Циклогексан (сборник) - Александр Громов

Промочил ноги – вини себя. При чем тут лужа, оставшаяся от позавчерашнего ливня? Чертыхнись и топай себе дальше.

Это теория. На практике мне трудно припомнить, что я сделал в первую очередь: вспотел или отскочил в сторону метра на четыре. Кажется, это произошло одновременно.

Огляделся – никого. Не лужа же заговорила? Оставалась гипотеза о слуховой галлюцинации – хотя с чего бы при здоровом-то образе жизни? Мухоморов я не употребляю, к фармакологии равнодушен, и в роду психбольных не было…

Хорошо, что меня никто не видел. В чужом поле зрения я вряд ли подошел бы к луже еще раз и уж наверняка не стал бы с умным видом исследователя касаться ее носком ботинка.

– Так-то лучше, – одобрил голос. – Теперь говори: чего просишь?

– Ничего, – брякнул я, с запозданием вспомнив сказки о Золотой Рыбке и Емелиной щуке. Хотя в этой полупересохшей луже сел бы на мель и головастик, не то что порядочная щука.

– Это хорошо, – с ясно различимым удовлетворением произнес кто-то невидимый. Хоть тресни, голос шел из лужи. – Одобряю. А то ходят тут всякие… Может, ты и мою просьбу выполнишь?

– Может быть, – осторожно ответил я. – А что надо-то?

– Ты случайно помочиться не хочешь?

– Н-нет…

– Жаль. Ну тогда хоть плюнь. Да-да, в лужу… Стой, не так!

– А как? – спросил я.

– Как, как… Всему вас теперь учить надо. Почтительно! С благоговением! Сумеешь?

Час от часу не легче. Я еще раз огляделся. На асфальтовой пешеходной дорожке по-прежнему никого не было, а буйная листва тополей закрывала обзор из окон близлежащих домов. Пожалуй, можно было попытаться благоговейно плюнуть, не прослыв идиотом.

Третья попытка вышла сравнительно удачной, и неведомый голос признал ворчливо:

– Ну вот, совсем другое дело… Жертва принята.

– Какая жертва? – оторопел я.

– Жертва богу, бестолочь! На худой конец нужна хоть какая-нибудь органика. И главное, чтобы почтительно. Голубь нагадит – мне с того проку нет. А люди еще хуже. Денег, что ли, с тебя требовать? Ведь не дашь. Я уже не говорю о гекатомбе. Все вы нынче такие…

– Слушай, а ты вообще кто? – задал я давно созревший вопрос.

Молчание. Наверное, мой собеседник оскорбился. А я, изнывая от любопытства, уже не мог уйти просто так.

Чего ему хочется? Почтительности и благоговения? Ладно, постараюсь. Чего еще? Золота? Черного барана? Белого петуха? Насчет гекатомбы – перебьется, я не на мясокомбинате работаю, а монеткой пожертвую…

Из горсти мелочи, что обнаружилась в кармане, я извлек полтинник (нечего баловать неизвестно кого!) и, приняв вид торжественный, возвысившись, насколько смог, мыслями и духом, уронил подношение в лужу. Подействует или нет?

Подействовало сразу. Середина лужи взбурлила, вздулась горбом и явила миру этакого полупрозрачного мальчика-с-пальчик. Правда, мальчик был изрядно бородат, а, присмотревшись, я узрел, что он еще старше, чем я поначалу подумал. Этакий гомункулус-пенсионер, безуспешно пытающийся принять грозный облик. С полминуты мы молча глядели друг на друга.

– Дожил! – сказал он наконец и безнадежно махнул рукой. – Никто не боится. Громовержец! Лужеплаватель! Плевку рад…

Любопытство продолжало грызть меня, но теперь к нему примешалась некая доза жалости.

– Кто… вы? – повторил я вопрос совсем иным тоном.

– Глухой, да? – накинулся он на меня. – Громовержец я, понял? Зевс, царь богов, владыка Олимпа! Бывший владыка… – Боевой порыв его быстро угас, сменившись вздохами. – Бывший царь. И громовержец, кстати, тоже бывший. Такие дела…

– А теперь вы кто?

– Не видишь, что ли? – обвел он вкруг себя рукой и саркастически засмеялся. – Вот мои владения. Вот эта лужа. Зевс – бог лужи! Смешно?

– Нет, – соврал я.

– Мне тоже не смешно. Лужевладелец, лужезнатец и лужепроходец. Тьфу!

– А если лужа высохнет?

Он вздохнул.

– Обязательно высохнет. Зимой я вообще в спячку впадаю, а летом – так… слегка сублимируюсь. Ты ведь не станешь мне воду таскать, нет?

Это он верно угадал.

– Можно уменьшить испарение пленкой жидкого масла, – предложил я, заметив на поверхности лужи радужные разводы и немного подумав.

– Оливкового? – оживился он.

– Пока что подсолнечного, – сказал я, доставая из сумки пластмассовую бутыль. – Рафинированного. Тоже, кстати, органика.

Я влил в лужу четверть бутыли. Пленка получилась что надо, основательная. Теперь я не посоветовал бы купаться в этой луже никакому воробью.

– Фу, какая гадость! – пробормотал Зевс, но, кажется, брюзжал больше для порядка. – В следующий раз принеси оливкового.

– Яволь, экселенц.

– Издеваешься? – встопорщил он бороду. – Над богом – издеваешься?!

– Ни в коем случае. Сочувствую.

– Что? Прекрати немедленно! Я же все-таки бог, мне это вредно. Кинь-ка лучше еще монетку. Только, чур, благоговейно, а то толку не будет!..

Я выполнил требуемое. Он сразу расцвел, чуть-чуть подрос, приосанился и благосклонно кивнул мне: молодец, мол, делаешь успехи.

– Почему бы вам не поселиться в фонтане? – спросил я. – Туда многие кидают монетки. А реки? Озера всякие, каналы?.. Пруды, наконец?

По тому, как он сразу скривился, я заподозрил, что ляпнул чушь. А ведь верно: насколько я помню читанные в детстве греческие мифы в адаптированном пересказе, каждый порядочный водоем, будь то ручей или пруд, обязательно имел свое божество. Пусть мелкое. Знамо дело: командовать плавунцами да головастиками – не велика должность.

Но все-таки должность.

– Все кресла уже заняты, да? – схохмил я и понял, что попал в точку. Пришлось задобрить Зевса еще тремя монетками, благоговейно булькнувшими в лужу, прежде чем я вновь сумел вызвать его на разговор.

История громовержца была ужасна. Можно уберечься от потомка, который должен тебя свергнуть, попросту не родив этого конкретного поганца, но как уберечься от девальвации? Боги-то размножаются! Причем размножаются они, как и люди, в геометрической прогрессии, а область их деятельности практически не растет, да и Тартар не резиновый, чтобы беспрерывно низвергать в него избыточных бессмертных. И каждый сопляк-потомок, будь то сын, внучатый племянник или вообще седьмая вода на киселе, так и норовит хапнуть то, что еще не расхватано, а то и оттягать у другого. В том числе и у папаши, двоюродного дедушки и так далее. Курочка, как известно, по зернышку клюет, а вода камень точит. В том числе та вода, что седьмая на киселе. В античные времена с теографическим кризисом на Олимпе еще удавалось худо-бедно справляться, но потом…

Он не пожелал изложить, что было потом, но можно было догадаться. Ни бесчисленные толпы германских князьков, ни пять тысяч современных саудовских принцев не могли сравниться с роящимся скопищем олимпийцев. С беспрерывно размножающимся и бессмертным скопищем!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});