Габриэль Гарсиа Маркес. Биография - Джеральд Мартин

Самый младший из детей Гарсиа Маркесов, Йийо, сорок лет спустя вспоминая тот короткий визит Габито, сказал следующее: «Он только что женился и приехал с Мерседес в Картахену то ли на медовый месяц, то ли попрощаться. А может, за тем и за другим, не знаю. Но я очень хорошо их помню: оба сидели на диване в гостиной большого дома в Лье-де-ла-Попа, где прошли мои отроческие годы, болтали без умолку и курили. Курили они много: в гостиной, на кухне, за столом, даже в постели, где у каждого была своя пепельница и три пачки сигарет. Он был худющий, она тоже. Он — нервный, с тонкими усиками. Она — вылитая Софи Лорен»[617].

К великому огорчению родных и друзей, очень скоро новобрачные полетели в Каракас через Маракайбо. Маленькая девочка, которая, как сообщила мне одна ее подруга детства, некогда в Сукре, стоя у стены во дворике, залитом послеполуденным солнцем, говорила «О, как же я хочу путешествовать по миру, жить в больших городах, переезжать из гостиницы в гостиницу!» — пустилась в большое плавание. Она и помыслить не могла — на то просто не было причин, — что когда-либо эти ее мечты сбудутся. В самолете Габо поделился с Мерседес своими собственными мечтами: он опубликует роман под названием «Дом», напишет еще один роман, о диктаторе, и в сорок лет создаст свое лучшее произведение — шедевр. Позже Мерседес заметит: «Габо родился с открытыми глазами… Он всегда добивался того, чего хотел. Взять хотя бы наш брак. Когда мне было тринадцать, он сказал своему отцу: „Я знаю, на ком женюсь“. А мы тогда были просто знакомыми»[618]. И вот теперь она стала женой этого человека, которого едва знала.

Это был совершенно другой Гарсиа Маркес. Женитьба и новые обязанности преобразили его. Он открыто планировал свое будущее. И дело, конечно, не только в том, что новоявленный муж пытался произвести впечатление на молодую жену. Он вступал в новую эру, начинал новый проект, и даже его любимая литература, его призвание, должна была стать частью этого нового уравнения. Больше он не собирался жить как-нибудь, кое-как сводить концы с концами: теперь все в его жизни будет заранее спланировано и систематизировано — в том числе и писательский труд.

В аэропорту Каракаса новобрачных встречала вся семья Мендосы, включая теперь уже пожилого бывшего министра обороны Плинио Мендосу Нейру, которому постепенно пришлось признать, что с течением времени политические устремления, что он лелеял в Колумбии, испарились. Колумбийские консерваторы выиграли историческое сражение, которое только что, очевидно навсегда, проиграли реакционеры Венесуэлы.

