Страхи мудреца. Книга 1 - Ротфусс Патрик

Я указал на монеты.

— Знак доброй воли!

Деви улыбнулась и подвинула монеты обратно.

— До конца четверти еще целых два оборота, — сказала она. — Давай уж придерживаться первоначальных условий, как договаривались. Мне неудобно брать с тебя деньги заранее.

* * *

Несмотря на то что я готов был отдать деньги Деви в знак искреннего примирения, я был очень рад, что пока что мои три таланта остались при мне. Все-таки иметь деньги и не иметь их — это большая разница. Когда кошелек у тебя пуст, чувствуешь себя каким-то беспомощным.

Это все равно что семенное зерно. Если в конце долгой зимы у тебя все же осталось зерно, ты можешь использовать его для посева. Ты хозяин своей жизни. Ты можешь засеять поля и строить планы на будущее. А если по весне зерна не осталось и сеять тебе нечего, ты беспомощен. Никакие труды, никакие благие намерения не помогут вырастить урожай, если тебе нечего сеять.

И я купил себе одежду: три рубашки, новые штаны и толстые шерстяные носки. Купил шляпу, перчатки и шарф, чтобы защититься от зимнего холода. Купил для Аури пакетик морской соли, мешочек сушеного гороха, две банки консервированных персиков и теплые тапочки. Купил комплект струн для лютни, чернил и полдюжины листов бумаги.

А еще я купил прочную латунную задвижку и приделал ее к оконной раме в своей крошечной мансарде. Самому мне ее открыть труда не составляло, зато она должна была помочь сберечь мое скромное имущество от любых воров, даже самых благонамеренных.

ГЛАВА 43

НИЧЕГО НЕ СКАЗАВ И НЕ ПРЕДУПРЕДИВ

Я стоял у окна Анкерова трактира, смотрел на падающий снег и рассеянно крутил в пальцах колечко Денны. В Университет пришла зима, Денны не было видно уже больше месяца. До занятий у Элодина оставалось три часа, и я никак не мог решить, стоит ли призрачный шанс отыскать Денну долгой прогулки по морозу до Имре.

В это время в трактир вошел сильдиец, сбил с башмаков пушистый снег и с любопытством огляделся по сторонам. Было раннее утро, в общем зале, кроме меня, никого не было.

Он подошел ко мне. Снежинки таяли у него в бороде, превращаясь в блестящие капельки воды.

— Извини за беспокойство. Я тут ищу одного парня, — сказал он, удивив меня полным отсутствием какого бы то ни было сильдийского акцента. Он сунул руку под длинное пальто и вытащил толстый конверт с кроваво-алой печатью.

— Ка-во-у-ту, — прочел он по слогам, потом развернул конверт ко мне, и я прочел:

«Квоуту, в трактир „У Анкера“

Университет (в трех километрах к западу от Имре)

Пустоши Беленэ

Центральное Содружество».

Это был почерк Денны.

— Не «Кавоут», а «Квоут», — рассеянно поправил я.

Он пожал плечами.

— Ты и есть он самый?

— Ну да, — ответил я.

Он удовлетворенно кивнул.

— Так вот, я его получил в Тарбеане, около оборота тому назад. Выкупил у одного парня за твердый пенни. Он говорит, что выкупил его у моряка в Джанпуе за винтийский серебряный бит. Он не помнил названия города, где получил его моряк, но это было где-то вдали от моря.

Сильдиец посмотрел мне в глаза.

— Я тебе это затем рассказываю, чтобы ты не думал, будто я пытаюсь тебя надуть. Я за него заплатил целый пенни, а потом пришел сюда из самого Имре, хотя мне это было не по пути.

Он окинул взглядом зал трактира.

— Хотя я так понимаю, что парень, владеющий таким хорошим трактиром, не станет скупиться и заплатит мне, сколько положено.

Я расхохотался.

— Это не мой трактир, — объяснил я. — Я просто живу здесь.

— А-а! — сказал он, явно разочарованный. — А то ты тут стоял прямо как хозяин. Ну все равно, сам понимаешь, я рассчитывал на этом заработать.

— Понимаю, — сказал я. — И как по-твоему, сколько я тебе должен?

Он смерил меня взглядом, оценил мою одежду.

