Подлинная судьба Николая II, или Кого убили в Ипатьевском доме? - Юрий Сенин

Я.М. Свердлов пытался приводить доводы Голощекина об опасностях провоза поездом Царской семьи через Россию, где то и дело вспыхивали контрреволюционные восстания в городах, о тяжелом положении на фронтах под Екатеринбургом, но Ленин стоял на своем. — Ну и что же, что фронт отходит? Москва теперь — глубокий тыл, вот и эвакуируйте их в тыл! А мы уж тут устроим им суд на весь мир. На прощание Свердлов сказал Голощекину: Так и скажи, Филипп, товарищам — ВЦИК официальной санкции на расстрел не дает. После рассказа Голощекина Сафаров спросил военкома, сколько дней, по его мнению, продержится Екатеринбург? Голощекин отвечал, что положение угрожающее — плохо вооруженные добровольческие отряды Красной Армии отступают, и дня через три, максимум через пять, Екатеринбург падет. Воцарилось тягостное молчание. Каждый понимал, что эвакуировать Царскую семью из города не только что в Москву, но и просто на Север означает дать монархистам давно желанную возможность для похищения царя. Дом Ипатьева представлял до известной степени укрепленную точку: два высоких деревянных забора вокруг, система постов наружной и внутренней охраны из рабочих, пулеметы. Конечно, такой надежной охраны мы не могли бы обеспечить движущемуся автомобилю или экипажу, тем более за чертой города. Об оставлении царя белым армиям адмирала Колчака не могло быть и речи — такая «милость» ставила под реальную угрозу существование Республики Советов, окруженной кольцом вражеских армий. Враждебно настроенный к большевикам, которых он после Брестского мира считал предателями интересов России, Николай II стал бы знаменем контрреволюционных сил вне и внутри Советской республики. Адмирал Колчак, используя вековую веру в добрые намерения царей, смог бы привлечь на свою сторону сибирское крестьянство, которое никогда не видело помещиков, не знало, что такое крепостное право и поэтому не поддерживало Колчака, насаждавшего помещичьи законы на захваченной им (благодаря восстанию Чехословацкого корпуса) территории. Весть о «спасении» царя удесятерила бы силы озлобленного кулачества и губерниях Советской России.

У нас, чекистов, были свежи в памяти попытки тобольского духовенства во главе с епископом Гермогеном освободить Царскую семью из-под ареста. Только находчивость моего друга матроса Павла Хохрякова, вовремя арестовавшего Гермогена и перевезшего Романовых в Екатеринбург под охрану большевистского Совета, спасла положение. При глубокой религиозности народа в провинции нельзя было допускать оставления врагу даже останков царской династии, из которых немедленно были бы сфабрикованы духовенством «святые чудотворные мощи» — также неплохой флаг для армии Колчака. Но была еще одна причина, которая решила судьбу Романовых не так, как того хотел Владимир Ильич. Относительно вольготная жизнь Романовых (особняк купца Ипатьева даже отдаленно не напоминал тюрьму) в столь тревожное время, когда враг буквально у ворот города, вызывала понятное возмущение рабочих Екатеринбурга и окрестностей. На собраниях и митингах на заводах Верх-Исетска рабочие прямо говорили: «Чегой-то вы, большевики, с Николаем нянчитесь? Пора кончать! А не то разнесем ваш Совет по щепочкам!» Такие настроения серьезно затрудняли формирование частей Красной Армии, да и сама угроза расправы была не шуточной — рабочие были вооружены, и слово с делом у них не расходилось. Требовали немедленного расстрела Романовых и другие партии. Еще в конце июня 1918 года члены Екатеринбургского Совета эсер Сакович и левый эсер Хотимский (позднее большевик, чекист, погиб в годы культа личности Сталина, посмертно реабилитирован) на заседании настаивали на скорейшей ликвидации Романовых и обвиняли большевиков в непоследовательности. Аидер же анархистов Жебенев кричал нам в Совете:

— Если вы не уничтожите Николая Кровавого, то это мы сделаем сами!

Не имея санкции ВЦИК на расстрел, мы не могли ничего сказать в ответ, а позиция оттягивания без объяснения причин еще более озлобляла рабочих. Дальше откладывать решение участи Романовых в военной обстановке означало еще глубже подрывать доверие народа к нашей партии. Поэтому решить наконец участь Царской семьи в Екатеринбурге, Перми и Алапаевске (там жили братья царя) собралась именно большевистская часть областного Совета Урала. От нашего решения практически зависело, поведем ли мы рабочих на оборону города Екатеринбурга или поведут их анархисты и левые эсеры. Третьего пути не было… Обсудив все обстоятельства, мы принимаем решение: этой же ночью нанести два удара: ликвидировать две монархические подпольные офицерские организации, могущие нанести удар в спину частям, обороняющим город (на эту операцию выделяется чекист Исай Родзинский), и уничтожить Царскую семью Романовых».

Однако такое решение без санкции центрального руководства принимать было нельзя. Поэтому Голощекин сразу же после собрания обратился к Свердлову по прямому проводу. Но, поскольку связь между Екатеринбургом и Москвой была нарушена, телеграмма в Москву пошла через Петроград, где ее получил и переслал в Москву Зиновьев. В Москву телеграмма пришла 16 июля в 21 час 22 мин.

Вот ее содержание: «Москву Кремль Свердлову копия Ленину из Екатеринбурга по прямому проводу передают следующее: сообщите Москву, что условленного с Филипповым суда по военным обстоятельствам не терпит отлагательства, ждать не можем. Если ваше мнение противоположное, сейчас же вне всякой очереди сообщите. Голощекин, Сафаров. Снеситесь по этому поводу сами с Екатеринбургом. Зиновьев».

Ответ на эту телеграмму был отослан Свердловым 16 июля до 12 час. ночи. Свердлова послал своего охранника А. Акимова передать эту телеграмму на телеграф с указанием вернуть ее после отправления. Акимов в своих воспоминаниях утверждает, что содержанием телеграммы было утверждение Лениным и Свердловым решения о казни Царской семьи. Именно так и рассматривается этот эпизод большинством исследователей данной темы.

Однако весьма сомнительно, чтобы содержание особо секретной телеграммы обсуждалась с охранником. Да и сама телеграмма была, видимо, зашифрована. Судя по времени, это была та самая телеграмма «на условном языке», полученная через Пермь (поскольку связь между Екатеринбургом и Москвой все еще не работала), о которой он рассказывал в своих воспоминаниях.

Юровский также утверждал, что в телеграмме содержится «приказ об истреблении Р[омано]вых». Однако это противоречит мнению Ленина, высказанному им Голощекину всего несколько дней назад. Мнение же Ленина было — «привозите Николая Романова в Москву, судить будем в Москве». Это еще более противоречит содержанию телеграммы, о которой было рассказано выше, полученной Лениным под расписку буквально через несколько часов после событий, описанных в «Записке Юровского». Напомним ее содержание: «17 июля, 12 час. «Председателю Совнаркома тов. Ленину, Председателю ВЦИК тов. Свердлову. У аппарата Президиум областного Совета…. Ввиду приближения неприятеля и раскрытия ЧК большого белогвардейского заговора, имевшего целью похищение бывшего царя и его семьи (документы в наших руках), по постановлению Президиума областного Совета в ночь на 16-е июля расстрелян Николай Романов. Семья его эвакуирована в надежное место… Документы о заговоре высылаются срочно курьером Совнаркому и ЦИК. Просим ответ экстренно. Ждем у аппарата».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});