Шумная, дружелюбная, пожалуй, излишне самоуверенная и даже навязчивая семья Мендосы ошеломила Мерседес. Средняя сестра Плинио, Соледад, без сомнения, невольно сравнивала ее с раскованной Тачией, и, вероятно, это сравнение было не в пользу Мерседес. Через два десятка лет младшая сестра Мендосы, Консуэло, в статье, написанной для модного боготского журнала, нечаянно откроет, почему Мерседес испытывала неловкость. Вспоминая ее приезд в Каракас, Консуэло скажет: «Внешне она — типичная представительница женской половины северо-восточного побережья: стройная, но широка в кости, смуглая, скорее высокая, чем маленькая, раскосые глаза, улыбающиеся полные губы, серьезная и насмешливая одновременно. Когда Мерседес впервые отправилась за границу и прибыла в Каракас, она казалась робкой, вполне обыкновенной; носила узкие юбки, правда не совсем по моде; волосы короткие, волнистые, что ее тоже не украшало»[619]. Словом, женщина, возможно, африканских кровей, немодная и неприметная. Неудивительно, что позже Мерседес скажет мне, что провела «слишком много времени» с Мендосами в Каракасе, причем «мне это было не по вкусу, радости особой не доставляло — честно говоря, я предпочла бы быть от них подальше». Но поначалу ей приходилось ужинать в обществе семьи Мендоса почти каждый день. Гарсиа Маркес снял небольшую квартирку в Эдифисио-Рорайма (Сан-Бернардино), в которой почти не было ни мебели, ни предметов домашнего обихода[620]. В таких условиях они будут жить несколько лет. Через тридцать лет Марио Варгас Льоса, рассказывая мне о той поре жизни Маркесов, добавит насмешливо, что Плинио Мендоса постоянно торчал дома у Гарсиа Барча, даже во время их медового месяца[621]. Сам Мендоса в своих мемуарах «Лед и пламя» («La llama у el hielo») косвенно подтверждает этот факт. Казалось бы, он должен быть очень аккуратен в своих высказываниях, но Плинт всему миру поведал о том, как Мерседес пыталась готовить — да она и сама признает, что не умела даже яйца сварить, Габо пришлось учить ее этому[622], — и что она не произнесла ни слова с тех пор, как приехала в Каракас: «Через три дня после знакомства с Мерседес я сказал своим сестрам: „Габо женился на немой“»[623].

Правда, Мерседес утверждает, что с мужем она общалась без проблем. Когда я спросил у нее в 1991 г., что, по ее мнению, скрепило их союз, она ответила: «Это вопрос биологической совместимости, вы не находите? Без этого ничего и быть не может»[624]. Но то было только начало. Вскоре она войдет в его плоть и кровь, но не так, как в те годы отчаяния, когда он еще толком и не знал ее. Она станет незаменимой для человека, который всегда полагался только на самого себя, рассчитывал только на собственные силы с тех пор, как умер его дед (а ему тогда было десять лет). Она привнесет в его жизнь рассудочность и рациональность. Постепенно, по мере того как в ней крепла уверенность в себе — или, точнее, она научилась давать ей выход, — она начала наводить порядок в рукотворном хаосе Маркеса. Разобрала его статьи и газетные вырезки, бумаги, рассказы, машинописные тексты романа «Дом» и повести «Полковнику никто не пишет».

В действительности перед свадьбой Гарсиа Маркес активно работал над своими художественными произведениями, хотя с прибытием в Каракас у него начался напряженный период политической и журналисткой деятельности. Буквально за один присест он написал свой четвертый рассказ о Макондо, «Сиеста во вторник», — после того как Мендоса предложил другу принять участие в конкурсе на лучший рассказ, организованный газетой El Nacional и финансируемый Мигелем Отеро Сильвой. Этот рассказ, написанный, по словам Плинио, в течение Пасхальной недели 1958 г. (если Маркес ему не солгал; возможно, уже существовал первый вариант произведения, которого Мендоса не видел), основывался на одном воспоминании поры его детства: однажды он услышал крик: «Вон идет мать того вора!» — и увидел бедную женщину, проходившую мимо дома полковника в Аракатаке[625]. Рассказ повествует как раз о такой женщине, которая вместе с дочерью приехала на поезде в Макондо. Провожаемые враждебными взглядами местных жителей, они идут по улицам городка к кладбищу, где похоронен ее сын, застреленный при попытке ограбления. Один из немногих рассказов, действие которых происходит в Макондо (Аракатаке), по стилю он не выходит за рамки эстетики неореализма, характерной для того периода творчества Гарсиа Маркеса. Сам писатель часто говорит, что это его лучший рассказ, а также — что весьма интригующе — «самый сокровенный», вероятно потому, что то детское воспоминание слилось чудесным образом с более поздним — о том, как он сам вместе с матерью шел в Аракатаке по полуденной жаре в 1959 г.[626] Этот рассказ, несмотря на все его достоинства, не получил первого места на конкурсе.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});