Утренние поезда - Авенир Зак

Желательно использовать экран, расположенный в глубине сцены, на котором в соответствующие моменты возникают подлинные фотографии Стрепетовой в ролях и в жизни, а также рисунки и портреты Репина и Ярошенко. Впрочем, это — на усмотрение постановщика.

Действие первое

Петербург 1881 года. Уборная Марии Гавриловны Савиной в Александринке. С а в и н а  и  Г а с и л о в.

Г а с и л о в. Мария Гавриловна, ходят слухи о приглашении на императорскую сцену провинциальной актрисы Стрепетовой. Это правда?

С а в и н а. Да. Драматург Потехин, новый заведующий репертуаром, очень хлопочет о приглашении Стрепетовой. Директор склонен не препятствовать этому.

Г а с и л о в. Я знаю госпожу Стрепетову по сцене. Она бесспорно талантливая артистка, но с весьма ограниченными средствами. Внешность ее не допускает исполнения сколько-нибудь представительных ролей. Успех ее основан, главным образом, на удачных минутах, какие, случается, и вовсе не бывают. К тому же она далеко не молода, весьма болезненна и вряд ли сможет часто играть.

С а в и н а. Ей тридцать лет, господин Гасилов.

Г а с и л о в. Не понимаю, зачем приглашать Стрепетову, когда у нас есть несравненная Савина? Не думаете ли вы, что ее присутствие на императорской сцене может вам помешать?

С а в и н а. Ну что вы, дорогой! Мне она ничем помешать не может. Стрепетова сама по себе, а я сама по себе. Петербургская публика меня знает и, смею думать, любит. Госпоже Стрепетовой надо еще эту публику завоевать. Это нелегко. Талант ее такого рода, что петербургская публика может ее и не принять.

Г а с и л о в. Однако ее гастроли в Петербурге проходят с неизменным успехом.

С а в и н а. Неудивительно. В своих ролях она бывает превосходна! Но ее диапазон действительно невелик. Когда она берется играть светских дам или героинь западного репертуара — она просто нестерпима. Впрочем, я могу только приветствовать ее поступление на императорскую сцену. Ее приход усилит труппу, внесет новую, недостающую краску.

Г а с и л о в. Вы удивительный человек, Мария Гавриловна! Сколько мне известно, у вас с ней еще в провинции сложились весьма трудные отношения. И тем не менее вы приветствуете ее вступление в труппу!

С а в и н а. Да, характер у нее нелегкий… Но тогда я была девчонкой, мне надо было завоевать имя, положение. А она к тому времени уже имела успех. Сейчас дело обстоит иначе. Я не та девочка, какой была когда-то.

Г а с и л о в. На вашей стороне публика, все подлинные ценители изящного!

С а в и н а. Спасибо, дорогой мой. Только напрасно вы полагаете, что приход Стрепетовой меня пугает. И я вовсе не собираюсь мешать этой несчастной женщине, больной, брошенной мужем… Я рада, что господин Всеволожский, новый директор Императорских театров, склонен предложить ей ангажемент.

Г а с и л о в. Господин Всеволожский, если не ошибаюсь, приходится близким родственником вашему… будущему мужу?

С а в и н а. Все-то вам известно! (Смеется.) Да… Но тот, кто полагает, что это обстоятельство облегчит мою жизнь в театре, глубоко ошибается. Наоборот, это делает ее более сложной. Иван Александрович человек весьма щепетильный, да и я не склонна пользоваться родственными связями в собственных целях. Нет, господин Гасилов, моя сила не в покровительстве начальства. Она — в любви ко мне петербургской публики.

Савина поднялась, протянула руку для поцелуя. Г а с и л о в  поцеловал, откланялся и ушел. Савина некоторое время стоит задумавшись.

(Тихо.) Да, Поля, я уже не та, что была в Орле… (Уходит.)

Москва. Уборная Модеста Ивановича Писарева в театре Бренко. П и с а р е в  и  А н д р е е в-Б у р л а к.

П и с а р е в. Вася? Ты видел ее? Говорил с ней?

Б у р л а к. Говорил…

П и с а р е в. Что она сказала?

Б у р л а к. Что она могла сказать, Модест? Все то же.

П и с а р е в. Да, да… Этого следовало ожидать.

Б у р л а к. Видел твоего сына, Висарика. Славный мальчишка, умненький.

П и с а р е в. Это бесчеловечно! Лишить меня возможности видеть собственного сына!

Б у р л а к. Ты этого хотел, Жорж Данден!

П и с а р е в. Ты смеешься, Вася! Я хотел? Этого?

Б у р л а к. Смеюсь? Смешного тут маловато. Да… Всеволожский подписал приказ о зачислении ее в труппу Александринки. Каково ей там будет? На казенной сцене… С ее характером… Боюсь я за нее, Модест.

П и с а р е в. Да, я виноват, тысячу раз виноват перед ней! Но я ничего не могу с собой сделать. Я влюбился… влюбился, как мальчишка. Я писал, просил не торопиться с разрывом. Она не отвечает, письма приходят обратно… Поверь, я страдаю не меньше ее…

Б у р л а к. Не меньше?

П и с а р е в. Ты знаешь, Вася, для меня и не было человека более близкого по духу, чем она. Глаша… это совсем другое… Но наша совместная жизнь с Полей… У нее несчастнейший характер — и других мучает и себя… Иногда она доходила до такого состояния, что я боялся, как бы она не наложила на себя руки. И сейчас… боюсь.

Б у р л а к. До этого, думаю, не дойдет. Хотя прямо тебе скажу: состояние ее незавидное. Она еще не вступила на императорскую сцену, а газетные шавки уже начали вой. Мелкие уколы, насмешки над ее внешностью…

П и с а р е в. Бедная Поля… Она так рвалась в Петербург, на эту казенную сцену. Мечтала о возможности не думать о завтрашнем дне. Да и то сказать, с ее здоровьем, с ее больными нервами нужен покой, чтобы жить и работать. Что делать? Что делать, Вася?

Б у р л а к. Это тебе решать. Я видел Боткина. Он сказал, что болезнь ее такого свойства, что ни за что поручиться нельзя. Модест, тут такой случай, когда можно… ну… слегка покривить душой, даже солгать, если этим можно поддержать жизнь женщины, которая была тебе когда-то дорога.

П и с а р е в. Когда-то? Нет, Вася, она мне дорога и сейчас. Но лгать? В наших отношениях все было: и минуты счастья, полного единения, и ссоры, и ревность, и измена… Лжи не было! И не будет!

Б у р л а к  уходит.

(Выходит вперед.) В шестьдесят седьмом году я приехал в Симбирск и поступил в антрепризу Иванова. В первый же день я увидел Полю. Она играла Верочку в пьесе Боборыкина «Ребенок». Еще несколько часов назад я прошел мимо нее, даже не обратив внимания. Такой она была незаметной, маленькой, невзрачной! Мне и в голову не пришло, что она актриса. И вдруг… я увидел чудо. Передо мной на грязной, неряшливо обставленной сцене раскрылась такая глубина человеческого горя, что хотелось тут же броситься на сцену, обнять эту маленькую девочку, увести, спрятать от ее мучителей. Да, я ощущал и ее неопытность и отсутствие школы, но все это не имело значения! На сцене жила, двигалась, страдала не актриса, а Верочка. И если бы кто-нибудь окликнул ее — Поля! — она бы не услышала. Она была Верочкой. Только Верочкой…