Вихри Валгаллы - Василий Звягинцев

— Скорее всего дело непосредственно в людях. Сибирская флотилия комплектовалась призывниками из Сибири же и Приморья. А там народ зажиточный, спокойный, им революция ничего особо привлекательного посулить не могла, — высказал свое мнение Кетлинский. — И лозунг «Штык в землю» популярности не имел. Войны и так нет, кормежка лучше, чем в деревне, большой город под боком, винную порцию выдают без задержки. Если хотите, Александр Иванович, вообще вся революция прежде всего из-за глупости верховной власти и несовершенства наших уставов произошла. С первых дней войны кадровых офицеров в атаку впереди пехотных цепей посылали, вот и осталась армия без настоящего офицерства. Уже в шестнадцатом году девяносто процентов полуротных и ротных командиров из мещан с четырехклассным образованием и шестимесячной школой прапорщиков состояли. Вот и некому оказалось солдатскую массу, где две трети рядовых были сорока лет и старше, в руках удержать. Далее. Гвардию с первых дней во встречные бои бросили. Дурак только такое мог придумать. Надеялись за два месяца немцев победить. А оставалась бы кадровая гвардия в Петрограде, никому в голову не пришло бунтовать, а и вздумали бы — одними ножнами палашей любую демонстрацию разогнали бы. Как в Москве в девятьсот пятом. С флотом то же самое. Четыре года линейный флот у стенки простоял, можете себе представить — ни разу в море не вышел. Вообразить только — чуть не десять тысяч молодых здоровенных мужиков четыре года на железных коробках сидели и большевистских агитаторов слушали! В таких условиях даже Иоанна Кронштадтского уговорить можно в бордель сходить.

— А вот Черноморский флот из боев и походов не вылезал, а итог тот же, — подначил Шульгин каперанга.

— Ну, то вы не путайте, Александр Иванович. На нашем флоте беспорядки начались, когда уже всю Россию большевики захватили. И тем не менее больше половины матросов не поддались. Кто вообще в Новороссийск не пошел, кто одумался и обратно вернулся. И сейчас на кораблях много рядовых и унтеров служит… Если бы командующий немного жестче себя вел, агитаторов с первых дней приказал арестовать и военно-полевым судом судить, сейчас бы жив был, наверное… Вечная ему память.

Гардемарин, разморившись в тепле и выпив три большие рюмки, осоловел и отчетливо клевал носом.

— Отведите его в купе, — попросил Шульгин Кетлинского.

— Спит, — сообщил, вернувшись, кавторанг. — А для чего он вам вообще нужен, позвольте полюбопытствовать?

— Да так. Жалко стало. Возьмете его к себе, глядишь, хороший офицер получится. А если даже и не очень, все лучше, чем если бы под забором умер или у стенки… И еще кое-какие соображения имеются.

Глава 5

…«Колчак расстрелян был Чека, вздохнули интервенты тяжко. Остался пшик от Колчака и адмиральская фуражка».

«Глуп Демьян Бедный», — подумал Шульгин, сбрасывая на пол купе тяжелый, отпечатанный на грубой оберточной бумаге лист газеты «Известия Совета рабочих и крестьянских депутатов», где были напечатаны эти пошлые стишки. Мало что смысл крайне похабный, так в них и фактически все неверно. Во-первых, по идее, расстреливал Колчака Иркутский ревком, отнюдь не ЧК, которой там не было и не могло быть. Во-вторых, интервенты вряд ли тяжко вздыхали, поскольку Колчака большевикам и выдали, чтобы спастись самим и утянуть пресловутый «золотой эшелон» — шестнадцать вагонов со спасенным от красных при их бегстве из Казани золотым запасом Российской империи. И про фуражку тоже бред, мороз тогда был за тридцать градусов, и адмирала на расстрел вели в папахе. Пшик же остался не от Колчака, который при любых поворотах сюжета остается одним из крупнейших политических деятелей России, ее же прославленным флотоводцем и вдобавок полярным исследователем, лауреатом Большой Константиновской золотой медали Русского Географического общества, именем которого назван остров в Карском море, а от самого Ефима Придворова, Демьяна Бедного то ж, кое-как прожившего свою лакейскую жизнь и умершего в полной безвестности.

И еще ему думалось накануне решающего дня — так ли оно случилось на самом деле или начались уже очередные исторические аберрации? Был ли на самом деле расстрелян Колчак 7 февраля 1920 года даже и в прошлой реальности, или Сибревком все же последовал приказу Москвы: «В случае опасности вывезти Колчака на север от Иркутска…» Могло ли случиться, что факт изменения реальности в июле двадцатого года ретроградно повлиял на нее же в феврале? Гадать не будем, потому что все равно бесполезно. Постараемся сделать так, чтобы завтра все вышло как надо.

