Сборник — Финт хвостом - А.Р. Морлен

— Я сам. У меня было другое имя, но потом я назвал себя так в память о своем падении, прямом и ровном, подобно полету стрелы.

— Падении? — переспросила Аннасин. — Ты откуда-то упал?

Черный кот посмотрел на нее насмешливо.

— Воистину так, я упал. Надо ли говорить, куда и откуда?

Марисет нервно пискнула, а Аннасин принялась ловить несуществующих блох. Обе уже догадались, что разговаривают с падшим ангелом.

Стрела, однако, держался непринужденно и запросто. Он улегся среди цветов и сказал: — Был большой спор относительно малой вещи. Догадайтесь, какой?

— Ты хотел стать царем, — отважилась Марисет.

Черный кот рассмеялся, как смеются кошки, и сказал:

— С чего бы мне или кому-то из нас вдруг захотелось в цари? У царей много забот. А нам и так было неплохо. Нет, вот как все было. Понимаете, мы увидели их в саду, мужчину и женщину. И мы обсудили, что видели, и сказали: «Смотрите, он создал их неравными. Мужчина — он тоже мудрый, но не такой мудрый, как женщина. И это несправедливо». И мы

пошли к нему и сказали, что думали, в те времена он был еще доступен. Он, кажется, удивился и сказал нам, что мы ошибаемся, ибо по его замыслу все должно быть наоборот: женщина не должна быть мудрее мужчины — он должен быть мудрым, а она должна слушать его. И наш князь — вы узнаете его имя, — он рассмеялся, и смеялся, пока не лишился чувств. Каким он был совершенным, каким красивым, когда лежал у ног... у его ног, с распростертыми крыльями и разметавшимися волосами цвета чистейшего золота. И тогда он разгневался. Он изгнал нас из своих чертогов. Мы пали. Но сначала мы выпрыгнули из хрустальных окон.

Аннасин принялась мыть лапкой за ухом. Она не решилась что-либо сказать. Но Марисет — та, которая помоложе — подбежала и затеяла игривую возню со Стрелой, который был падшим ангелом. Они катались в цветах, и брыкались лапами, и легонько покусывали друг друга, и смеялись пронзительным мяу-мяу.

Наконец Аннасин сказала:

— Значит, мы настоящие ведьмы.

— И почти настоящие кошки, — сказал Стрела, вспрыгнув на камень и поджав хвост, который пыталась куснуть Марисет. — Но кошки тоже не такие уж славные и безобидные существа. У них милые мордочки, но у них острые зубы и острые когти — мягкие лапки-царапки.

— Наши тела, — сказала Аннасин, — остались дома.

— Может быть, их никто не найдет, — сказала Марисет.

Они спустились к речушке под водопадом и наловили на ужин рыбы. Конечно же, они съели ее сырой, и никогда еще рыба не была такой вкусной и нежной, трепетной и прохладной — из горной речки.

После ужина они спустились с холмов и остановились, глядя на деревню в вечерних сумерках. Окна домов светились красным — там уже зажигали огни. Над трубами вился дымок. На постоялом дворе, где странники останавливались на ночлег, стояла пара распряженных лошадей, и яркая лампа горела в окне.

— Он приехал, этот охотник на ведьм, — сказала Аннасин.

— Хорошо, что мы кошки, — сказала Марисет.

— Я расскажу вам сказку, — сказал Стрела. И он рассказал.

Первая сказка — «Кошка из очага».

Жила-была женщина. Она не видела в жизни ничего красивого — только, может быть, небо, — но у нее не было времени, чтобы смотреть на небо. Она родилась и жила в блеклом, унылом, пустынном краю, а в тринадцать лет ее выдали замуж за жестокого неотесанного мужлана, который обращался с ней как с рабыней, и бил ее смертным боем, и держал в страхе. Он ее ненавидел — как, впрочем, и все остальное, кроме выпить хмельного, поесть и поспать. Он даже не спал с женой как с женой — разве что пару раз в самом начале, — потому что был слишком ленив. Но она была только рада, что он оставил ее в покое хотя бы в смысле супружеской постели, и спала на полу, на голых досках, рядом с его кроватью, укрываясь старым залатанным одеялом и подложив под голову пук соломы.

И вот настала зима — ужасная, как ледяное дыхание из мерзлого ада. В тех краях снег выпадает обильно и, смерзаясь, становится как стекло. Снег завалил и уродливый дом злого мужа, и дом стал похож на грязную сахарную голову. Каждая утро женщина пробиралась по высоким сугробам к колодцу и ломала лед палкой. Весь день она поддерживала огонь в очаге. Летом она часто ходила на рынок и каждый раз приносила вязанку дров — про запас, поскольку деревьев поблизости не было. И вот теперь она подкладывала дрова в зимний огонь, чтобы муж мог сидеть у печи в тепле и уюте. На том же огне она варила ему еду и согревала эль. Сама же она пила ледяную воду из замерзающего колодца и ела объедки с мужниного стола. Дни ее проходили в домашних трудах, она убирала дом, надраивала чугунки и горшки, стирала одежду — но стирать одежду и мыть посуду она выходила на улицу, на жгучий холод, потому что муж не любил, чтобы ему мешали.

По вечерам — а низкое серое небо темнело быстро — она зажигала для мужа лампу и готовила ему ужин. Потом он поднимался наверх, к себе в спальню, и если она за весь день ни рассердила его ни разу, то он не бил ее перед сном. Но чаще случалось так, что он все-таки ее бил, и иногда даже — до крови.

Когда муж уходил к себе, женщина еще долго сидела одна у догорающего огня, потому что ей не разрешалось подкладывать дров, когда муж ложился спать. Но она все равно сидела у очага, и смотрела на золотистые угольки, и иногда позволяла себе помечтать — просто так, почти ни о чем, потому что она не видела в жизни ничего достойного и не знала, о чем можно мечтать. И хотя сами по себе угольки были очень красивыми, для нее они означали очередную холодную ночь, и тяжелый сон на голом полу, и безрадостное беспросветное завтра.

Однажды утром в ту зиму женщина, как обычно, проснулась с рассветом — с первым лучом продрогшего солнца. Она поднялась с жесткого пола, у нее все затекло и болело, а муж зашевелился в своих меховых одеялах и буркнул:

— Потише, ты, корова неповоротливая.

Она спустилась вниз, положила в очаг дрова, достала трутницу, высекла искру и разожгла огонь, и посидела пару минут у огня, чтобы немного согреться. Она открыла входную дверь — все в ту же унылую бесконечную зиму, как будто лето умерло навсегда и уже никогда не вернется в мир. Бледная и пустая, как смерть, эта заснеженная земля простиралась по всем направлениям до самого горизонта, где сливалась с низким белесым небом. Женщина взяла ведро и вышла наружу, и холод ударил ее так же жестоко, как муж, внезапно и злобно, и она замерла на месте, один на один со своим отчаянием, посреди белой пустоши, и в это мгновение холодный луч солнца разорвал серые облака. И женщина увидела, что что-то движется по поверхности мертвого мира — что-то живое.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});