Призрачный город - Майкл Муркок

— Полагаю, вы ведете раскопки древностей в Барбарте? — вкрадчиво спросил он.

— Да, там работают наши правонарушители. На месте Барбарта стояло сорок городов.

Пепин довольно заулыбался. Какая история!

— Я читаю книги, — сказал он.

— Книги? — Торговец нахмурился. — Как же, у нас их навалом, лежат где-то. А что, народ на Луне любит читать? Ха-ха!

— А вы не читаете книг?

— Забытое искусство, пилот. Эти древние языки непостижимы. У нас нет ученых, исключая наших старейшин. Но их мудрость — вот отсюда, — он постучал по лбу, — а не из книг. Мы мало пользуемся старыми знаниями, они годились для более молодой Земли.

Хотя Пепин знал это, он все же почувствовал приступ печали и разочарования. Разумом он понимал, что народ Земли не похож на его собственные идеализированные представления о нем, однако сердцем он не мог принять этого.

— Тогда я хотел бы получить несколько книг, — сказал он.

— Столько, сколько влезет в корабль после погрузки нашего груза, — пообещал торговец. — А на каком языке вы читаете? Можете сами выбрать книги.

— Я читаю на всех древних языках, — гордо произнес Пепин. Его соотечественники считали его умение бесполезным. Может, так оно и на самом деле, но ему было ровным счетом все равно. — И нет никакой необходимости грузить их, — продолжал Пепин. — Я не вернусь с кораблем. Он полетит на Луну в автоматическом режиме.

— Вы не…? Вы будете как бы постоянным представителем Луны на Земле?

— Нет. Я хочу жить на Земле как землянин.

Торговец почесал нос.

— Ну да, понятно, ну да…

— Есть что-нибудь, что этому мешает?

— О нет, нет. Я просто был поражен тем, что вы решили остаться с нами. Я считал, что вы, луняне, считаете нас примитивами, обреченными на смерть вместе с планетой. — Голос его зазвучал слегка обиженно. — Ваши законы на протяжении веков строго запрещали землянину доступ на Луну. Ни один землянин не был на Луне. Конечно, вы должны заботиться о собственной стабильности. Но почему же все-таки вы решились переносить с нами неудобства нашей не годной для жизни планеты?

— Вы заметили, — сказал Пепин с некоторой осторожностью, — что я не такой, как другие луняне. Я нечто вроде романтического пережитка. А может быть, мои изначальные расхождения с ними повлекли за собой интеллектуальный разрыв, не знаю. Как бы, там ни было, я один среди своих соотечественников обожаю Землю и ее народ. Я тоскую по прошлому, а они все смотрят в будущее — будущее, которое они поклялись сохранять стабильным, как и, по возможности, настоящее.

— Понятно… — торговец сложил руки на груди. — Что же, пожалуйста, живите здесь как гость, пока вам не захочется вернуться на Луну.

— Никогда не захочется.

— Мой друг, — улыбнулся ему торговец, — вы захотите вернуться очень скоро. Живите с нами месяц, год, но, я ручаюсь, больше вы не выдержите. — Он сделал паузу. — Вы найдете здесь массу следов прошлого, ибо прошлое — это все, что у нас есть. Чего у нас нет — так это будущего.

Часы, главная часть Великого Регулятора, отмерили шесть недель, прежде чем Пепина Горбатого всерьез начало беспокоить прохладное равнодушие барбартцев к его персоне. Они были достаточно приятны в общении и хорошо относились к нему, особенно если учесть их скрытую антипатию к лунянам. Но он не завел ни друзей, ни приятелей.

Он наслаждался теми книгами, которые были не связаны с техникой. Он получал удовольствие от чтения поэзии, легенд, исторических и приключенческих книг. Но их было меньше, чем он ожидал, и их хватило ненадолго.

Он занимал комнату в маленькой гостинице. Он привык к тяжелому просоленному воздуху и мрачной окраске всего окружающего, ему начал нравиться сумрак, окутывающий Землю, потому что отражал его собственное настроение. Он бродил по окрестным холмам и смотрел на тяжелые бурые облака, катившиеся к нему из-за горизонта, вдыхал сладковатый запах пальмовых лесов, взбирался на скалы, которые осыпались под действием ветра и соли, но манили к себе, возвышаясь на фоне багряного неба.

В отличие от Луны эта планета еще жила, еще таила для него неожиданности — будь то внезапный налет ветра или странное пресмыкающееся.

Пепин боялся только животных, потому что они стали явно враждебными человеку. Главной формой жизни здесь, помимо человека, был грязевик — гигантская пиявка, которая обычно промышляла у берега, но ее видели все дальше и дальше от моря. Раз заканчивалось время Человека, значит, начиналось время грязевика. Человек вымирал, грязевик размножался. Грязевики передвигались стаями от дюжины до сотни, это в зависимости от размеров особей — они колебались от двух до десяти футов. Одни были черными, другие — коричневыми, третьи — желтыми, но самыми противными были белые, которые выделялись и размером и кровожадностью, а их огромные личинки развивали такую скорость, что могли догнать бегущего человека и повалить его. Когда так случалось, грязевик, как и его предок пиявка, сосал кровь и высасывал ее до конца, бросая совершенно обезвоженный труп.

Раз Пепин, сидя на скале и разглядывая сверху пальмовый лес, видел, как по поляне двигалось стадо грязевиков.

— Приезжают новые жильцы, — сказал он вслух, после того как преодолел спазм тошноты от вида этих тварей. — Земля равнодушна к Человеку. Она не враждебна к нему, но и не дружественна. Она больше не помогает ему. Она про него забыла, у нее новые дети.

Пепин любил побеседовать сам с собой. Когда он был наедине с собственным я, слова лились легко, это было единственное время поговорить.

Пепин пытался поговорить с Копом, торговцем, и другими людьми, проживавшими в гостинице, но, хотя они были достаточно обходительны, после его вопросов, его утверждений, его доводов начинали хмуриться, задумываться, а потом быстро прощались.

Один из них, с мягкими манерами и весьма дружелюбный, средних лет, сутуловатый человек по имени Мокоф, делал все, чтобы понять Пепина, но так и не смог.

— Вы так говорите о прошлом и о философии, что будете более счастливы в странном городе Ланжис-Лиго, что у моря, — с чувством сказал он однажды, когда они сидели возле гостиницы за кружками с вином, глядя на играющие струи фонтана в центре площади.

Пепину приходилось слышать о Ланжис-Лиго, но у него в голове было столько других новых впечатлений, что он пропускал название города мимо ушей. Сейчас у него приподнялась бровь, тонкая, почти невидимая.

— Однажды я познакомился с человеком из Ланжис-Лиго, — продолжал Мокоф в ответ, — у него было странное имя, я забыл его. И шрам на лице. Он попал тут в неприятность — поел в неположенное время и спасся только тем, что отремонтировал наш Великий Регулятор. Мы теперь ничего не знаем об этих машинах. Он верил, что может перемещаться во времени, хотя я что-то не убедился в этом, пока он был здесь. И, я слышал, все люди в Ланжис-Лиго вроде него — чудаковатые, что ли. Ничего не знают о часах, например, никакого представления об измерении времени. Их руководителя зовут Хронархом, и живет он в Доме Времени, хотя, грязевик их знает, что они так подчеркивают это слово — «Время», вовсе не различая его.