Легенды Западного побережья (сборник) - Урсула Ле Гуин

— Давай пройдемся еще до Камня Леро, — предложила я, и Грай согласилась; похоже, никому в ту странную ночь не сиделось дома, весь город бодрствовал — бурлил, тревожился; но все же хорошо было прогуляться по улицам после целого дня бесконечных разговоров и неподвижного сидения в гостиной. Мы немного срезали путь, пройдя по Косому мосту, и по улице Гелб вышли прямо на Западную улицу, к Камню. Там тоже было много людей; некоторые спокойно чего-то ждали, другие же делали то же, что и я: касались Камня и благословляли Леро, ибо именно она удерживает равновесие в мире.

Когда мы уже возвращались по Западной улице домой, я вдруг спросила неожиданно для самой себя:

— Неужели у вас с Орреком никогда не было детей, Грай?

— Были. У нас была дочь, — спокойно ответила она. — Она умерла от лихорадки в Месуне, когда ей всего полгода исполнилось.

Я молчала. А что я могла сказать?

— Теперь ей было бы семнадцать. Тебе сколько лет, Мемер?

— Семнадцать, — сказала я, с огромным трудом разлепив губы.

— Я так и думала. — И Грай улыбнулась мне. В слабом свете светильников, установленных на Высоком мосту, я видела ее улыбающееся лицо. — Ее звали Меле, — сказала она.

И я, повторив это имя вслух, вдруг словно почувствовала прикосновение чьей-то маленькой тени.

Грай протянула мне руку, и мы пошли дальше.

— Сегодня день Энну, — сказала я, когда мы подошли к перекрестку. — А завтра будет день Леро. И чаши весов качнутся.

Похоже, чаши весов качнулись уже к утру: едва рассвело, мы по шуму поняли, что на площади Совета собралась огромная толпа, пока еще не призывавшая к насилию, но настроенная весьма решительно. Люди требовали, чтобы альды немедленно, сегодня же покинули город. Лорд-Хранитель о чем-то быстро переговорил с Орреком, и они вместе вышли на галерею. Оррек казался страшно напряженным. Он что-то сказал Грай, и она пошла запирать Шетар в Хозяйских Покоях. Гудит подвел к крыльцу обеих лошадей, и Оррек вскочил на Бранти, а Грай — на Звезду. Я бежала рядом с Грай. Мы вслед за Орреком с трудом пробирались сквозь толпу, заполонившую улицу Галва. Впрочем, люди охотно расступались, давая нам проехать; многие громко приветствовали Оррека.

Но он не останавливался, упорно направляясь к той живой стене, что по-прежнему решительно преграждала путь возбужденной толпе, заслоняя собой солдат. Оррек спросил у горожан и у альдов, могут ли они его пропустить, ибо он хотел бы переговорить с гандом Иораттхом. Те и другие его сразу же пропустили. Он спешился и сбежал вниз по лестнице, ведущей к казармам.

А я стояла посреди толпы, держа Бранти под уздцы, словно заправский грум. Впрочем, этого коня и удерживать-то не требовалось. Он и так стоял как вкопанный, спокойно реагируя на шум, царивший вокруг, и я решила взять с него пример и тоже успокоиться. А вот Звезда часто трясла головой, недовольно фыркала и нервно переступала ногами, когда люди начинали уж слишком сильно напирать, так что мне подражать ей явно не стоило. Впрочем, я была рада, что благодаря лошадям вокруг нас образовалось некое свободное пространство, потому что и на меня эта чудовищная толпа действовала угнетающе. Мысли мои путались, эмоции так и бурлили. Ликование, ужас, возбуждение, восторг — все эти чувства охватывали меня попеременно, налетая, как яростный ветер перед началом грозы, который до земли клонит деревья, срывая с них листья. Я держала Бранти под уздцы и следила за лицом Грай, но лицо ее оставалось неизменно спокойным, даже каким-то неподвижным.

Затем в тех рядах, что были ближе всего к крыльцу Дома Совета, послышался глухой рев, и все повернулись в ту сторону, но я ничего не смогла разглядеть за головами людей. Грай коснулась моего плеча и жестом показала, чтобы я взобралась Бранти на спину. «Но я не умею садиться на лошадь!» — воскликнула я жалобно, но даже голоса своего в этом шуме не расслышала, а Грай уже подставляла руку, чтобы помочь мне вскочить в седло, и какой-то мужчина рядом подсадил меня со словами: «Полезай-ка скорей, девочка!» Вскоре я, ничего не соображая, уже сидела верхом на Бранти, а Грай говорила мне: «Смотри! Смотри!», и я стала смотреть.

