Наваждение - Пола Вольски

– Разумеется, если вы хотите, но это ничего не изменит.

Далее разговор пошел о другом, и Элистэ ушла, решив, что подслушивать все же не стоит. Она уже услышала более чем достаточно, и ей есть над чем поразмыслить. Тихонько поднявшись по ступенькам, она наконец нашла приют в собственной комнате. Была только середина дня, но Элистэ чувствовала себя измученной и несчастной. Голова раскалывалась, слезы застилали глаза, тысячи страхов и вопросов терзали душу. Ее до сих пор не покидали воспоминания об увиденном и услышанном на Торговой площади. Ужасная смерть мадам во Бельсандр перемежалась краткими вспышками-картинками шерринских улиц с красными ромбами, мундирами и вооруженными солдатами, детскими лицами Аврелии и Байеля, а над всем этим звучал спокойный, рассудительный голос кавалера во Мерея, предвещавшего катастрофу. Потом она разберется со всем этим, но не сейчас. Бросившись в постель, Элистэ провалилась в тяжелый сон.

14

– Осмотри их хорошенько, потом скажи мне, что это такое, – приказал своему отцу Уисс в'Алёр.

– Это старинные Оцепенелости, – сразу ответил Хорл Валёр.

– Это очевидно. Любой олух сразу скажет то же самое. Я должен узнать их назначение. – Уисс не пытался скрыть свое раздражение, в последние дни он до этого, не снисходил.

Хорл молчал.

– Ну? – хорошо поставленный голос подстегнул, Словно удар хлыста, и Хорл моргнул.

Уисс в'Алёр и его отец стояли в обширном, тускло освещенном подвале столичного Арсенала. Арсенал был закрыт для публики, но ограничения, касающиеся простых смертных, не распространялись на президента Комитета Народного Благоденствия. Видный гражданин, влиятельный член Конституционного Конгресса, человек, с которым все считаются, – ему открывались все двери, и так оно и должно быть; Уисс всегда знал, что так будет. Он прошел долгий путь со времен нищеты и безвестности обитателя Крысиного квартала. Проклятый пустой период жизни наконец закончился. Прежде он неоднократно – с горечью и отчаянием – уверял себя, что это когда-нибудь произойдет. Наконец он достиг чего-то близкого к признанию, которого заслуживал, поднялся высоко. «Но еще недостаточно высоко, – вечным колоколом билась в его душе неудовлетворенность, подогреваемая ненасытным голодом дьявольского честолюбия. – Еще недостаточно».

Иногда Уисс задумывался над тем, может ли вообще быть утолен этот голод. Но не часто и, уж разумеется, не теперь. В эту минуту все его внимание было сосредоточено на одном. Он смотрел, как солнечный луч проник сквозь линзу и упал на хранящиеся здесь Оцепенелости, чья мощь была очевидна даже неискушенному взгляду. Рано или поздно кто-нибудь воспользуется этой силой. В интересах страны, вонарского народа и всего человечества этим «кем-нибудь» должен стать он, Уисс в'Алёр. Поэтому взятие под контроль древних машин – скорее, вопрос долга, чем амбиций, и послужит больше общественному благу, чем самовозвеличиванию. Однако эта задача предполагала определенную проницательность, понимание функций и действия механизмов. Вот он и приказал втайне открыть подвал Арсенала и препроводил сюда своего сведущего в Чарах отца, а также обожающего его и всегда готового к услугам кузена Бирса Валёра.

Бирс, сгорбившись, стоял несколько поодаль, держа руки в карманах куртки, широко расставив ноги и запрокинув голову. Зелеными, как у кузена, но маленькими мутноватыми глазками – тогда как у того глаза были большие и прозрачные – он созерцал огромный свинцовый гроб, увенчанный шпилями и выпуклостями, с табличкой, на которой было выгравировано «Кокотта». Лицо его выражало полнейшую сосредоточенность, и внимание на какое-то время отвлеклось от дядюшки и знаменитого кузена. Казалось, что Бирс не замечает ничего вокруг. Пока это было допустимо – его услуги в данный момент не требовались.

– Ну? – повторил Уисс с нетерпением в голосе и во взгляде.

Хорл с трудом передвинул свое тело, поникшее, словно под невидимой тяжестью. Он, как всегда, чувствовал, что не может найти общий язык со своим сыном – вспыльчивым, скорым на расправу и непредсказуемым. Он также понимал, что не годится и для жизни в Шеррине с тысячью его проблем. Больше всего на свете Хорлу хотелось удалиться в успокаивающую тишину провинции Ворв, но об этом не могло быть и речи – Уисс никогда не позволит ему уехать. И хотя таинственный дар мог бы вывести его за ворота города, старик все же никогда не прибегал к нему, потому что сын его от природы обладал умением манипулировать людьми, превосходившим чародейную силу отца. И не было смысла сопротивляться ему. Так или иначе – устрашением, лестью или грубостью – Уисс добивался своего. И добивался всегда.

– Я не специалист в этих вопросах. Прежде мне не приходилось иметь дело с такими машинами, – сказал наконец Хорл и, увидев, что лицо сына потемнело, поспешно добавил: – Но я встречал нечто подобное в книгах и скажу тебе, что я запомнил. Когда-то эти три Оцепенелости были магическими Чувствительницами, изготовленными для поддержания порядка и спокойствия в обществе. Вот эта, – он указал на элегантную серебристую двухголовую конструкцию, – которую зовут Заза, выдыхала огонь и пар для защиты своих хозяев. Она была страстной, раздражительной, капризной. Говорят, обидчивая и мстительная, она никогда не прощала неуважения к себе, действительного или мнимого. – Хорл повернулся теперь к огромному механическому жуку с золотой табличкой, окаймленной рамкой из глаз и гласившей «Нану». – Чувствительница Нану – королева-мать машин этого рода, когда-то была несравненным шпионом. Фанатичная, неутомимая и изобретательная, она вечно бодрствовала, следя за предполагаемыми врагами своих хозяев. Никто не мог ускользнуть из-под ее надзора, потому что ей помогали целые рои ее летучих отпрысков, научившихся искусству слежки от матери и способных внедрить свои крошечные тельца в любую среду. Нану была равнодушной матерью, считавшей своих детей заменимыми и подлежащими использованию. По сути, она была равнодушна и к своим хозяевам. Холодная по натуре, лишенная чувств, она с энтузиазмом предавалась лишь своим занятиям, сходным с функциями насекомого.

Хорл сделал несколько шагов и встал рядом с племянником перед свинцовым шкафом с надписью «Кокотта». Он бросил на молодого человека быстрый взгляд, выдававший неподдельный страх, но Бирс не заметил его. Он не сводил глаз с Оцепенелости. Рот его слегка приоткрылся, взор затуманился. Со вздохом облегчения Хорл продолжил:

– Последняя Чувствительница – Кокотта – некогда применялась для публичных казней и расправлялась с большим числом осужденных: как в одиночку, так и партиями. Свои обязанности она выполняла безупречно и с явным рвением. Кокотта слыла надежной, неутомимой и ненасытной. Но это было на поверхности, свои же сокровенные чувства она никому не открывала. Ее страхи, надежды, привязанности и желания всегда оставались тайной, остаются и доныне.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});