Вампиры замка Карди - Татьяна Умнова

В тот день, когда Вилли впервые надел роскошную черную форму с серебряными нашивками и черепом на фуражке, жизнь его совершенно изменилась. Как будто он стал совершенно другим человеком, поднявшись неожиданно высоко по социальной лестнице. У Вилли никогда не было друзей, но теперь у него появились приятели, с которыми он просто не мог не поддерживать каких-то отношений. Его бы просто неправильно поняли. Сочли бы странным. Его и без того считали странным! Нелюдимым и мрачным, но по крайней мере его уважали, им даже восхищались за бесстрашие, граничащее с безумием, было известно, что он лез в огонь тогда, когда никто уже не решался этого сделать, лез тогда, когда и смысла в этом особого не было.

— Зачем ты полез? — частенько орал на него начальник части, — Тебе жить надоело? Там нечего уже было спасать!

Вилли просто отмалчивался. Не мог же он рассказать все как есть, не мог же признаться в том, что он трус, и что если только позволит страху взять верх над собой… Что он лучше сгорит заживо, чем позволит страху взять верх над собой!

— Если бы я не полез, огонь мог бы перекинуться на соседнее здание. Я должен был подрубить балку, чтобы рухнула крыша. Ну вы же сами все знаете. Я контролировал ситуацию. Полностью. Вы же видите, я в порядке.

На одной из обязательных вечеринок по случаю дня рождения хозяина СС Генриха Гиммлера, Вильфред познакомился с милой девушкой Барбарой Шулимен, пухленькой тихой блондиночкой, истиной арийкой в невесть каком поколении, одной из благовоспитанных, положительных особ, которых нарочно приглашали на подобные мероприятия, как подходящих невест для лучших солдат Рейха. Впрочем, скорее Барбара познакомилась с ним. Их представили друг другу и Барбара весь вечер развлекала мрачного Вилли нудными рассказами о себе, о своей семье, о своей собаке, о своих подругах и об университете, где учится. Вилли очень удивлялся — что такое она нашла в нем, почему смотрит так умильно, почему так блестят ее глазки. Его опыт в общении с женщинами был не велик. Весьма не велик. Периодически в каких-нибудь захолустных барах он снимал проституток, выбирая тех, кто не выглядел слишком притязательными. Он совершенно не умел ухаживать за женщинами и когда те пытались растормошить его, становился только мрачнее и суровей. Впрочем, некоторым именно это в нем и нравилось.

К концу вечера Вильфред решил, что пожалуй женится на этой Барбаре Шулимен. Не сейчас, конечно, года через два или через три. Она казалась ему покорной и спокойной, и этим походила на мать, но в отличие от матери она была еще и в теле. Хоть и не красавица, но зато с весьма аппетитными формами. Может, пригласить ее к себе? Нет… Он же собирается на ней жениться.

— Могу я проводить вас домой? — сурово спросил он девушку, когда вечеринка подходила к концу.

Барбара едва не упала. Она уже решила, что ей не пробить эту стену.

— О да… — произнесла она и вдруг сильно покраснела.

«Хорошо, что я не позвал ее к себе, — думал Вильфред, когда ехал рядом с ней в такси по направлении к ее дому, чувствуя даже сквозь плотную ткань форменных брюк жар ее бедра, — Обиделась бы. А если бы вдруг согласилась — я не смог бы тогда уже жениться на ней».

На прощание он поцеловал ей руку. И она снова покраснела.

— Может быть завтра… э-э… мы прогуляемся? — неуверенно предложила она, когда поняла, что он собрался откланяться и просто уйти, — Мы могли бы сходить в музей… Или в театр… Сейчас в опере дают «Валькирию».

— Хорошо, — сказал Вильфред, коротко поклонился и ушел.

А Барбара некоторое время еще стояла на крыльце, с недоумением глядя ему вслед и размышляя, значит ли это то, что она сама должна купить билеты в оперу?

Вильфред же ни о чем таком не думал, он отправился в ближайшее питейное заведение, где снял проститутку, — веселую, грудастую девку. Приведя ее к себе домой, он вымыл ей лицо и причесал так, как была причесана Барбара.

— Как тебя зовут? — спросил он ее.

— Тильда, котик.

— Нет. Барбара…

— Хорошо, милый, как скажешь.

Впервые Вильфред вернулся в родной город, когда получил известие о смерти матери. Если бы не это, он ни за что не решился бы приехать. Мысль о родных пенатах не пугала, она просто наводила на него тоску. До тошноты. Но мама… Мама заслужила, чтобы он проводил ее в последний путь. Единственная во всем мире она любила его по-настоящему, даже зная о нем все. Ей было все равно, что он трус и ничтожество, она не пыталась его переделать, принимая все как есть.

Трясясь в душном полупустом вагоне и закрыв глаза, чтобы не видеть до боли знакомые, отвратные пейзажи, мелькающие за окном, Вильфред думал о том, что должен был приехать раньше, до того, как мама умерла, она должна была увидеть его в этой форме, должна была узнать о его успехах, она заслуживала этой победы больше, чем он сам.

Вильфред не хотел, чтобы его узнавали и надвинул фуражку на лоб, но маскировка не удалась. Он слишком сильно бросался в глаза, его слишком сильно хотели разглядеть.

— Разрази меня гром, это Вилли Беккер, — воскликнул краснорожий мясник, герр Штауф, когда он проходи мимо.

— Не может быть… — пробормотала, оглядываясь ему вслед покупательница фрау Мюллер.

Вильфред стиснул зубы.

Он не испытывал ни малейшего удовлетворения от того, что так сильно потряс обитателей родного захолустья и желал только одного — поскорее убраться отсюда. Он хотел видеть этот город враждебным, таким, каким он помнил его с детства. Но город враждебным не был, он был тихим, спокойным и домашним, он не готовил ему испытаний и как будто даже забыл о том, что когда-то ненавидел его и презирал. Это какой-то другой город… И живут в нем другие люди. Похожие, но не те, — как бывало в параллельном мире из историй мамы и в страшных снах.

Страшно. Здесь страшно. Значит нужно остаться здесь на какое-то время.

— Герр офицер, вы не поможете мне? — услышал Вильфред веселый и кокетливый голос.

Этот голос был смутно знаком и почему-то испугал его до смерти, так испугал, что захотелось сбежать.

Вильфред обернулся.

Эльза… Это была Эльза.

Она стояла перед дверью своего дома, склонившись над замком, пыталась выдернуть из замочной скважины застрявший ключ. Она разогнулась, откинула с раскрасневшегося лица выбившуюся из прически прядку и — застыла.

Она узнала его сразу, ее лицо вытянулось и даже побледнело от изумления.

— Вилли?

Вильфред криво улыбнулся.

— Помочь?

— Ой, Вилли… — только и сказала она.

Она вообще говорила мало, только смотрела, смотрела на него с непроходящим изумлением, с восторгом и обожанием, даже после того, как усталая и довольная лежала рядом с ним в сумерках занимающегося утра, она молчала… Впрочем, о чем ей было говорить?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});