Мальчик – отец мужчины - Игорь Семёнович Кон

(Diamond-Smith, Luke, McGarvey, 2008). Но поскольку дочери больше помогают матери по хозяйству и в уходе за детьми и стариками, многие семьи, даже отдавая предпочтение сыновьям, считают необходимым иметь хотя бы одну дочь.

В постиндустриальных странах родительские гендерные предпочтения более пластичны. Например, в Западной Германии бездетные женщины больше хотят родить девочку; мужские предпочтения менее определенны, но склоняются на сторону мальчиков (Hank, Kohler, 2003). Особенно интересны мнения относительно желательного пола последующих детей. В скандинавских странах большинство родителей хотят иметь детей обоего пола, так что если первым родится мальчик, то второй пусть будет девочка. Что же до третьего ребенка, то датчане, норвежцы и шведы предпочитают девочек, а финны – мальчиков (Andersson et al., 2006). Увы, третьих детей в этих странах немного…

Таким образом, модернизация и выравнивание социальных возможностей мужчин и женщин не устраняют родительских гендерных предпочтений, но эти предпочтения становятся более разнообразными и гибкими. Более образованные и молодые современные мужчины не считают дочерей существами второго сорта и любят их не меньше, чем сыновей, у матерей же предпочтения и раньше не были жесткими. Хотя с дочерью маме проще, повышенные хлопоты, связанные с выращиванием сына, способствуют формированию большей привязанности к нему. «Работает» здесь и изложенная в главе 2 теория Нэнси Ходоров.

Ослабление гендерной поляризации и снижение рождаемости сказываются на семейном статусе и характере воспитания мальчиков. То и другое зависит от особенностей традиционной культуры и от структуры и состава семьи. В младенчестве и раннем детстве родители, особенно отцы, склонны воспитывать дочерей и сыновей по-разному, ожидают от них неодинакового поведения и предлагают им разные игрушки, игры и иные занятия, причем гендерно-типичной деятельности родители придают больше значения, чем гендерно-типичным психическим свойствам. Насколько сильно это влияние – достоверно неизвестно. С возрастом ребенка родительское давление в сторону закрепления гендерного своеобразия уменьшается, да и вообще в современном обществе оно значительно слабее, чем было раньше. Сдвиги зависят не столько от воли и желания родителей, сколько от объективных факторов.

Многие еще недавно обязательные гендерно-нормативные различия, вплоть до правил престолонаследия, вообще исчезли: сегодня в большинстве монархий, если в царствующей семье первой родится девочка, то она и унаследует корону. Несущественными или факультативными стали и некоторые правила бытовой гендерной социализации. В прошлом родители исходили из того, что их сыновья и дочери будут заниматься совершенно разными делами, к которым их и надлежит готовить. Теперь этот принцип отстаивают лишь упертые и оторванные от жизни традиционалисты.

С ослаблением гендерного разделения труда слабеет и родительское давление на выбор детьми специфически-гендерных интересов, хобби и т. п. Как правило, современные родители предлагают детям гендерно-типичные занятия, но если это не находит отклика у ребенка, на своих рекомендациях не настаивают. Тем более что и сами они сплошь и рядом делают не совсем то и даже совсем не то, что предписывается традиционной культурой (работающие женщины).

Помимо общих социокультурных установок, дифференцированное отношение к мальчикам и девочкам зависит от состава семьи. В доме, где есть и мальчики и девочки, гендерным различиям придают больше значения, чем там, где все дети одного пола. Это верно и для разнополых и однополых близнецов.

Ослабление гендерной поляризации сказывается на распределении бытовых обязанностей. В многодетной семье можно поручать мальчикам одно, а девочкам другое, в однодетной семье это труднее. Многое зависит и от наличия соответствующих гендерно-ролевых моделей, которых в большой семье, естественно, больше.

Многодетные семьи, однодетные семьи и семьи с одним родителем (чаще всего это материнские семьи) воспитывают детей не совсем одинаково. В 1989 г. в многодетных семьях воспитывался каждый пятый ребенок (14,4 % в городах и 36 % в селе). С тех пор их число уменьшилось. В 2002 г. в многодетных семьях (свыше троих детей) в России воспитывалось лишь 15,7 % всех детей (10,6 % в городах и 16,8 % в сельской местности). Из общего числа семейных ячеек, имеющих детей до 18 лет, доля имеющих троих и более детей составляет 5,4 %, двоих – 26,9 %, одного – 67,7 %, причем эти показатели сильно различаются по регионам (Прокофьева, 2007. С. 262–263).

Малодетная семья суживает возможности не только бытовой гендерно-ролевой специализации, но и формирования гендерно-типичных (или нетипичных) характерологических свойств, проявляющихся преимущественно во взаимодействии ребенка со сверстниками. В малодетной семье ребенок получает больше внимания, родители яснее видят его индивидуальность (если она их интересует). Но однодетные родители зачастую узнают об агрессивности или, напротив, трусоватости своего сына лишь от детсадовской воспитательницы и корректировать эти черты могут опять-таки только с ее помощью.

Социологически неискушенные педагоги, психологи и журналисты уверены, что ослабление гендерной поляризации, пресловутая «феминизация мальчиков», которая кажется им уходом от генеральной линии развития, – результат ослабления отцовского влияния в семье. На самом деле это закономерный макросоциальный процесс, сдвиги в семейной социализации идут параллельно с изменениями в структуре общественного разделения труда и даже с некоторым отставанием от них (Кон, 2009).

Взаимоотношения поколений всегда и везде асимметричны: старшие обучают и воспитывают младших, приобщают их к унаследованной от прошлого культуре и в дальнейшем передают им это наследие. Но историческая преемственность реализуется через многообразие и изменение, в котором младшие играют весьма активную роль. В общем виде можно сказать, что чем выше темп исторического развития, чем больше социально значимых изменений осуществляется в единицу времени, тем заметнее различия между поколениями, тем сложнее механизмы трансмиссии, передачи культуры от старших к младшим, и тем избирательнее, селективнее отношение младших к своему социальному и культурному наследию.

Эти процессы часто трактуют упрощенно. Под влиянием молодежного движения 1960-х годов многие ученые стали писать, что старый конфликт отцов и детей, в основе которого лежало желание сыновей скорее унаследовать власть и имущество отцов, теперь перерастает в глобальный «разрыв», «пропасть» между поколениями, которые вообще не способны понять друг друга. При этом одни авторы считали данную ситуацию принципиально новой, полагая, что «пропасть» между поколениями углубляется, тогда как другие не усматривали в ней ничего нового: конфликт отцов и детей существовал всегда, а его современные масштабы сильно преувеличены.

Межпоколенная трансмиссия культуры действительно включает в себя не только информационный поток от родителей к детям, но и встречную тенденцию: молодежная интерпретация современной социальной ситуации и культурного наследства влияет на старшее поколение. Удельный вес молодежных инициатив в развитии культуры был весьма значителен и в Средние века, и в античности. Изменился не столько характер инновационного процесса, сколько властные отношения.

Чтобы перевести проблему в русло эмпирических исследований, требуется уточнить целый ряд вопросов:

1. Сравниваем ли мы сходства и различия генеалогических поколений родителей и детей или представителей разных возрастных когорт, скажем, людей, родившихся в 1930-х, 1960-х и