Поэзия зла - Лайза Рени Джонс

твоего отца, Робертса, Ньюмана.

Резким вдохом я пытаюсь унять проходящую через меня волну шока. Нолан убил моего отца? Он считает, что мы действительно кровные родственники моего деда… а если я скажу иначе, он может нас всех сейчас порешить. Я пытаюсь собраться воедино; просто сфокусироваться и сохранять спокойствие, заставляя его говорить. Мой отец мне слишком близок; тема живой эмоции, которой я себе позволить не могу. Особенно сейчас.

Я меняю ракурс:

– Но зачем было убивать Ньюмана? К чему вовлекать его? В чем смысл?

– Я его подставил, отдал тебе. Мне хотелось, чтобы ты его осудила и испытала удовольствие от того, что он мертв. Что это было правильное, праведное решение.

Я в самом деле это ощутила. Испытала удовольствие от его смерти, и это меня пугает.

– А вот Ричард Уильямс покончил с собой.

– Его убил я, потому что он хотел устранить в том числе и тебя. – Нолан опускается передо мной на колени. – Я всегда буду тебя оберегать. Я люблю тебя. Люблю твоего дедушку. Тебе лишь нужно доказать, что ты осознаёшь свою судьбу. У тебя есть долг. У тебя есть долг!

Последнее он гневно выкрикивает прямо мне в лицо.

Я почему-то никак не реагирую. Мой голос тих и сдержан:

– Сделай инъекцию Уэйду и Джексону, и мы уйдем. Мы выберемся отсюда, и ты сможешь меня обучить. Я хочу делать то, что считаю нужным.

– Ты не понимаешь. Это просто слова. Ты не…

– Я знаю, – быстро перебиваю я.

На самом деле я понятия не имею, что он несет, но пытаюсь это обойти:

– Сегодня я навещала своего дедушку. И все для меня сложилось воедино.

– То есть ты пришла к пониманию?

– Да.

– Скажи мне, что ты поняла.

Я использую то, что собрала по кусочкам:

– Поэзия есть Библия жизни. Ее Евангелие.

Руки Нолана по-прежнему дрожат. Он не любит оружие. Чтобы застрелить отца, ему пришлось кого-то нанимать. Возможно, мне удастся с ним сладить. Мне нужно с ним сладить.

– Верно, – говорит Нолан, становясь передо мной. – Все верно. Те, кто грешат против великих слов, должны быть устранены прежде, чем нарушат равновесие Вселенной. Твой дедушка носил фамилию Джаз неспроста. И ты Джаз по определенной причине. Джаз и поэзия зарождаются в душе Вселенной. Он хранил это равновесие. Я помогал ему его сохранять. Равно как и тебе суждено делать это впредь.

Я моргаю, на мгновение оглушенная догадкой. Он хочет сказать, что мой дед был убийцей? О господи, только не это… Пожалуйста, подтверди, что смысл его слов иной!

Глава 108

Нет. Мой дедушка не может быть убийцей. Не поверю ни на минуту.

– Мой дедушка? – спрашиваю я, требуя от Нолана истинных ответов.

– Да. Конечно, твой дедушка. Он научил меня важности нетленных творений, тому, как они повлияли на мир. Он хранил равновесие, но, когда его поместили в тот дом, потерял рассудок. Потерял способность сохранять мир – и тот сошел с ума. Я чувствовал приближение этого. И вмешался еще до того, как он отправился в то ужасное место, которое его столь недостойно. Я должен был ступить на эту стезю. Должен был надзирать за великими произведениями и устранять за него грешников.

– Мой дед убивал грешников? – задаю я вопрос, затаив дыхание в ожидании ответа.

– Нет. – Это слово Нолан произносит едва ли не сокрушенно. – Нет. Но у него был я. Он мной располагал. И я делал все это для него. Мы вместе читали эту книгу. Я знал, чего он хотел.

Мои мысли возвращаются к хлопьям и томику Элиота в доме престарелых.

– Ты его там навещаешь?

– Часто.

– Нам надо навестить его вместе.

– О да. – Его глаза озаряются, но это опасный, изменчивый свет безумия. – Мы должны, обязательно.

Я подаюсь вперед.

– Скажи мне, что я должна делать.

– Долг. Ты должна выполнять свой долг.

Пистолет находится между нами. Нолан может меня застрелить, но он близко. Так близко… Действуя на инстинкте, я протягиваю руку и мягко прижимаю ее к его лицу.

– Спасибо. Я так признательна тебе за то, что ты был рядом с моим дедом…

Нолан отзывается на прикосновение, и это тот самый единственный момент, который мне удается улучить. Я хватаю со стола диспенсер для скотча и грохаю им Нолана по голове. Он вздрагивает и роняет пистолет. Я рвусь к нему, но Нолан пихает меня обратно на стул и прижимает к стене.

– Ах ты сука! Тварь! Грешница! – вопит он мне в лицо.

Я отчаянно силюсь ухватить что угодно, неважно что, и тут рука нащупывает на проигрывателе пластинку. Я наотмашь бью его ею по лицу. Пластинка лопается, и Нолан снова отскакивает назад, но не успеваю я дотянуться до пистолета на полу, как он сшибает меня, отчего воздух комом застревает в груди, и притискивается ко мне сверху. Мои руки судорожно тянутся ухватить что-нибудь для удара, но единственное, что я нашариваю, – это обломок джазовой пластинки.

Железные пальцы Нолана смыкаются у меня на шее и душат. Я извиваюсь, но он большой и несравненно сильнее меня. Я уже не могу дышать, в глазах плывут темные круги. Между тем к моему рту неумолимо приближается таблетка. Я отворачиваю голову и отчаянно, из всех сил тычу обломком Нолана в лицо. Что-то происходит, и он с воплем срывается с меня. Я перекатываюсь на колени: оказывается, обломок засел у него в глазу. Я хватаю пистолет, но в эту секунду Нолан с демоническим криком вновь кидается на меня.

Я не медлю ни мгновения.

С грохотом выстрела он отлетает назад, с алой гвоздикой раны на груди. Я стреляю еще раз, для верности. Если этот безумец вскочит, Уэйда и Джексона мне не спасти.

– Джаз! Сэм! – слышится голос Лэнга.

– Здесь, наверху! – кричу я.

Я бросаюсь за шприцами с адреналином: вот они, бесценные, как спасение. Лэнг появляется в дверях, и я кидаю ему один из шприцев, молясь, чтобы это было то, что сказал Нолан. Времени мешкать и что-то выяснять у нас нет.

– Что это? – спрашивает Лэнг.

– Адреналин, дай-то бог, – задыхаясь, отвечаю я. – Коли Джексона прямо в сердце.

Я подползаю к Уэйду, рву на нем рубашку и нащупываю нужное место. Руки на удивление твердые: колебаться я не могу. Игла вонзается ему в сердце. Уэйд тут же закашливается и приходит в чувство. Рядом с помощью Лэнга оживает и Джексон.

– Господи, спасибо тебе, – бормочу я, проседая плечами от облегчения.

Лэнг на телефоне вызывает 911.