Полный курс русской истории: в одной книге - Василий Ключевский

Тут же после коронации создали и новый секретный комитет по крестьянскому вопросу, руководил им сам император. По всей стране стали создаваться губернские комитеты из дворян для решения этого вопроса. Когда в 1859 году эти комитеты закончили свою писанину и отправили проекты законов императору, оказалось, что найдено три пути решения вопроса: московский проект яростно выступал против всякого освобождения, предлагая лишь заняться улучшением крестьянского быта; петербуржский проект предлагал освободить крестьян, но без земли; тверской проект предлагал освободить крестьян с землей, которую те должны выкупить.

19 февраля 1861 года наконец был оглашен сам закон. Вот его положения по Ключевскому:

«Общие положения начинаются объявлением крепостных крестьян лично свободными без выкупа… Но крестьяне, получая личную свободу, вместе с тем в интересах исправного платежа государственных и других повинностей наделяются землей в постоянное пользование. Эти наделы совершаются по добровольному соглашению крестьян с землевладельцами. Там, где такого соглашения не последует, поземельное обеспечение крестьян совершается на общих основаниях местных положений, которые были изданы для губерний великорусских и белорусских. Крестьяне, освободившись от крепостной зависимости и получив от землевладельца известный земельный надел в постоянное пользование, платят землевладельцу деньгами или трудом, т. е. платят оброк или несут барщину. Пользуясь на таком условии помещичьей землей, крестьяне эти составляют класс временнообязанных. По желанию своему они выкупают у землевладельца свои усадьбы; они могут покупать и полевые угодья, но по взаимному соглашению с помещиком. Выкупая усадьбу или землю, они пользуются известной казенной ссудой; как скоро крестьяне выкупят землю, они выходят из временнообязанных. До выкупа помещик сохраняет вотчинно-помещичий надзор над крестьянами; с выкупом прекращаются все обязательные отношения крестьян к землевладельцу, и они вступают в положение крестьян-собственников. Вот общее основание, на котором совершалось освобождение крестьян».

Разбирать эту реформу долго и не имеет смысла в этой книге. Скажу лишь, что, хотя крестьяне были недовольны законом, поскольку им приходилось выкупать земли, теперь они стали юридически свободными людьми, что само по себе было хорошо. Наконец-то Россия освободилась от того позора, с которым упорно не желала расставаться, хотя все другие нормальные страны давно уже забыли, что такое личная несвобода человека. Хоть на исходе XIX века, но с рабством было покончено…