Шульгин все продумал с наивозможнейшей тщательностью. На ближайшем к Иркутску со стороны Москвы разъезде оставил паровоз с одним вагоном и десятью офицерами охраны. Бронепоезд продвинул по главному пути прямо к пассажирскому перрону. В случае необходимости он будет прикрывать отход. Его 4, 2-дюймовые пушки, если потребуется, разнесут половину города. Свой поезд он загнал на боковую ветку сразу за выходным семафором. Приказал загрузиться углем и водой под завязку и держать пар на марке. Поставил боевую задачу непосредственным исполнителям.

О подлинной цели их прибытия сюда знали только Кетлинский, Мальцев, Кирсанов и еще трое. Остальные офицеры-рейнджеры получили более-менее убедительные легенды и подробную диспозицию.

Командиру бронепоезда, убежденному троцкисту и тоже военному моряку, хотя и не офицеру, а бывшему гальванеру с линкора «Полтава», было сказано, что в местном Совете окопались предатели, возможно, кое-кого придется «изъять». Это не расходилось с инструкциями, которые тот имел непосредственно из Центроброни, и Шульгин был спокоен. Выделенный для сопровождения экспедиции сотрудник Агранова должен был нейтрализовать местное отделение Трансчека. Там же Шульгин, предъявив свой мандат, получил для выполнения специального инспекционного задания два автомобиля.

Согласно хранившимся в сейфе Трилиссера документам, имитация расстрела и дальнейшее содержание Колчака в заключении поручались лично председателю Сибревкома Смирнову, члену Иркутского ВРК Чудновскому и председателю ЧК Васильеву. Во избежание утечки информации каких-либо иных лиц, независимо от занимаемой должности, ставить в известность о дальнейшем существовании в природе «объекта № 27» категорически запрещалось.

С Васильева, учитывая его анкетные данные, и решили начать операцию.

На работе товарища Васильева не оказалось. Утомился он, поехал отдыхать домой. Адрес дежурный сказал не сразу.

— Не положено. На месте начальники оперативного и секретно-политического отделов, а также комендант. К ним и обращайтесь.

Пришлось Шульгину, кроме удостоверения московской ЧК, предъявить и здесь специальный мандат, подписанный лично новым начальником ОГПУ Аграновым.

— Ты понимаешь, товарищ, у нас крайне важное дело непосредственно к Васильеву. О нем не должен знать больше никто. И о нашем приезде ты тоже должен молчать. Иначе — сам знаешь…

Дежурный подтянулся, проникся серьезностью момента (слух о последних событиях в столице дошел и сюда), подробно объяснил и даже коряво нарисовал, как проехать.

Этот чекист, немолодой уже мужчина с внешностью культурного мастерового, в круглых маленьких очках, когда Шульгин с сопровождающими вошел в комнату, пил чай из большой фарфоровой кружки. Пока с ним говорили, все время на нее поглядывал, боялся, что остынет. Да и то, буржуйка грела плохо, в окно сквозил ледяной ветер. Дождавшись, когда дежурный на секунду отвернется, Сашка неуловимым со стороны движением опустил в чай крупинку чуть больше спичечной головки. Поблагодарил товарища, мягко улыбнулся и вышел. Только за дверью задержался ненадолго, проследил, не вздумает ли чекист позвонить куда-нибудь по телефону. Нет, желание согреть живот и руки оказалось сильнее бдительности.

Значит, все в порядке. Через несколько минут у «пациента» вдруг возникнет сильное головокружение, и он потеряет сознание. Ненадолго. Очнется с симптомами, похожими на тиф или малярию, а заодно и потеряет память. На неделю, может, на две. Если сильно не повезет — совсем. Зато никому не расскажет, что приезжие товарищи интересовались секретным адресом.

Из обильно читанной в свое время шпионской литературы, Юлиана Семенова в особенности, Сашка знал, что прокалываются обычно на мелочах. Как, например, непродуманный контакт с особо охраняемым эсэсовцем Либо в «Майоре Вихре» чуть не провалил всю операцию по спасению Кракова.

Товарищ Васильев жил в кирпичном двухкомнатном домике, целый квартал которых тянулся позади закопченных корпусов какой-то фабрики. Задолго до революции их построил для своих рабочих хозяин. Лицемерная забота коварных капиталистов о «рабочей аристократии», имеющая целью внести раскол в борьбу пролетариата за свои права.