Великий Ганди. Праведник власти - Александр Владимирский

«Ганди многое удалось, — утверждал Раджагопалачари, — но не было ничего замечательнее, даже независимость, чем его победа над злом в Калькутте». А пресс-атташе лорда Маунтбэттена заявил: «Корреспонденты сообщают, что не видели ничего подобного этому проявлению влияния на массы. Маунтбэттен считает, что Ганди добился моральным убеждением того, чего не удалось бы добиться силой даже четырех дивизий».

В сентябре 1947 года Ганди переехал в Дели, намереваясь оттуда направиться в Пенджаб, где продолжались столкновения. Однако погромы мусульман начались в индийской столице, в которых видную роль играли индусы, бежавшие из Пенджаба.

Махатма хотел поселиться в квартале хариджан, где было много беженцев, но в итоге вынужден был поселиться в громоздком особняке, принадлежавшем крупнейшему индийскому промышленнику Бирле и любезно предоставленном им Бапу. Не привыкший к комфорту, Ганди спал на циновке, расстеленной на мраморном полу. В Бирла-хаусе он принимал делегации и отдельных посетителей, писал статьи и письма, проводил молитвенные собрания, отвечал на бесконечные звонки из правительства. Но сколько он ни советовал беженцам «забыть и простить», остаться дома, под защитой правительства, или вернуться домой, оставаясь верным своим корням, ему больше не верили. Поток беженцев все нарастал.

Ганди готов был говорить о своих заблуждениях и признавать ошибки, но никогда не терял веру в истинность ненасилия как основополагающего принципа организации человеческого общежития, хотя бы в ближайшем будущем. Ненасилие оставалось для Ганди «величайшей силой на службе человечества, более действенной, чем самое мощное оружие разрушения, изобретенное человеческим гением». Ганди без устали повторял, что ненасилие — это не отказ от активных действий, а самоотверженный и мужественный акт, бесстрашный вызов власти зла, несправедливости и национальному гнету. Он признавался: «Мы ежедневно расплачиваемся дорогой ценой за бессознательную ошибку, которую допускали, смешивая пассивное сопротивление с ненасильственным. Если бы я не допускал и сам этой ошибки, мы не были бы свидетелями этого ужасного, унижающего человеческое достоинство зрелища бездушного и бесчеловечного братоубийства».

«Как можно добиться политической цели, — возражали Ганди, — не ответив на силу силой, не подвергнув насилию и не разгромив врага?»

«У вашего врага, нередко мнимого, воображаемого противника, есть свое понимание цели, свое человеческое достоинство, ему так же дорога жизнь, как и вам, — объяснял Ганди. — Сатьяграх не должен проявлять к нему ненависти и лишать его жизни. Больше того, вы не сатьяграх, если молча, пассивно наблюдаете, как убивают вашего врага. Вы должны защитить его даже ценой своей жизни. Постыдные религиозные погромы были бы невозможны, если бы так поступали и индусы, и мусульмане… К тому же разве они враги друг другу? Врагами их делает только насилие. Взаимная ненависть ослабляет и тех и других. Любая третья держава легко поработит Индию, пока индусы и мусульмане готовы перерезать друг другу горло…

Я должен признать банкротство свое, но не принципа ненасилия. Я уже говорил, что ненасилие, которое практиковалось на протяжении истекших тридцати лет, было ненасилием слабых. Индия не имеет опыта ненасилия сильных».

Ганди и принимал вину за гибель десятков и сотен тысяч людей на себя, поскольку не сумел научить народ подлинному ненасилию. Все силы он отдавал примирению индусов и мусульман. Несмотря на кровавые погромы, он верил, что подлинная природа человека — любовь и милосердие. Он был потрясен, что разное представление людей о Боге — носителе высшей справедливости толкает людей к насилию. Ганди призывал не делать различий между исламом и индуизмом, между Кораном и священными книгами индусов, поскольку добро едино, как едино человечество.

Часть из конгрессистов-индусов отказывались вести разъяснительную работу среди мусульманской общины. Среди них был Патель, который вместе с Неру снова приехал к Ганди в «Бирла-хаус» за советом. Махатма настаивал, чтобы правительство проявило заботу о мусульманах, занялось устройством их быта и приняло неотложные меры, чтобы ликвидировать их дискриминацию и обеспечить им безопасность.

Патель, выслушав Ганди, обвинил его в чрезмерных симпатиях к мусульманам, зато Неру полностью согласился с учителем. Ганди попросил дочь Неру Индиру съездить в штабы мусульманских и индусских общин в Дели и побудить их к примирению.

В Дели постоянно прибывали беженцы из Пенджаба. К началу 1948 года их было уже около 400 тысяч. Погромы начались в столице. Лишившиеся всего беженцы-индусы убивали мусульман, разрушали мусульманские святыни и исторические памятники.

Каждый день перед «Бирла-хаус» собирались тысячи людей, чтобы послушать проповеди Ганди. Но в своем большинстве они оставались глухи к его страстным призывам к взаимной религиозной терпимости, к братству и единению индусов и мусульман. А воинствующие фанатики — как индусы, так и мусульмане — выкрикивали: «Ганди мурдабад!» («Смерть Ганди!»).

Ганди еще раз прибег к последнему средству — голодовке, о которой объявил 12 января 1948 года и которую начал на следующий день, уже в шестнадцатый раз в своей жизни. Он заявил, что будет продолжать ее до тех пор, пока в Дели не восстановятся мир и спокойствие.

Махатма так объяснил свое решение: «Смерть станет для меня чудесным избавлением. Уж лучше умереть, чем быть беспомощным свидетелем самоуничтожения Индии».

Ганди был истощен и физически, и морально; длительная голодовка почти наверняка привела бы его к смерти. Неру, Патель и Азад пытались уговорить Ганди не голодать, но он их не послушал.

Ганди хотел добиться мира между общинами не силой оружия и чрезвычайных законов, а силой человеческой солидарности и любви. И ведь в Калькутте ему действительно удалось совершить такое.

Вся Индия напряженно следила за голодовкой вождя, который готов был отдать свою жизнь, чтобы обуздать религиозных фанатиков. В Дели прошли митинги и демонстрации солидарности с Ганди.

Поскольку Ганди к тому времени был серьезно болен, руководство ИНК делало все, чтобы не допустить его смерти во время голодовки. Патель и правительство решили, что эта голодовка среди прочего вызвана отказом правительства Индии выплатить долг Пакистану. Поэтому было решено срочно перечислить в Пакистан причитающиеся тому 550 миллионов рупий. Но Ганди продолжал голодать, поскольку хотел гораздо большего. Он хотел межобщинного мира.

17 января 130 представителей всех религиозных общин собрались у председателя ИНК Прасада и приняли резолюцию о поддержании мира. Правда, в этой встрече не участвовали несколько наиболее радикально настроенных религиозных организаций, но под конец заседания прибыли даже представители экстремистских индусских организаций, согласившиеся поддержать резолюцию. Там говорилось: «Мы заверяем, что будем защищать жизнь, собственность и веру мусульман, и те инциденты на почве религиозной нетерпимости, которые имели место в Дели, больше не повторятся».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});