Незримое пламя (СИ) - Евтушенко Сергей Георгиевич

Ему удалось. Дьявол побери, ему удалось. В воцарившейся тишине было слышно лишь тяжёлое, исступлённое дыхание Вильгельма Аккома. Они с Деей всё ещё стояли друг напротив друга, связанные его вытянутой рукой. Затем инквизитор дёрнулся, пытаясь вынуть кулак из груди поверженного врага. Дёрнул ещё раз, сильнее.

— Теперь… не увернёшься… — свистящим шёпотом сказала Асмодей, поднимая голову. Правой рукой она перехватила руку Аккома, ещё надёжнее фиксируя его на месте, а левую положила ему на лоб, игнорируя отчаянные удары с его стороны.

Эта вспышка была совсем не такой яркой, но её оказалось вполне достаточно. Старший инквизитор и верховный дознаватель Ламитерна, убийца, маньяк, фанатик и последний защитник этого мира Вильгельм Акком обратился в пепел.

Словно ожидая конца боя, постамент за спиной Деи ожил. Воздух сгустился, и из ниоткуда над ним заплясал крохотный живой огонёк. Тёпло-оранжевый цвет сменился бело-голубым, затем перетёк в яркий изумруд. Дея медленно, очень медленно повернула голову и поставила ногу на первую ступень.

Я попытался пошевелиться — и мне это почти удалось. Очки здоровья, послушно восстановленные «Даром жизни» застыли на двадцати, но горло продолжало кровоточить, а тело реагировало словно находилось глубоко под водой.

Дея поставила ногу на вторую ступень. Огонёк тревожно закачался на своём дурацком пьедестале. Если это действительно сердце мира, почему оно выглядит как огонь? Если это незримое пламя, почему я могу его видеть? Почему оно не убегает, почему не прячется? Почему оно хочет, чтобы кто-то со стороны его защитил? Даже если бы я мог встать, моих оставшихся копеек маны и ничтожных параметров не хватило бы, чтобы справиться с одним из главных боссов этого мира.

Сквозная дыра в груди Деи постепенно затягивалась. Она сделала третий шаг. Ещё немного — и её рука сможет свободно дотянуться до огонька. На её лице застыла счастливая улыбка, губы слегка шевелились, словно она что-то шептала. Я перевёл взгляд на пламя…

Пламя снова покачнулось, а затем, всего лишь на долю мгновения, приняло форму миниатюрной девушки, с волосами, завязанными по обе стороны головы в два хвостика.

Нечестно. Это просто нечестно, и ты это прекрасно знаешь. Ты… этот мир отобрал её у меня, а теперь ты хочешь…

Дея сделала последний шаг и потянулась к огоньку, который трепетал, будто безуспешно пытаясь уклониться.

Она всё ещё тянулась, когда простое копьё из чёрного дерева пробило её насквозь. Всего пятнадцать урона — но обожжённое деревянное острие вышло из груди, из не успевшей затянуться дыры, оставленной инквизитором. «Колющее оружие, изготовленное из этого материала, наносит дополнительный урон нечестивым созданиям. Пробивая нечестивые тела насквозь, оно парализует их на 30 секунд.»

Мы застыли, вместе глядя на танец огонька на постаменте, который теперь менял цвета раз в секунду. Потом — раз в полсекунды, ускоряя и ускоряя свой трепет. Краем глаза я заметил, что Дея, недвижимая в остальном, продолжает еле заметно шевелить губами. Я наклонился поближе.

— Свобода… — шептала она. — Моя свобода…

По крови и пеплу, что густо покрывали её чудовищный лик, катились настоящие слёзы, оставляя за собой чистые дорожки.

Радужный огонёк вспыхнул вдвое ярче и исчез, погрузив зал в полную темноту. Следом за ним погасли последние факелы, валяющиеся среди мертвецов на полу. Но я знал, что мир за пределами зала и дальше будет согрет незримым пламенем Сердца. Асмодей не дотянулась до него, и оно отправилось дальше — туда, где никто его не сможет побеспокоить ближайшие двадцать-тридцать лет.

В темноте раздался негромкий треск — это сломалось моё верное копьё. Какое-то время — почти вечность — после этого царила абсолютная тишина.

— Прости меня, — сказал я, лишь предполагая, что Дея всё ещё стояла рядом. — Я понимаю, что ты тоскуешь по дому. Мне правда очень жаль.