На балконе Дома Совета, откуда всегда раньше выступали ораторы, стояла небольшая группа людей; я разглядела какую-то женщину в блеклой полосатой одежде рабыни и Оррека в черной куртке и килте. Они показались мне очень маленькими и какими-то светящимися, точно призраки. Толпа что-то кричала, пела, а некоторые громко выкрикивали: «Тирио! Тирио!» И вдруг какой-то мужчина рядом с нами злобно заорал: «Тирио! Альдская шлюха! Наложница ганда!» К нему сразу же повернулись другие люди: одни столь же громко и злобно предлагали ему заткнуться, другие пытались как-то их утихомирить. До стремян я не доставала и в седле чувствовала себя весьма неуверенно; у меня было такое ощущение, будто я сижу на насесте. Но замечательный Бранти стоял неподвижно, как скала, так что я, по крайней мере, совершенно не страдала от толкотни и давки, царившей внизу. Постепенно шум возле крыльца смолк — это Оррек поднял правую руку, прося слова. Люди закричали: «Пусть говорит поэт!», и над толпой медленно воцарилась тишина. Она растекалась по площади, подобно тому, как струя воды заполняет давно пересохший бассейн фонтана. Когда же Оррек наконец заговорил, даже до нас долетал его чистый и звучный голос, так и звеневший над площадью.

— Сегодня день Леро, — сказал он и умолк, ибо толпа тут же принялась глухо скандировать: «Леро! Леро! Леро!»; у меня даже дыхание перехватило, слезы выступили на глазах, и я тоже принялась кричать вместе со всеми: «Леро, Леро, Леро…» Потом Оррек снова поднял руку, и крики постепенно смолкли; даже на улицах, выходивших на площадь Совета, стало тихо.

— Я не являюсь гражданином Ансула, как не являюсь и уроженцем Асудара, — сказал Оррек, — так позволите ли вы мне снова говорить с вами?

— Да! — проревела толпа. — Говори, говори! Пусть говорит поэт!

— Рядом со мной стоит сейчас Тирио Актамо, дочь Ансула и жена ганда Иораттха. Она и ее муж просили меня сказать вам следующее: воины Асудара не станут нападать на вас, не станут вмешиваться в вашу жизнь и более не покинут своих казарм — таков приказ ганда Иораттха, а воины обязаны подчиняться приказам своего командира. Однако он не может приказать своему войску покинуть Ансул, не имея на то согласия верховного правителя альдов, и ждет вестей из Медрона. Ганд Иораттх, Тирио Актамо и я просим вас проявить терпение и принять на себя управление Ансулом; мы также просим вас предъявлять свои права на свободу спокойно, без ненужных кровопролитий. Я собственными глазами видел, как ганд Иораттх был предан, заключен в тюрьму и впоследствии освобожден оттуда. Я собственными глазами видел вместе с вами, как из фонтана, пересохшего двести лет назад, вновь забила струя воды. Я вместе с вами слышал голос, который громко возвестил нам из вечного молчания… Да, я всего лишь ваш гость, но могу ли я, пока мы все вместе ждем, чтобы Леро показала нам, в какую сторону качнулись чаши весов и предстоит ли нам разрушать или же, наоборот, созидать, предстоит ли нам развязать войну или же продолжать жить в мире… так вот, пока мы ждем этого, могу ли я рассказать вам в благодарность за ваше гостеприимство, за проявленную ко мне милость богов Ансула одну историю? Это история о войне и о мире, о рабстве и о свободе. Не хотите ли вы послушать одну из глав «Чамбана»? Легенду о славном Хамнеде и о том, как в Амбионе его сделали рабом?

— Хотим, — в один голос выдохнула толпа, и это слово пролетело над ней, как сильный, но теплый ветер над поросшим травами полем. И мы, я и Грай, сразу ощутили, как спадает мучительное напряжение, как голос Оррека освобождает и нас, и окружавших нас людей от тисков ужаса и безумных страстей, и испытывали горячую благодарность, даже если это и продлится недолго, всего лишь столько, сколько требуется поэту, чтобы рассказать свою историю.

Повсюду на Западном побережье люди знают легенду о Хамнеде; даже в Ансуле, где книги давно были уничтожены, многие ее знали или, по крайней мере, помнили имя Хамнеды. Но большинство, к сожалению, никогда ее не читали и не слышали, как ее рассказывают. И то, что Оррек решился поведать эту историю прилюдно, да еще перед такой огромной толпой, подтверждало наше право, право народа Ансула на своих героев и свое прошлое. Вот что действительно было для нас великим даром, и этот дар преподнес нам Оррек. Ах, как он рассказывал легенду о Хамнеде! Казалось, он как бы впервые открывает ее для себя вместе с нами. Казалось, он до глубины души потрясен предательством Элока; казалось, и его избили и вместе с Хамнедой заковали в цепи; казалось, он вместе с Хамнедой плачет, видя те пытки, которым подвергли старого Афера, и его смерть; казалось, это его, Оррека, душу терзает страх за тех рабов, которые, рискуя жизнью, помогали Хамнеде бежать… Это был совсем не тот «Чамбан», который я когда-то читала. Нет, Оррек рассказывал людям свою собственную историю, используя свои собственные слова, особенно когда добрался до того места, где описывается схватка во дворце Амбиона, когда Хамнеда, освободив тирана Уру от оков, повелевает ему навсегда покинуть Амбион и говорит восставшим жителям города: «Свобода — как лев, выпущенный из клетки, как встающее над землей солнце: ей нельзя приказать остановиться. Так дайте же дорогу свободе! Дайте другим жить свободно, чтобы самим стать свободными!»