Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922 - Владимир Петрович Аничков

и выдача серебра производились счетом, что брало немало времени и занимало много счетчиков. Поэтому я решил принимать серебро не счетом, а весом. Монеты были совершенно новые, нестертые, и обвес был невелик. Самое большее, как показала практика, я мог потерять два двугривенных на тысячу рублей серебра. Но помимо этих недостатков, серебро неудобно своими размерами. Получит человек на четыреста иен пуд серебра, а иногда и несколько мешков весом в десять-пятнадцать пудов – и тащи это… Для того чтобы доставить такой груз, надо или нанимать не одного, а двух-трех извозчиков, или носить на спине эти кули и брать с собой охрану. Поэтому от серебра все старались отделаться поскорее и стали прямо из банка носить его ко мне, теряя на этом от трех до пяти процентов.

Сам зал я устроил так, как обычно устраивают в банках: отделив публику от служащих перегородками с оконцами.

Приступили к делу мы с робостью и замиранием сердца.

К общей радости, в первый же день к нам понесли и серебро, и американские доллары, и русское золото.

Вся семья дружно работала с девяти утра до пяти вечера. Затем около часа уходило на подсчет кассы, так что возвращались мы домой к половине шестого-семи часам. Тотчас после обеда я засаживался за составление ежедневного баланса, что отнимало время до часу ночи. Работа тяжелая, но чувствовалось, дело пойдет и даст хорошую прибыль. Это подбадривало и меня, и всю мою милую команду. Но всех волновал вопрос, куда я дену серебро. Вся кладовая была засыпана серебром, едва успевали шить мешки. Однако в первый день никто серебра не купил, хотя бы на одну иену, и жена в тревоге говорила, что надо прекратить его покупку.

А иен уже на третий день не хватило. Пришлось обратиться к Японскому банку с просьбой открыть онкольный счет под разные валюты. Но в приеме серебра отказали. Тогда я заложил на первое время русское золото и американские доллары, которых скопилось уже немало. Русско-Азиатский банк тоже отказал в приеме серебра в залог, не соглашаясь принимать его весом. Помог мне домохозяин Альберс, разрешивший кредит под серебро на полторы-две тысячи иен и принимая его мешками на веру, не беря с меня процентов. На третий день вечером я прошел на квартиру к управляющему Сибирским банком Олесову. Он жил совместно с помощником Цершке и бывшим управляющим Азовским банком Щепиным. Все трое тогда начали экспортировать в Шанхай лес и деньжата имели. Я предложил им войти в компанию, но они не доверяли моему делу, и я еле уговорил их дать мне на три дня под американское золото восемьсот иен, за что по уговору выставил бутылку шампанского.

На другой день я нашел компаньона в лице Н.И. Сахарова, внесшего тысячу восемьсот иен и обещавшего недели через две добавить еще три тысячи двести, за что пришлось взять его в число служащих с окладом в семьдесят пять иен. Он занял место артельщика. В это тяжелое время выручил меня генерал Болдырев, внесший семь тысяч иен серебром. Дело стало на ноги.

Наконец, на пятый день возник сильный спрос на серебро. Одна только фирма «Каган и Кулагин» потребовала тридцать тысяч рублей серебром. Запасов не хватало, пришлось прикупить серебро у китайцев. Но мы справились и, очистив всю кладовую от серебра, заработали на этом заказе сто двадцать иен. Вся моя семья успокоилась и получила веру в дело.

Но теперь явилась другая забота: к нам начали нести американские доллары, золотые и серебряные. Последние оценивались немного выше веса, и мы покупали их по одной иене пятьдесят сен. Это был прекрасный заработок, ибо продавали мы серебряные доллары на сорок пять сен дороже покупной цены.

С отходом парохода в Америку спрос на доллары был так велик, что я скупил их у Кредитной канцелярии, нажив на этом деле более пятисот иен.

Американские доллары особенно волновали Льва Львовича, убедившегося в целесообразности их покупки.

Когда-то давно, будучи в Контрексевиле, я купил альбомчик с открытками, изображавшими золотые и серебряные монеты всех стран. Вот он мне и пригодился. Ко мне приносили валюту всего мира.

Наконец наступило 1 февраля, и, просидев почти всю ночь, я вывел отчет. Прибыль несколько превышала шесть процентов на вложенный капитал. Согласно условиям, это почти удваивало наше жалованье и увеличивало капитал на три процента. На жизнь вполне хватало, да еще и оставалось, чтобы отложить на черный день. Какое было ликование!

Казенную квартиру нам удалось отвоевать до марта, а на Масленой неделе Толюша привел к блинам командира своей тяжелой батареи Немчинова. Молодой человек оказался в чине полковника, но в каком ужасном виде предстал он перед нами! Все его платье требовало усиленного ремонта, сапоги – в дырах и заплатах; белье, должно быть, не менялось много времени. Вряд ли был он и сыт, поскольку набросился на еду с огромным аппетитом.

– Папа, – обратился ко мне после блинов Толюша, – я прошу тебя принять полковника к себе на службу.

– Милый мой, да ведь мы обходимся своими силами, и брать служащих я не намерен.

– Ну, отпусти старика сторожа. К чему он тебе? А на его место возьми на то же жалованье Немчинова и младшего офицера Колесникова.

– Да ведь сторожу я плачу тридцать иен. Этого же будет мало.

– Ничего, они будут жить в конторе, а при квартире им на пропитание хватит.

– Ну, Толюша, пусть будет по-твоему. – И я передал Немчинову условия найма.

– Я могу взять вас двоих в качестве прислуги и охраны. Помещаться вы должны в конторе и там же ночевать. Один из вас должен быть дежурным и вовсе не отлучаться. За это я даю вам завтрак в двенадцать часов и по пятнадцать иен каждому.

Немчинов предложению очень обрадовался. Уехав в Раздольное за Колесниковым, он вернулся через два дня в контору с просьбой разрешить ночевать в конторе и третьему офицеру батареи – Добровольскому.

– Пусть ночует, но на что вы будете жить?

– При вашем завтраке тридцати иен хватит на троих.

– Ну, Бог с вами, оставайтесь все трое и будете получать по пятнадцать иен каждый, но с тем, чтобы всегда в конторе безотлучно были двое из вас.

Охрана была необходима, время тревожное, многих капиталистов уводили в сопки. Я опасался нападения на контору. К моему большому счастью, над конторой квартировал японский жандармский генерал. У него надежная охрана, и я рассчитывал на его помощь в случае нападения. Генерал почти каждый день, идя по лестнице к себе, заходил к нам и,