточности депортаций, так как расходы государства по переселению и устройству депортированных были весьма значительными. Под углом зрения экономической выгоды (или, вернее, невыгоды) все эти многочисленные насильственные переселения являлись делом нерентабельным, затратным и служили одним из факторов, сдерживавших рост жизненного уровня всего ‹…› народа»{536}.

Таким образом, в целом система подневольного труда уменьшает рост экономики, является убыточной – затраты на ее содержание больше вклада в экономику.

2. Государственные займы у населения

В период 1929–1955 годов источником финансирования бюджета страны становятся государственные займы у населения.

Стандартная схема предполагает заем на 10 лет с ежегодным погашением, розыгрышем призов и выплатой процентов по займу.

В рассматриваемый период (без учета военных лет) вклад государственных займов в формировании доходов бюджета и доля государственных займов от доходов населения характеризуется следующими фактическими данными:

– среднегодовая доля государственных займов у населения в доходной части бюджета составляет 5,2 % (Рис. 82, подробнее в Таблице 20 в Приложении 5);

– среднегодовая доля государственных займов, отнесенная к доходам населения, составляет 3,9 % (Рис. 83).

Рис. 82. Доля государственных займов у населения в доходной части бюджета 1929–1955 гг. (без учета военных лет, %){537}

Рис. 83. Доля государственных займов у населения от доходов населения 1929–1955 гг. (без учета военных лет, в %){538}

Можно отметить, что тема займов у населения подробно обсуждается с участием ведущих в стране экономистов 16 апреля 1929 года на конференции по финансовым вопросам перспективного плана. В частности, отмечается, что, согласно социологическому исследованию, 90 % населения рассматривает займы не как возможность заработать, а как форму участия в достижении общенациональных целей. При этом займы являются ликвидными, то есть могут быть реализованы в любое время. Ключевой вывод на конференции состоит в том, что займы не должны приобрести характер налога, а должны на 100 % оставаться ликвидными, чтобы «каждое лицо, желающее этого, могло эту облигацию продать».

3. Крестьяне

Голод 1932–1933 годов. В эти годы происходит огромнейшая трагедия. От голода в стране погибает 3 млн человек{539}. По другим источникам – от 2 млн до 8 млн человек{540}.

Объективности ради, в целом такое страшное, трагическое явление как голод в России конца XIX – начала XX веков носит достаточно регулярный характер. Голод охватывает десятки губерний России в периоды 1891–1892 годов, 1901–1902 годов, 1905–08 годов и 1911–1912 годов. Всего за эти годы страдают от голода десятки миллионов человек{541}. Так, например, на заседаниях 15 и 16 мая 1906 года в Государственной Думе обсуждается неурожай и голод 1905 года, от которых пострадали 20 млн человек в 24 губерниях европейской части России{542}.

Безусловно, в начале 1930-х годов проблемы коллективизации, реализованной политики раскулачивания и необходимости получения дополнительных средств оказывают свое влияние.

Но ситуация усугубляется неурожаем, вызванным засухой и массовым заражением зерновых растений головней и стеблевой ржавчиной. «В частности, в обобщающем докладе Русакова указывается, что за счет зараженностью бурой ржавчиной наблюдались потери до 70 % урожая по всей стране»{543}. На Кубани потери урожая из-за ржавчины в 1932 году достигали 50 %. На Дальнем Востоке за счет ржавчины гибель урожая составляла в 1933 году 30–50 %, а по Северному Кавказу в отдельных колхозах – до 90–95 %{544}.

Показательно, что эпидемия ржавчины разразилась не только в нашей стране, она поражает сельскохозяйственные культуры в странах Восточной Европы, став причиной голода в Румынии, где в эти годы коллективизация не проводится.

Проблема голода в стране становится причиной ряда экстренных решений со стороны Правительства. В марте 1932 года принимается постановление по борьбе с засухой, в котором, в частности, говорится о создании дополнительных систем ирригации{545}.

Экстренно закупается хлеб за границей, о чем, например, говорится в резолюции Главы государства на телеграмму от 8 мая 1932 года: «Уже куплено в Канаде дополнительно 3 млн пуд. хлеба. Хлеб поступит Владивосток для Дальвоста и Востсибири. Свою долю получите. Просьба выполнить наряд на вывоз Запсибирь»{546}.

Очевидно одно: внутренние экономические проблемы страны совпадают с