В темноте вспыхнули два новых огонька — это загорелись её глаза, а за ними вся она буквально вспыхнула белым огнём.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Ты… жалеешь… меня? — процедила Асмодей сквозь зубы. — Ты… ты…

Я просто стоял перед ней, почти равнодушно ожидая казни. Бежать мне было некуда, да и точка сохранения теперь висела тут. Единственный выход благодаря Дее был завален, а булыжники сплавились в единую массу. Ненависть в глазах Владыки Нижнего Мира достигла апогея.

— Ты надеешься, что сохранив эти жалкие угли, станешь своим? — Асмодей не говорила, скорее выплёвывала в меня слова, подходя всё ближе. — Ты чужак. Ты всегда будешь здесь чужаком. Фальшивкой. Гнойником. Инородным телом. Ты можешь умереть за этот грязный, отвратительный мирок хоть миллион раз подряд — рано или поздно он отвергнет тебя, выдавит без пощады.

Её когтистые руки опустились мне на плечи — невзирая на всю её ярость, на удивление бережно, не выдавив ни единицы здоровья.

— Ты даже не знаешь, как на самом деле называется этот мир. Ты не знаешь, почему ты возрождаешься спустя почти четыре часа. Ты не знаешь ничего, но при этом умудрился потерять всё. Так что оставь свою жалость при себе, потому что я придумала, как тебя наградить.

Её лицо было совсем близко, она перешла на шёпот. Её дыхание пахло кровью и дымом, но также чем-то изысканно-чуждым, неуловимым, притягательным.

— Один из разделов в твоих параметрах персонажа всё ещё пустует, верно?

— Верно, — эхом отозвался я, сам не зная, зачем.

— Давай это исправим. Я дарую тебе своё проклятие.

Из трёх поцелуев, что я получил в этом мире, два принадлежали демонам, и этот, последний, был поистине ужасен. Губы Асмодей прижались к моим, пока её руки обхватили меня за шею и шипы на них впились в незащищённое тело. От её поцелуя распространялся страшный жар, несущий с собой электрический ток в миллионы вольт. Моя голова взорвалась слепящей болью, тело сковал паралич. Когда она разжала объятья, я рухнул на пол, не способный двигаться и дышать.

— Прощай, Макс, — мурлыкнула она, с явным удовольствием следя за моим лицом, перекошенным от ужаса и агонии. — Приятной тебе вечности в этом чудесном месте. Наслаждайся новыми воспоминаниями.

За её спиной ткань реальности дрогнула и с треском открылась в портал, напоминающий залитую белым светом рваную рану. Она не глядя отступила в него, и я остался один.

За последний месяц я столько раз думал, что теперь моё одиночество абсолютно, но теперь стало отчётливо ясно, что тогда это были только цветочки. Ягодки же вот они. Поздравляю, друг, ты в самом деле спас мир. Тебя даже поцеловали в награду. Как тебе твои лавры и овации?

«ВЫ ПОГИБЛИ».

Кровотечение от шипов Деи всё-таки добралось до конца моей полоски хп.

Существует старая шутка про то, что убивает не падение, а резкая остановка в конце. Я падал и падал — всего три-четыре секунды в воздухе, прежде чем приземлиться на покатую стенку огромного кратера, скатиться на его дно и умереть, нелепо вывернув сломанную шею.

Существует старая шутка про, что убивает не падение. Я не успел сориентироваться, слишком сильно ударившись головой во время приземления. Я погрузился в темноту.

Существует старая шутка. Я упал, успев за пару секунд рассмотреть бескрайнюю пустыню. Я получил множество переломов и умер спустя пару минут.

Существует шутка. Я умер.

Существует…

Суще…

Я возродился в самом центре заваленного трупами непроглядно-тёмного зала. Сразу пришло осознание, хотя Асмодей не сказала это, но я догадался по контексту — каждая смерть чужака в «Аниме» прибавляла совсем чуть-чуть ко времени возрождения. Её поцелуй вернул мне память. Память о тысячах смертей, которые ждали меня на входе в этот новый, до боли реальный мир. Я бы до сих пор падал там и умирал, лишённый памяти и смысла существования, если бы рядом не появилась Эми.

Я был жив, но проклятье Владыки демонов делало всё, чтобы жизнь эта ощущалась как бесконечная череда смертей. Стоило мне закрыть глаза, моя память начинала без конца прокручивать и прокручивать сцены моей гибели на дне кратера. Не просто как воспоминания, а так, словно это происходило прямо сейчас. Иногда мне даже удавалось это терпеть. Но в периоды помутнения рассудка я кричал и плакал, я звал Маэстуса, Кассандру, каждого из ребят по имени. Я звал маму и отца, я звал Нэсс, звал Аккома и даже Дею.