Однако, завершая свою Историю, Ключевский делает несколько замечаний. «С развитием крепостного права и с успехами образования, – доносится его голос из начала XX столетия, – русская мысль стала в особо ненормальное отношение к русской действительности. С половины прошедшего столетия ум образованного русского человека напитался значительным запасом политических и нравственных идей; эти идеи не были им выработаны, а были заимствованы со стороны. Эти идеи, развиваясь, составили политический и нравственный запас, которым доселе живет европейское общество; каждая западноевропейская национальность сделала свой вклад в этот запас. Он был целиком заимствован русскими умами, как заимствуется и теперь; но он нам чужд, потому что мы в него не делаем никакого вклада, он достался нам по хронологической случайности: когда он вырабатывался, мы подвернулись со стороны со своею любознательностью. Этот политический и нравственный запас со второй половины прошлого века и ставил русский ум в чрезвычайно затруднительное отношение к русской действительности. До реформ Александра II он не имел ничего общего с последней. Идеи политические и нравственные составляли один порядок; жизнь, отношения, которые установились в русском обществе, составляли другой порядок, и не было никакой связи между тем и другим. Как выходил из этого затруднения русский ум? Он пробовал различные пути для выхода. В прошедшем столетии этот ум решил, что идеи сами по себе, а действительность сама по себе; можно увлекаться и равенством, и свободою, и (что же делать?) надо увлекаться ими среди общества, держащегося на рабстве. Образованный русский человек прошедшего столетия решил, что таково фаталистическое отношение мысли к действительности. В начале нынешнего столетия поколение, воспитанное известным образом, поставило свои мысли в иное отношение к действительности; оно решило, что нельзя жить между двумя противоположными порядками – порядком идей и порядком отношений, что надо первый привести к согласию со вторым. Но как примирить свободу и рабство? И вот поколение плохо обдумало и еще хуже подготовило попытку во имя идей разрушить русскую действительность. Мы знаем, чем окончилась эта попытка: после нее настал довольно продолжительный промежуток, когда русский ум разошелся в решении вопроса о своем отношении к действительности. Одни решили, что так как в современном порядке нет ничего, соответствующего усвоенным идеям, то надобно осуществление этих идей отложить в далекое будущее и медленно подготовить это будущее. Такова основная точка зрения людей, которые в 1840-х годах назывались западниками. Другие решили, что так как в современном порядке нет ничего, соответствующего западным идеям, то надо поискать, нет ли зародышей таких идей или им подобных в русском прошедшем; это повело к усиленному изучению прошедшего. Такова была точка зрения людей, которые в 1840-х годах назывались славянофилами. Со времени этих великих реформ русский ум становится в другое отношение к окружающей действительности, в то, в каком мы стоим теперь. Русская жизнь стала передвигаться на основании, общем с теми началами, на каких держится жизнь западноевропейских обществ, следовательно, давно усвоенные идеи, составлявшие весь запас европейской культуры, теперь нашли себе родственную почву. Но как скоро явилась эта почва, начался двойной процесс в русском уме. С одной стороны, он заметил, что не весь запас усвоенных им идей так целиком и может быть приложен к русской действительности, что некоторые из этих идей имеют местную окраску, что они должны не пропасть, но измениться при их приложении к русской действительности. Мы начали критически относиться и к идеям западноевропейской цивилизации. С другой стороны, мыслящий человек заметил, что на новорасчищенной почве нельзя прямо сеять эти идеи, что можно продолжить работу, посредством которой русские нравственные обычаи и понятия были бы приспособлены к тем идеям, на которые должен стать созидаемый порядок русской жизни. Этот процесс повел к мысли о необходимости внимательного изучения русской действительности, как и ее источника, т. е. ее прошедшего. Вот момент, на котором мы стоим, лучше сказать, вот двойной вопрос, который предстоит нам разрешить. Вы должны, прежде всего, приняться работать своим умом вместо пассивного усвоения плодов чужого ума. Эта работа должна, прежде всего, направиться на проверку усвоенных нами чужих идей и на внимательное изучение действительности. Поколение, которое воспитывалось под влиянием реформ Александра II, до боли чувствовало настоятельность разрешения той и другой задачи. Надо признаться, что это поколение, которому принадлежит и говорящий, доселе плохо разрешало свои задачи, и надо думать, что оно сойдет с поприща не разрешивши их, но оно сойдет с уверенностью, что вы и те, которых вы будете воспитывать, разрешите их за нас».

Заключение. После рабства?

Увы, вопросы, которые предлагал разрешить Ключевский, скоро были разрешены. Он бы не пожелал видеть этого разрешения и – радуюсь, что так и не увидел. Иначе великому ученому пришлось бы с ужасом наблюдать новое возвращение рабства и новое закрепощение крестьянства, которое началось с тридцатых годов прошлого века и закончилось разве что к шестидесятым. Он бы очень удивился, что эти рабские крестьянские отношения перенесены и на горожан, и вообще на всех жителей страны, которая отказалась от наименования Россия и нарекла себя СССР. Но еще больше он бы удивился, если бы посмотрел еще далее в будущее и снова нашел бы Россию, очень странную страну, с чувством глубокого раболепия сохраняющую худшее наследие прошлого. Он бы спрашивал удивленно: а что такое эта ваша прописка? Вы разве несвободные люди? Вы говорите, что свободные, – тогда зачем она вам нужна? Он увидел бы, какая пропасть разделяет самых богатых людей этой земли и ее народ, который власть предпочитает именовать населением. И он бы, наверно, воскликнул в сердцах: как вы могли все это допустить? Как вы позволяете это допускать?!

А мы бы зато показали ему Беломорско-Балтийский канал и сказали бы смиренно, что его любимый Петр Великий тоже строил каналы. Сказали бы, потому что он спросил бы нас, сколько человеческих жизней загублено на строительстве этого канала. И он бы согласился, что и при Петре этих жизней было несчитано. Мы бы рассказали ему спокойно и без гнева, как подобает при разборе исторического материала, что после последнего известного ему царя, о котором он ничего не написал, были советские вожди: Ленин, тело коего до сих пор лежит в Мавзолее, Сталин, которого народ до сих пор вспоминает в надежде на лучшее будущее, хотя этот монстр рода человеческого так похож на его царя Иоанна Васильевича, Хрущев, истово стучащий башмаком об американскую трибуну, Брежнев, который был совсем невредным и очень любил ордена, но совершенно доконал экономику страны, мимолетно прошедшие Андропов-Устинов-Черненко, первый и последний президент СССР Горбачев, первый президент России Ельцин, второй президент, а точнее, преемник Путин, его преемник Медведев, о котором мы пока ничего не знаем достоверно – только одно, что он уже избран… И, послушав нас, историк бы усмехнулся и сказал: как странно, сменяются элиты, но народ так ничему и не научился. И я бы согласилась с ним: ничему не научился.