Справедливость силы - Юрий Власов

Ждал ответа Эндерсона. Ждал его выступления.

Ответ не приходил.

Ждал еще какое-то время, потом перестал. Понял: свое время Эндерсон упустил безвозвратно. Больше этот вопрос нас с тренером не интересовал.

До меня как-то не сразу дошли слова Боба Хоффмана. 7 июля 1961 года на матче сборных СССР– США я прихватил на грудь 210 кг, вес по тем временам неслыханный. Это была притирка к рекорду и встрече с Эндерсоном.

Боб Хоффман очень взволновался тогда, в Москве, 7 июля. "Мы были свидетелями исторического события! –заявил он.– Впервые человеку удалось взять на грудь… и подняться с таким весом. Никто до сих пор не мог даже мечтать об этом. Власов-пионер атлетического космоса. И если даже в этот раз он не мог толкнуть штангу, это удастся в следующий раз".

"Никто до сих пор не мог даже мечтать…" – и Эндерсон тоже. Значит, в толчке – этом главном упражнении, I доказывающем, кто на деле самый сильный,– я имею неоспоримое превосходство. Я взял лишь на грудь 210 кг –и это уже "историческое событие"! А теперь этот вес уже взят в Днепропетровске и будет через несколько недель после чемпионата СССР в Тбилиси улучшен на выступлении в Финляндии.

Итак, время и сила все расставили как надо. Всегда и везде надо верить лишь доказательствам делами, а не словами. Все верно: пусть слабейший отражает удары.

Так спор сам по себе и заглох.

Однако опрометчиво судить о силе Эндерсона лишь по упражнениям спортивного троеборья или двоеборья. Его ноги и спина впечатляюще мощны. В упражнениях на данные группы мышц ему нет равных – это тоже факт.

Запомнилась та весна и забавным происшествием. Я тренировался с гирей в 56 кг, отлитой по моему заказу из свинца. В марте эта гиря сгинула. Я был не столько раздосадован, сколько озадачен. Ведь в зале стояли "двойники" (гири по 32 кг) и другая заказная гиря – в 36 кг, а похититель на них не польстился, унес именно эту. Унести из зала, не выдав себя, 56 кг в одной руке – с удовольствием посмотрел бы я на такого молодца!

Глава 123.

Я вернулся из Тбилиси злой: упустить рекорд в троеборье, схлопотать травмы… Из-за них терять наработанное? Все зимние и весенние тренировки насмарку? Не тренироваться? И тут еще непонятная болезнь…

Нет, выход один: переломить болезнь, продолжать выступления, не давать повода для подозрений, будто избегаю встречи с Эндерсоном. Наступать результатами. Переварю усталость, заглажу травму, освою новые веса (я как раз начал выходить на эти веса) – следовательно, непременно нужно оставаться в работе.

Это была грубая ошибка.

Я не отдавал себе отчета в том, что болезнь и травмы – свидетельство глубокой перетренированности, неспособности организма справляться с нагрузками, сносить их. Правда, я меньше всего страдал от травм. После нескольких недель досадной боли больше не обращал на них внимания. Но вот бессилие к тренировкам, невозможность отвечать волевыми напряжениями, угнетенность и устойчивая бессонница!.. Эта болезнь нова, непонятна. Как вести себя? Что со мной?

Однако вида я не подавал. Кроме тренера, о моих бедах никто не ведал.

Да, счастливы ищущие…

Об истинном характере травм, как и о своем состоянии вообще, я не подозревал. Именно поэтому через две недели после выступления в Тбилиси я выехал во Францию и Финляндию. И это с такими травмами и болезнью! Молодо-зелено…

Я выступил и провел показательные тренировки в Париже, Оулу, Пори, Хювинкя, Хяменлинне.

31 мая в Хяменлинне я продвинул мировой рекорд в толчке – 211 кг. И это при том, что целый месяц не тренировался, потерял почти 10 кг собственного веса и к тому же выступал с незалеченными травмами, на боли.

Когда спускался по трапу ИЛ-18 в Шереметьеве, пиджак на мне болтался. Я весил меньше 116 кг. И в таком состоянии я настиг в Хяменлинне новый рекорд – это ли не доказательство новой силы! Она поспевала в мышцах. Только бы сладить с болезнью…

Волей связать все чувства.

С юности я разделял убеждение, что физическая слабость, вялость и болезни – одно из самых больших оскорблений и унижений для человека. Сознание этого было одной из мощных побудительных причин для страстного увлечения спортом.

Я ценил красоту от спорта не за то превосходство, которым она наделяет по сравнению с другими людьми, а за радость, богатство чувств. Надо это испытать – мощь этих чувств и силу, с какой она привязывает к жизни. А поединки, победы, титулы – это уже прикладывалось само собой. Мучили мысли о нашем времени: дух, закованный в объятия скелета…

Глава 124.

Молодо-зелено…

Конечно, преступлением против природы и настоящего спортивного режима и результатов была моя жизнь в 1960-1963 годах. Ни для одного дня я не делал послабления. Я возвращался с тренировки около девяти-десяти часов, ужинал, отдыхал до полуночи, а в полночь садился за письменный стол, рядом стоял кофейник с крепчайшим черным кофе. Обычно я работал до четырех-пяти утра. Эта работа над словом пришлась на главные годы тренировок и рекордов.

Я ложился и спал до девяти-десяти утра, а там завтрак и куча разных дел, после обеда – сборы на новую тренировку.

Последствия такого "режима" я очень скоро ощутил. Разве жестокий нервный срыв накануне чемпионата в Тбилиси не был им подготовлен? И это ведь при условии, что сами тренировки обходились огромным расходом нервной энергии, постоянными волевыми напряжениями, а чемпионаты, рекорды – это же потрясение организма до самых основ…

Да-а-а, молодо-зелено…

Но и то правда, что вести себя иначе я не мог. Никто не дал бы мне времени на литературное учение. Тут или спорт, или учение. А я очень хотел писать – огромная работа ждала меня. Я мечтал писать хорошо, а главное – своим голосом. Я не щадил себя – и… спорт. Я ни во что не ставил спорт. Он был только средством в моем освоении литературы, ему доставалось от меня то, что не брала литература.

Вся эта жизнь строилась мной на волевом преодолении себя, насилии. Но правда и то, что у меня не было другого выхода.

Но как же я был счастлив, когда писал! Как я любил эти часы за рукописями!

Молодо-зелено…

Глава 125.

Поездка в Париж вызвала печатные отклики, любопытные преданностью Шарлю Ригуло. Франция хранила память о своем самом сильном атлете. Что бы ни печатали обо мне, непременно вспоминали и Ригуло. Характерен очерк Жоржа Праделя в "Miroir-sprint":

"Юрий Власов есть продукт работы, знаний и культуры… Раз это возможно, он заставил себя стать целью… О себе Юрий Власов смог бы сказать старой французской притчей: он тот кузнец, который сам себя выковал. Год за годом он упражнялся все с большими тяжестями. Он начал в 1954 году, а в 1960-м –он олимпийский чемпион, в 1962-м – рекордсмен во всех трех классических упражнениях троеборья. И он допускает без какого-либо хвастовства, что показанные результаты не конец их длинного свитка.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});