Человек из двух времен. Дворец вечности. Миллион завтра - Боб Шоу

— Я начну, чтобы вас расшевелить, — заявила она, включая аппарат, и в нескольких шагах от нее повисли в воздухе ярко-зеленые буквы, сложившиеся в надпись: Какой смысл говорить по-французски, если все тебя понимают?

Карев подозрительно оглядел гостей, которые почти все весело смеялись, потом еще раз внимательно прочитал слова. Их смысл по-прежнему ускользал от него. Афина не раз объясняла ему, что в игре в цитаты все искусство заключается в том, чтобы вынуть какую-нибудь фразу из контекста обычного разговора или корреспонденции и представить ее как самостоятельное целое, создав тем самым в мыслях читателя фантастический противоконтекст. Она называла это словесной голографией, совершенно дезориентируя Карева. Уже больше года, с тех пор, как эта игра стала модной, он как мог избегал ее.

— Очень хорошо, Афина, но что вы скажете на это? — раздался в полутьме женский голос, и в воздухе под куполом дома повисли новые слова: Я знаю только то, что читаю в энциклопедиях.

Почти сразу за ними вспыхнули еще две надписи, одна красная, другая топазовая: Ну и не повезло же этим Ромео и Джульетте и Мы держим эту комнату замурованной специально для вас.

Карев невозмутимо разглядывал их поверх стаканов, а потом решил, что не сдастся. Он взял две бутылки алкоголя и обошел гостей, наливая им по полной и заставляя выпить. Через несколько минут неразведенный алкоголь, который он выпил, вместе с усталостью, голодом и вспыхивающими надписями, перенесли его в мир, лишенный пространственной компактности. Луч — это единственное слово, которое означает луч, — проинформировала его мерцающая надпись, когда он садился среди других гостей, разместившихся на полу. Ты сказал бы, не задумываясь, что я похож на выдру? — спросила следующая надпись. Карев сделал еще один большой глоток и прислушался к ведущемуся рядом тихому разговору.

Потом он перестал слушать его и осмотрелся, чтобы увидеть, что делает Афина. Разве это не ужасно? — спросила надпись цвета индиго. Сейчас рождество, а мы гоняемся за подарками. Он заметил фигуру сидящей в одиночестве Афины, видимую на фоне шедшего из кухни света. Она радостно смеялась какой-то цитате, как будто супружеская сцена, разыгравшаяся между ними недавно, вовсе не вывела ее из себя. Ему мешала надпись, путавшая его мысли. Вместо обязательных визитов на рождество нужно принимать гостей. Он закрыл глаза, но громкий взрыв смеха заставил его тут же открыть их. Подумайте, насколько быстрее покорили бы дикий запад, если бы колеса фургонов вращались в нужную сторону.

— Минутку, — раздраженно обратился он к соседу. — Что это значит?

— Это намек на фильмы, которые мы смотрим в Институте истории… Ах, да, ты, кажется, туда не ходишь? — сказал Наварро.

— Нет.

— Так вот, в старых фильмах мигалка кинокамеры часто давала стробоскопический эффект, и зрителям казалось, что спицы колес вращаются не в ту сторону.

— И над этим все смеются?

— Знаешь, старина, — сказал Наварро, хлопнув его по спине, — лучше выпей еще.

Карев последовал совету, а цветные надписи за пределами его личного мирка, размещенного в стакане виски, волновались и вдруг опадали, собираясь в его сознании… Расскажи мне все о боге… Я пришел за своей долей сапожного крема… Хочешь сделать из меня нуль?.. А этим я подстрелил того паука… Конечно, я могу быть вежлив, если это сохранит мне деньги…

— Я например считаю, рассуждал кто-то, — что бессмертие стало доступным слишком поздно, ибо среди нас нет пионеров типа братьев Райт, которым следовало бы продлить жизнь, чтобы они увидели развитие того, чему положили начало…

…В эту минуту я на этапе брожения в сиропе… Вероятно, погиб, защищая себя… Смерть — это способ, которым природа заставляет нас уменьшить темп…

— Минуточку! — фыркнул Карев, потягивая из стакана. — Последняя фраза смешная. Разве это не причина для дисквалификации?

— Наш неоценимый Вилл, — прошептал Наварро.

— Если можно приводить смешные фразы, то я тоже сыграю, — не задумываясь заявил Карев, ища взглядом какой-нибудь свободный проектор. За его спиной Мэй и Верт, забыв обо всем, тискали друг друга, и видно было, что они потеряли интерес к игре. Карев взял проектор Мэй, некоторое время разглядывал клавиши, потом принялся слагать цитату. В задымленном воздухе повисли слова: Способ от дурного запаха изо рта — немедленная смерть.

— Это очень похоже на последнее, — запротестовала Термина, красная фигура которой маячила слева. — Кроме того, ты сам это выдумал.

— А вот и нет! — победно произнес Карев. — Я слышал это в программе тривизии.

— В таком случае это не считается.

— Ты впустую тратишь время, Термина! — воскликнула Афина. — Вилл получает от игры удовольствие только тогда, когда нарушает ее правила.

— Спасибо дорогая, — сказал Карев, сгибаясь в преувеличенно низком поклоне. «Мы с тобой играем в другую игру, — гневно подумал он, — и ее правила я тоже нарушу».

Утром, когда нервы его содрогались от призрака побежденного похмелья, ему стало стыдно своего поведения на приеме, устроенном Афиной, однако он не отказался от мысли досадить ей.

Глава 3

Оба пистолета для подкожных уколов лежали в черном футляре, в складках традиционно пурпурного бархата, а ствол одного из них был обклеен вокруг красной лентой. Баренбойм постучал по помеченной трубке старательно ухоженным пальцем.

— Это для тебя, Вилли, — решительно сказал он. — Мы поместили заряд в самом обычном пистолете, чтобы потом никто не заметил ничего необычного. После употребления сними ленту.

Карев кивнул.

— Понимаю, — сказал он, захлопнул футляр и спрятал в саквояж.

— Тогда, пока все. Значит, теперь ты на три дня уезжаешь в горы на свой второй… м-м-м… медовый месяц, а я устроил все так, что после возвращения начальник лаборатории биопоэзы обратится к тебе с просьбой лично проверить некие бюджетные операции на Перевале Рэндела. Можно сказать, что все сделано, как надо, верно?

Баренбойм развалился в большом кресле так, что торчащий живот поднялся вверх под складками туники. Под маской двухсотлетней сдержанности его безволосое лицо своей гладкостью и непонятным выражением напоминало лицо фарфорового Будды.

— Полностью с вами согласен.

— Надеюсь на это, Вилли, ведь тебе здорово повезло. Как приняла это известие твоя жена?

— Просто не могла поверить, — со смехом ответил Карев, стараясь, чтобы он прозвучал естественно. После попытки поделиться с Афиной этой новостью прошло уже четыре дня, и с тех пор они барахтались в паутине быстро твердеющей горечи, не в силах сблизиться или понять друг друга… Он, конечно, понимал, что ведет себя, как ребенок, но все-таки хотел наказать Афину за то, что она обнажила его душу, отплатить ей за преступление, заключающееся в том, что она знает его лучше, чем он сам. Перед неумолимой нелогичностью их супружеского соперничества он мог сделать это только одним способом: доказать, что она неправа, даже если она и права. Он решил не говорить Афине о препарате Е.80, зная, что потом сможет оправдать свое поведение необходимостью соблюдения тайны.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});