— Ну, меня устроит, если я получу назад свой твердый пенни и еще малый пенни сверху.

Я достал кошелек, порылся в нем. По счастью, несколько дней назад я играл в карты, и у меня были при себе атуранские деньги.

— Да, это справедливая цена, — сказал я, отдавая деньги.

Он совсем было собрался уйти, но на пороге обернулся.

— Чисто из интереса, — сказал он, — а если бы я запросил за него два твердых пенни, ты бы заплатил?

— Ну, может, и заплатил бы, — признался я.

— Кист! — выругался он, вышел за порог, и дверь за ним захлопнулась.

Конверт был из плотной бумаги, помятой и запачканной после долгих блужданий. На печати был изображен вздыбленный олень над бочонком и арфой. Садясь, я раздавил печать в пальцах.

В письме говорилось:

«Квоут,

извини, что уехала из Имре, ничего не сказав и не предупредив. Я тебе отправила письмо в вечер перед отъездом, но ты, наверно, так его и не получил.

Я уехала за границу в поисках тучных пастбищ и новых Возможностей. Я очень люблю Имре, и наши Краткие, хотя и Редкие встречи приносили мне немало радости, но жизнь там дорогая, а шансов у меня в последнее время становилось все меньше.

Илл — приятная страна, сплошные пологие холмы. Климат здешний мне очень нравится, тут теплее и воздух пахнет морем. Кажется, я сумею пережить эту зиму и ни разу не слечь в постель с легочным приступом. Впервые за много лет.

Я провела некоторое время в Малых королевствах, присутствовала при стычке двух конных отрядов. Вот было треску, вот Конского Ржанья, ты ничего подобного в жизни не слыхал! Еще я некоторое время провела на корабле, научилась вязать разные морские узлы и правильно плеваться. И узнала много новых бранных слов.

Если ты вдруг вежливо спросишь, когда же мы встретимся снова, я, возможно, продемонстрирую то, чему научилась.

Еще я встретила своего первого Наемника из Адемов (тут их зовут „кровавые рубахи“). Это женщина, она ненамного выше меня ростом, и у нее удивительные серые глаза. Она хорошенькая, но странная и молчаливая и дергается все время. Никогда не видела, как она сражается, и, кажется, и не хочу этого видеть. Хотя интересно, конечно.

Я по-прежнему без ума от арфы. Сейчас живу у одного искусного господина (имени его я называть не стану), продолжаю обучение.

Я тут хлебнула немного вина, пока это все писала. Я это говорю в оправдание, чтобы ты понял, почему я написала „искуссного“ с двумя „с“. То есть с тремя… Кист! Ну, ты понял, да?

Ты извини, что раньше не написала, но я так много странствовала, и до сих пор у меня просто не было Возможности написать Письмо. Вот наконец написала, но, боюсь, мне потребуется еще некоторое время, чтобы отыскать путешественника, которому я могла бы его доверить на обратном пути к тебе.

Я часто и тепло думаю о тебе.

Искренне твоя, Д.

Постскр. Надеюсь, футляр для лютни служит тебе верой и правдой!»

* * *

Занятия у Элодина в тот день начались странно.

Для начала Элодин пришел вовремя. Это застало нас врасплох: мы, шестеро оставшихся студентов, уже привыкли первые минут двадцать-тридцать сидеть в аудитории, болтать, резаться в карты и ворчать по поводу того, как мало нам дают эти занятия. Мы даже не заметили магистра имен, пока он не миновал половину лестницы, ведущей вниз, к кафедре, и не хлопнул в ладоши, чтобы привлечь наше внимание.

Вторая странность состояла в том, что Элодин был облачен в официальную магистерскую мантию. Я и прежде видел его в этом наряде, когда того требовали обстоятельства, но он всегда носил его нехотя. Даже во время экзаменов мантия на нем обычно была мятая и несвежая.

Сегодня же она сидела на нем так, словно Элодин относился к ней всерьез. Она была свежевыстирана и отутюжена. И волосы у него не были растрепанные, как всегда. Они выглядели так, словно Элодин только что постригся и причесался.

Он вышел вперед, поднялся на возвышение, встал за кафедру. Это более, чем что бы то ни было, заставило всех выпрямиться и насторожить уши. Элодин никогда не пользовался кафедрой.