Собачий рай - Полина Федоровна Елизарова

– это в точку, прямо про меня…

Голос девушки – звонкий, напитанный какой-то еще детской, как у Жоры, наивной уверенностью в своих словах, но уже разбавляющей эту уверенность печалью взрослого, подтвердил то представление, которое Варвара Сергеевна успела составить о ней по многочисленным фото в соцсети и коротким фразам Швыдковского.

В ней не было настоящей, глубинной злобы, значит, не могло быть и подлости.

– Значит, это был не просто секс? – чувствуя, что с этой изумительно открытой девушкой можно и нужно только так, спросила Варвара Сергеевна.

– Не просто. Я видела в нем личность. Он прожил жизнь, о которой я мало что знаю. Я родилась в восемьдесят третьем и в лихие девяностые, время, о котором столько уже снято и написано, была еще маленькой. На прошлой неделе гримировала актеров для детективного сериала о конце восьмидесятых – начале девяностых. Изучая по фото и видеохроникам те эпохи, их антураж – аквариумные госучреждения, хрустальные, переполненные окурками пепельницы, недосказанность и страх, потом, ворвавшимся вихрем, фарт, лихость, обесценивание человеческой жизни, нищету и шальные деньги, постоянно ловила себя на мысли: каким он был тогда? Как выглядел, о чем думал, с кем спал, за что страдал?

– Похоже на любовь.

– Скорее на ее обратную сторону.

– Не совсем понимаю, что вы имеете в виду.

– Он жил в своей изнанке. Мне же иногда удавалось увидеть его лицо. Но это не любовь, за которую сражаются, которую берегут. Любовь – это что-то долгое, очень большое, не вмещающееся в сердце. Это как… как целая вселенная! Роман не принадлежал мне, я не могла ему помочь, да и цели такой не было. Меня тянуло к нему, но это, я чувствовала, было неправильно для нас обоих: несмотря на близость, мы остались чужими. На момент нашей встречи я переживала сложный период – уже понимала, что развод неизбежен, с работой, как и у многих, начались проблемы, родители конкретно дурили после тяжело перенесенного ковида… Человека в раздрае часто швыряет к чему-то особенному, нетипичному… К такому, в чем есть агрессия, есть борьба.

– Насколько я знаю, ваш муж как раз борец.

– Бывший муж. Мы расстались.

– Хорошо расстались?

– Конечно. Друзьями.

– Благодарю за откровенность. Я вас больше не побеспокою. Вы единственная, кто отозвался о Романе так.

– А она? Эта женщина, которая с ним жила и чью дочь он воспитывал?

От изумления Варвара Сергеевна едва не присвистнула.

– Она умерла незадолго до его смерти.

– Вот как… Чудовищно. Но я почему-то не удивлена…

– И все же почему вы перестали общаться с Поляковым?

– Не стоит об этом… Так вышло. Смерть извиняет все.

* * *

Прислонив голову к плечу Наташи, Жора клевал носом.

– Может, перенести его в дом? – спросил доктор, вернувшийся к столу с бутылкой французского коньяка, упакованного в картонную коробку, – очередным подарком благодарного пациента.

– Пусть здесь пока дремлет, – не желая нарушать идиллию детей, ответила Варвара Сергеевна.

Весь вечер Жора рассказывал Наташе про Лаврентия – в последние два дня пес приходил примерно в одно и то же время и жадно заглатывал из рук ребенка еду, а потом, не теряя достоинства в осанке и выражении морды, долго вылизывал ему руки. Реальный Лаврентий мешался в сознании ребенка с Лаврентием вымышленным – в эмоциональные рассказы о приручении пса мальчик то и дело с серьезным видом вставлял факты о его приключениях в городе у моря. Наташа слушала, задумчиво улыбалась и кивала. Улыбалась и Варвара Сергеевна, случайно создавшая целый мир, некоторые детали которого она не раскрывала ребенку из педагогических соображений.

– Ребята, я хочу выпить за вас! – привстала захмелевшая Лариса. – Какой чудесный вечер! Вино, общество! А какой был шашлык!

– Давайте выпьем за жизнь, за это лето, – протянула к ней свой бокал с «Киндзмараули» Самоварова. – За детей, за вдохновение, за любовь!

– Согласен, – успев открыть бутылку и налить себе коньяка, поддержал женщин доктор. – За лето и за еще один прожитый день. Кто знает, что будет с нами завтра!

– Еще один штамм ковида, что же еще! – смешно развела руками Лариса, затем икнула и, хихикнув, прикрыла рукою рот.

Все выпили, кроме, конечно, залипшей в мобильном и опасавшейся пошевельнуться из-за прильнувшего к ней мальчика Наташи, тем более что ей это запрещали врачи. И Лариса, сразу после изысканного вина выдув залпом стакан воды, предложила:

– А давайте споем! «Под небом голубым есть город золотой…» – негромко затянула она.

– «С прозрачными воротами…» – подхватил доктор.

Варвара Сергеевна помнила: это одна из его любимых песен.

Из сада врывались и ликовали, носясь под крышей террасы, дурманящие ароматы – акации, лаванды и зацветшего буквально на глазах, сегодня утром, чубушника. Вечерний воздух был вязким, но легким, будто природа, подобно балерине, танцевала по земле своими зелеными ногами.

Лариса и доктор продолжали петь, а притихшей в плетеном кресле и наслаждавшейся минутой Варваре Сергеевне вновь захотелось плакать.

От скоротечности красоты, от человеческой глупости, от силы и уязвимости любви и от того, что все происходившее с ней в этот длинный вечер уже когда-то было.

И Никитин был. И Валера.

И ее целое под хлопковой белой рубашкой сердце, которое невозможно разрубить пополам.

Была и эта тоненькая, мужественно сражавшаяся за право на жизнь девушка в инвалидном кресле, и чернявый, беспечно примостивший голову на ее больных коленях особенный мальчик.

Доктор, проводив гостей до дома, принимал душ, а Варвара Сергеевна, закончив уборку и уложив мальчишку в постель, вышла на террасу выкурить долгожданную папиросу.

На перилах завибрировал забытый мобильный.

На часах была половина двенадцатого, и это могла быть либо ее беспардонная Анька, либо… ловко подсаженный на крючок страха Ваник.

Искреннее удивление, выраженное Агатой, когда Варвара Сергеевна спросила ее насчет суммы в пять тысяч долларов на лечение сына (о том, что чуть меньше года назад мальчик получил из-за наезда сложный перелом ноги, она узнала, листая страницу Агаты), укрепило Самоварову в мысли, что ее предположения верны: серьезной наличности у генерала не было, но человек такой натуры, как Поляков, никогда не стал бы одалживаться даже у дочери, если бы не был уверен в возможности вернуть долг.

В своем внезапном и быстро перегоревшем порыве он пытался занять подо что-то, за что предполагал выручить деньги.

Расчетливый и осторожный, он мог использовать для обналички содержимого коробки того, кто был ему обязан, чью личность он почти стер, а тело подсадил на зависимость от рецептурных таблеток, – Ваника.

Взяв телефон, Варвара Сергеевна спустилась со ступеней террасы в сад.

Номер не определился.

– Аря, у меня хорошие новости!

Это была Регина, о существовании