Мой Дагестан - Расул Гамзатович Гамзатов

по земле людьми они брели.

Они летят, свершают путь свой длинный

И выкликают чьи-то имена.

Не потому ли с кличем журавлиным

От века речь аварская сходна?

Летит, летит по небу клин усталый —

Летят в тумане на закате дня,

И в том строю есть промежуток малый —

Быть может, это место для меня!

Настанет день, и с журавлиной стаей

Я поплыву в такой же сизой мгле,

Из-под небес по-птичьи окликая

Всех вас, кого оставил на земле.

Перевел Н. Гребнев

Летят журавли, вырастают травы, качаются колыбели. Троих вынянчила люлька и в моем доме, три девочки родились у меня. А у другого — четыре, а у других — десять, а то и пятнадцать. Сто люлек качаются в ауле Цада, сто тысяч люлек качаются в Дагестане. По рождаемости Дагестан занимает первое место в Российской Федерации. Стало нас полтора миллиона. А чем больше народу, тем чаще свадьбы, а чем чаще свадьбы, тем больше людей.

В трех случаях нельзя медлить, говорят горцы: когда надо похоронить умершего, накормить гостя и выдать взрослую дочь замуж.

Во всех этих трех делах в Дагестане не опаздывают. Вот зарокотал барабан, запела зурна, начались свадьбы. Поднимая первую чашу, провозгласят: «Пусть невеста рожает сына!»

И еще три вещи, которые горец должен неукоснительно выполнять: выпивать рог до конца, беречь имя и не терять мужества в час испытаний.

А испытаний немало выпало на долю горцев. Немало бил молот судьбы по саклям Дагестана, чтобы раздробить их, но они устояли.

А между тем по-прежнему нет покоя в мире. То тут, то там на земном шаре раздается стрельба, рвутся бомбы, и, как всегда, матери прижимают к груди своих детей.

Когда появляются на небе дождевые тучи, земледелец спешит в поле, чтобы убрать скорее то, что скошено. Когда сгущается небо над миром, народы стремятся защитить мир, спасти его от военной грозы.

В Дагестане так говорят: драчливому быку отпиливают рога, кусачую собаку держат на цепи. Если бы и в мире существовал такой обычай, легко бы жилось. С думами о большом мире живет теперь маленький Дагестан.

Раньше, если горцы уходили в набег, не брали с собой слишком уж молодых джигитов. Но Шамиль сказал— надо брать. Невелик палец мизинец, но без него нет крепкого кулака.

Пусть Дагестан будет мизинцем в большом и тяжелом кулаке целой страны. Тогда враги, при всем их старании, не разожмут этот кулак.

Кулак этот только для врагов, а на плече друга лежит просто широкая ладонь. Ну и у ладони все равно есть мизинец.

Когда бываю в других странах, прежде всего знакомлюсь с поэтами. Песня песню хорошо понимает. А еще я стараюсь познакомиться с земляками, если такие есть. Конечно, земляки за границей разные. Но не терплю высокомерия к землякам именно потому, что они разные. Я встречал их в Турции, в Сирии, в ФРГ, да и где только не встречал!

Иные дагестанцы оказались вдалеке от родины еще во времена Шамиля. Ушли от своих очагов на поиски счастья, которое не далось дома.

Другие уехали, не поняв революции или поняв, но испугавшись, а третьих революция выдворила сама. Есть и четвертые, самые негодные, самые жалкие и потерянные. Эти изменили родине уже во время последней войны.

Разных дагестанцев повидал я. В Турции побывал даже в дагестанском ауле.

— У нас здесь тоже маленький Дагестан, — сказали мне жители этого аула.

— Нет, вы не правы, Дагестан только один. Двух Дагестанов быть не может.

— А кто же, по-твоему, мы, откуда?

— Да, кто и откуда вы?

— Из Карата, из Батлуха, из Хунзаха, из Акуша, из Кумуха, из Чоха, из Согратля. Мы из разных аулов Дагестана, так же как и те, кто уже лежит в этих могилах на аульском кладбище. Мы тоже маленький Дагестан!

— Вы — были. Некоторые хотят еще быть. Может, и это дагестанцы? — спросил я, показывая на портреты Гоцинского, Алиханова и Узун-Хаджи.

— А кто же они? Они из нашего народа, одного с нами языка.

— Дагестан их языка не понял, а они не поняли язык Дагестана.

— Каждый по-своему понимает Дагестан. У каждого в сердце свой Дагестан.

— Но не каждого Дагестан считает своим сыном.

— Кого же считает?

— Приезжайте туда, где качаются колыбели наших детей.

— А что говорят там про нас?

— Камни, которые не подошли к стене и остались лишними, когда воздвигался Дагестан… Листья, унесенные осенним ветром, струны, несозвучные главным струнам пандура.

Так я разговаривал с земляками, живущими на чужбине. Среди них есть богатые и бедные, добрые и злые, честные и потерявшие честь, обманутые и обманщики. Они танцевали при мне лезгинку, но бубен был чужой.

Мы не считаем этих людей, когда говорим, что нас, дагестанцев, полтора миллиона.

Когда я уезжал из Сирии, одна аварка все просила меня передать привет абрикосовому дереву в Гергебиле, потрогать его руками.

Аварские дети на берегу Мраморного моря, у которых отец уехал в Мекку на поклонение, сказали мне:

— А для нас Мекка — Дагестан. Того, кто побывал в Мекке, называют хаджи. А теперь для нас тот хаджи, кому удалось побывать в Дагестане.

Ко мне в Махачкале приходил однажды такой хаджи, который не был на родине сорок лет.

— Ну и как? — спросил я у него. — Изменился Дагестан?

— Если буду там рассказывать — не поверят. Но скажу им одно: Дагестан есть!

Есть мой Дагестан! Есть республика! Есть народ, язык, имена, обычаи. Вот судьба Дагестана. Играются свадьбы, качаются колыбели, поднимаются тосты, поются песни.

СЛОВО

Аварское слово «миллат» имеет два значения: нация и забота. «Кто не заботится о нации, тот не может заботиться и обо всем мире», — говорил мой отец.

«Должна ли нация заботиться о том, кто не заботится о нации?» — спрашивает Абуталиб.

«У кур, у гусей, у крыс, кажется, не бывает нации, но у людей она должна быть», — так говорила моя мама.

Бывает одна нация и две республики, как у наших соседей осетин. Бывает од^а республика и сорок наций.

«Целая гора языков и народов», — сказал о Дагестане какой-то путник.

«Тысячеголовый дракон», — говорили о Дагестане враги.

«Многоветвистое дерево», — говорят о Дагестане